Умнеют ли звери, осваивая города?

Print PDF

 

Загадочная дикая кошка на Шри-Ланке может таить подсказку.

Первыми исчезли золотые рыбки. Время от времени пропадало по нескольку рыбок за ночь из крошечного уличного пруда у офиса. Однако они дёшевы, и никто в здании экологической НПО некоммерческой организации в шумном и душном центре Коломбо, Шри-Ланка не потрал время на расследование, почему. Затем начали исчезать цветные карпы-кои. Блескучие и как бы парящие в воде, эти усатые японские рыбины стоили около 10000 шри-ланкийских рупий, или $65. В порыве расточительства хозяин здания купил 10. Вскоре их у него стало 7. Потом 3.

В панике владелец дома установил четыре камеры видеонаблюдения, чтобы поймать вора. Пруд находился в конце узкой подъездной дороги, окруженной высокими бетонными стенами, поэтому у воровавшего карпов либо был ключ, либо [он обладал] сверхчеловеческой способностью лазить по крышам и незаметно проникать внутрь.

Хозяин дома не мог представить себе, кто крал рыбок, но ему не терпелось это выяснить.

Через пару дней после установки камер Аня Ратнаяка проснулась от череды текстовых сообщений, полных восклицательных знаков. Ратнаяка, увлечённая молодая активистка охраны природы, работала в этом офисе. Она мало обращала внимания на тайну уменьшающейся популяции кои. Но когда она разблокировала телефон и увидела зернистое изображение вора с камеры видеонаблюдения, она поняла, что её жизнь вот-вот изменится.

Аня Ратнаяка, исследователь кошачьих, художник

Вор был кошкой. Большой кошкой. [Это] не грациозная домашняя кошка, рыщущая по лесу, и не костлявая дикая кошка, роющаяся в поисках объедков. Она была похожа на миниатюрного леопарда – или на домашнюю кошку, увлёкшуюся всерьёз боксом. Она отличалась чёрными пятнами, компактными ушами и крепкими плечами. Ночью она прокралась по карнизам офисного комплекса, юркнула под навес и спустилась к пруду. На фото она присела у кромки воды, терпеливо ловя шансы подзакусить за $65 ближе к полуночи.

Ратнаяка сразу узнала животное: это был кот-рыболов Prionailurus viverrinus, любящий воду в отличие от почти всех кошачьих. Он живёт в тростниковых болотах, которыми [пока что] усеяны азиатские страны от Индии до Малайзии. И он плавает. Обладая частично перепончатыми лапами и короткими, похожими на руль хвостами, коты скользят по водным путям своих прибрежных владений, издавая ворчливое щебетание, подобное утиному кряканью. Верные своему названию, они, словно олимпийцы, ныряют с берега, чтобы схватить ничего не подозревающую рыбу.

Ратнаяка — один из немногих в мире экспертов по котам-рыболовам. Изучая их странствия по водно-болотным угодьям вокруг Коломбо, она время от времени слышала слух, что их видели в самом городе. Но никто никогда не встречал кота-рыболова в этом удалённом [от болот] мегаполисе — и, уж если на то пошло, в любом другом городе планеты — до весны 2015 года, когда у её офиса был запечатлён похититель кои. В своём телефоне Ратнаяка держала первые доказательства того, что что-то [в экологической ситуации на острове] может привлечь — или загнать — этих одиночных и малообщительных зверей в сердце одного из самых быстро развивающихся урболандшафтов Азии.

С тех пор Ратнаяка начала первое в истории исследование городских котов-рыболовов, идентифицируя и отслеживая их небольшую, разбросанную в разных частях Коломбо популяцию, когда они прыгают по крышам и лазят по ливневым стокам. Размышляя о том, как они адаптировались к столь необычному окружению — и достаточно ли быстро они это делают, чтобы город, прокладывающий бульдозерами путь кварталам в кошачью среду обитания, сам стал для них устойчивым домом, — Ратнаяка наткнулась на провокационную теорию. Некоторые учёные предполагают, что лишь самые умные представители вида могут выжить в опасном и постоянно меняющемся городском мире. Если так, города, видимо, делают осваивающих их животных умней своих “сельских” сородичей.

То, как городская жизнь влияет на мозг [скорее, на «ум», включая как собственно интеллект, так и память, эмоции, и т.д. когнитивные способности — на всё это урбосреда действует развивающе. Здесь и далее прим.перев.] кошек-рыболовов, — один из многих факторов, которые определят судьбу котов — невольных первопроходцев Коломбо. Однако для того, чтобы разобраться в его влиянии, исследователям дикой природы придется ответить на один из самых сложных вопросов когнитивной науки: каково определение интеллекта?

Коломбо переживает расширение, поразительное даже по южноазиатским меркам [и крайне экоопасное, угрожающее вымиранием фауне малонарушенных природных территорий, включая котов-рыболовов; урбанизация вида здесь “последний шанс” на спасение]. Раскинувшийся вдоль берегов Индийского океана, город был международным торговым центром со времён Шёлкового пути. Но современная экономика Шри-Ланки была парализована жестокой гражданской войной, длившейся с начала 1980-х до конца 2000-х гг. С тех пор Коломбо стремительно восстанавливает процветание [плоды его недоступны 90% населения, страна бедствует экономически и нестабильна социально]. Его северная часть, построенная в западном стиле, изобилует новыми предприятиями и туристами, жаждущими тропиков, теперь заполнена сверкающими небоскребами, безупречными кофейнями и шумными ночными клубами. Границы города тем временем всё глубже вдаются в окружающие джунгли.

Застройка даунтауна Коломбо, вид из парка

Температурным февральским утром Ратнаяка провела меня по району, где обитает озорной кот, охотящийся на кои, из её бывшего офиса. Она подобрала меня на заднем сиденье моторикши, и мы, гудя, поехали на север по забитым улицам. Перекрёстки украшали статуи Будды со сверкающими нимбами; повсюду пахло благовониями, мусором или бензином.

Кот-рыболов несётся мимо камеры с датчиком, реагирующим на движение, в одном из водно-болотных угодий, охраняемых как природный парк Коломбо. (Себастьян Кеннеркнехт / Urban Fishing Cat Conservation Project)

Пока ехали, Ратнаяка — 29-летняя женщина с фиолетовыми волосами, хранившая некогда кал котов-рыболовов в банке из-под «Нутеллы» в семейном морозильнике — радостно показывала на необычные места обитания пушистого воришки, молодого кота, названного Мизучи в честь водного дракона японской мифологии. Данные GPS-ошейника Мизучи показывали его [пребывание] не только [близ] прудов и каналов, но и на парковке кинотеатра с неоновым освещением и посреди многополосного кольцевого движения. [Именно Аня первой использовала этот метод мечения для отслеживания котов-рыболовов]. Его территория, простиравшаяся примерно на две квадратные мили, была в основном покрыта асфальтом и забита машинами.

Мизучи

Пара коротких поворотов по зелёным проселочным дорогам, и рикша внезапно оказывается в более тихом тупике. Покачивающиеся пальмы бросали тень на выгоревшие на солнце здания улицы, рядом с некоторыми были пруды и сады. Одно из них — бывшее место работы Ратнаяки. Взглянув с хитрецой, она провела меня за угол пустующего дома. Мы прошли мимо ряда припаркованных мотоциклов и нырнули под балкон, остановившись у небольшого окна, открывавшего вид на пустую, пыльную комнату. Грязные пятна бежали по стене под окном. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что это следы лап. Заброшенная комната, сказала Ратнаяка, была любимым убежищем Мизучи.

Среди [урбанистического] хаоса Коломбо коты Ратнаяки сплели сеть [поддерживающую их жизнь], существующую параллельно с человеческим миром и практически невидимую для нас, [включая] скрытые ходы и тёмные убежища. Аня рассказывала: ночью Мизучи крадётся вдоль высоких заборов и пробирается сквозь зелёные насаждения к низкому берегу ближайшего канала. Оттуда он может сбегать в кино, а затем прокрасться домой, чтобы до утра порыбачить в пруду.

«Данные ошейника показали, что кот чувствовал себя очень комфортно», — сказала Ратнаяка. «Он знал, что делал. У него был определённый маршрут, и он никогда не отклонялся от него».

Кот-рыболов движется по Коломбо

Наша экскурсия завершилась на старом мосту, перекинутом через один из каналов. Прикрыв глаза руками, мы смотрели на зеленую воду, пока тучный мужчина на моторной лодке медленно рассекал ее. Вдоль канала была проложена травянистая дорожка, частично скрытая цветами и деревьями, и было легко представить, как по ней бегают коты-рыболовы. Действительно, владелец близлежащей музыкальной школы уже заметил, как один кот таскал рыбу из пруда на его территории.

Тем не менее, большинство жителей Коломбо никогда не видели здесь котов-рыболовов, если они вообще знают, что это такое. На мосту мы с Ратнаякой спросили о них двух дневных регулировщиков движения, они отмахнулись.

“В Коломбо не увидеть котов-рыболовов”,

— заверил один.

Исследователи городских котов-рыболовов, Аня Ратнаяка и Таринду Бандара, показывают их фото людям, живущим по соседству со значимыми для тех болотами

Позже тем же вечером я потратил 10 минут, пытаясь объяснить, что такое коты-рыболовы, добродушному хозяину моего Airbnb, Чандане Патирадж. Только когда я нашла [их] фотографии в своем телефоне и рассказала хозяину, что коты иногда поедают чужих кур и домашних котят, его глаза загорелись.

“Да, я слышал истории!”

— сказал Патирадж.

“Люди говорят, что они приходят извне, по ночам. Они убивают котят, едят белок, мелких птиц, крыс. Они ловят рыбу в прудах. Люди называют их hora pusa, “кот-вор”.

По оценкам, к 2030 году почти 10% процентов суши застроится городами. Сегодня более половины землян— горожане, и несметное количество [видов] животных живет там же — от комаров, которые так долго жужжали в лондонском метро, что генетически обособились от внегородских, до леопардов, выслеживающих бродячих собак в деревнях [захватываемых] Мумбаи. Коломбо в авангарде этой глобальной тенденции. На его деревьях обитают великолепные сороки и лорикеты, стрекочущие, как игровые автоматы. По стенам карабкаются гекконы, а по кустам снуют толстобрюхие вараны. Однажды вечером я увидел крокодила длиной с каноэ, который небрежно плыл по одному из озер.

Иногда животные оказываются в городах, потому что им идти больше некуда. В других случаях они туда с радостью переселяются, находя легкодоступную пищу или другие преимущества по сравнению с жизнью в дикой природе. Чикагские койоты, например, в городских границах избегли круглогодичной охоты и капканов.

“Город им — огромное убежище” [как и многим другим “диким” видам], — говорит Стэн Герт, эколог по дикой природе из Университета штата Огайо, изучающий псовых почти два десятилетия.

“В [урбо]ландшафте много укромных уголков и щелей, мест, не используемых людьми, но койоты используют их на отлично”.

Одна из величайших загадок приспособления к городу — как жизнь там влияет на психику животных. Исследования городской фауны уже показали, что города могут действовать на них потрясающее. Койоты Герта не только узнали, где безопаснее всего переходить дорогу, но и научились избегать движения [а/м], ориентируясь на его скорость и интенсивность. Отражают ли подобные изменения в поведении более глубокие изменения в мышлении городских животных? Что есть «городские животные»?

Эти вопросы терзают небольшую группу экологов, [обычно] изучающих животных в природе, [но] вступивших на зыбкую почву исследований животных в городе. В нескольких мегаполисах исследователи разработали простые головоломки — обычно это проблемные ящики, где нужно понять, какое действие совершить для доступа к пище (например, сдвинуть крышку клювом) — чтобы сравнить способности «горожан» к решению когнитивных задач сравнительно с «сельскими» или «лесными» родственниками. Результаты весьма впечатляющи: столь разные “горожане”, как канадские еноты-полоскуны Procyon lotor и барбадосские снегирёвые овсянки, могут превосходить сельских собратьев. Хотя хитрость полезна практически в любой обстановке, некоторые ученые предполагают, что чужая, изменчивая среда, такая как города, требует особенно широкого спектра когнитивных способностей. В конечном счете, по их мнению, города могут изменить эволюцию настолько, что целые популяции животных в них станут умнее — если, конечно, животные вообще смогут выжить в городской жизни.

Аня Ратнаяка изучает следы лап кошки-рыболова в одном из водно-болотных парков Коломбо. Каким-то образом она заметила их с вышки высотой около 4,5 м (Пол Бишелио / The Atlantic)

Это спорная теория. Даже поддерживающие её исследователи спешат предупредить, что интеллект — сложная структура. Никто не утверждает, что новые ситуации — единственный фактор, определяющий интеллект животных: считается, что способы взаимодействия между ними, взаимное обучение и характер физического окружения из поколения в поколение влияют на поведение особей и на формирование их мозга, независимо от того, где они живут.

И что такое “интеллект вообще”? Любая попытка проверить идею о том, что городская жизнь делает животных умнее, втягивает исследователей в спор, уже более века бушующий в психологии уже более века. Нет универсального измерителя интеллекта. Человеческий интеллект — зыбкий и многогранный, а его происхождение неясно [тут г-н научный журналист фигню спорол; другой вопрос — существует ли у людей общий интеллект, как нечто отдельное от частных способностей, а то и детерминирующее их? Есть большие сомнения]. Еще сложнее определить интеллект у других видов животных [к ним сказанное про человека тоже относится].

«Одна из самых сложных задач в нашей области — это помыслить, вообще как задать вопросы [того типа], к которым мы ищем ответы»,

— говорит Сара Бенсон-Амрам, специалист по поведенческой экологии из Университета Вайоминга, изучающая интеллект енотов-полоскунов.

«Мы не говорим на одном языке с тестируемыми видами, не знаем точно, они воспринимают мир. Как создать объективный тест интеллекта для ряда видов или даже для одного конкретного вида?»

Но изучение животных в новых условиях может помочь учёным разработать определение интеллекта, применимое к разным видам. Бенсон-Амрам, как и её коллеги, сосредоточилась на гибкости, давно считающейся важнейшим критерием интеллекта.

«Когда окружающая среда меняется, вы изменяете поведение и не держитесь за старые типы ответов, раньше полезные, но уже не работающие»,

— говорит Бенсон-Амрам. Этот способ определения интеллекта, который исследователи также называют «поведенческой пластичностью», заметно отлично от того, что можно считать видоспецифическими “умственными способностями”. Кустарниковые сойки [Aphelocoma caerulescens и прочие виды рода, как и наши обыкновенные Garrulus glandarius, при запасании корма] прячут тысячи семян и помнят местонахождение каждого из них, конечно они отличаются особой остротой зрения, отмечает Бенсон-Амрам. Но животному необходим разнообразный набор когнитивных навыков общего характера — проницательность, находчивость, предвидение и так далее, — чтобы справляться с трудностями чужой для них урбосреды, утверждает она.

Ратнаяка изучает, гибче ли поведение котов-рыболовов Коломбо чем их сородичей вовне, собирая данные о кормовом рационе, привычках сна, территориях и других особенностях поведения городской группировки. Однако, если Коломбо делает кошек-рыболовов умнее, может произойти неприятный поворот: животные, с наибольшей вероятностью процветающие в городах, имеют шанс первыми гибнуть там [как, например, гибнут урбанизированные барибалы Ursus americanus].

Первый кот-рыболов, встреченный мною на Шри-Ланке, был заморожен, как эскимо. Встреча была делом случая; как-то под вечер, гуляя по водно-болотным угодьям на краю города, я наткнулся на центр реабилитации диких животных. Привлеченный грязной вывеской комплекса и несколькими обезьянами, танцующими среди деревьев, я пошел по лесистой тропинке к поляне с большими клетками, полными травмированных животных из Коломбо с окрестностями: [там были] одноногий орëл, больной кабан, перевязанный дикобраз. Юный [или румяный] служитель по имени Вибушана Бандара сказал, что для публики госпиталь, но вместо вызова полиции любезно предложил провести экскурсию. Научив меня давать маленькие бананы нескольким находящимся под угрозой исчезновения краснолицым гульманам Semnopithecus vetulus — [эндемику Цейлона,] виду, истребленному быстрой урбанизацией Коломбо, — Бандара [затем] привел меня к промышленному морозильнику возле ветхого офиса, открыл его и показал мне много мертвых животных, сохраненных для будущих исследований. Засунув руку в ледник, он вытащил кота-рыболова. Твердое, как камень, [замороженное] пятнистое существо застыло согнутым, с соединёнными лапами. Когда Бандара поднял её за ногу, чтобы распутать защитную ткань, всё её тело застыло в воздухе. Кошку, маленькую самку, недавно сбила машина недалеко от города. Бандара объяснил, что в реабилитационный центр поступает 1-2 кота-рыболова в месяц, в большинстве случаев уже мертвых, чаще всего по вине автомобилей и мотоциклов. Он бросил кошку на траву перед нами: её лапы и морду покрыл иней, вокруг пасти замёрзла кровь, глубокая рана на бедре посинела при заморозке.

Самка кота-рыболова, сбитая машиной и замороженная для исследований (Пол Бишелио / The Atlantic)

Ряд природоохранников в Коломбо предположили, что гражданская война в Шри-Ланке на деле защитила котов-рыболовов в районе города [и дала время на приспособление к жизни под его “давлением”, позволив затем проникнуть и внутрь]. Хотя она серьезно ударила по дикой природе на севере страны, где бои были долгими и тяжелыми, спорадические бомбардировки и другие вспышки насилия в Коломбо затормозили его рост города, оставив нетронутыми водно-болотные угодья на десятилетия — и их жителей. Теперь Коломбо растёт, и животные, приспосабливающиеся к урбосреде, вынуждены иметь дело с главной опасностью: нами [я думаю, это неверно: главная проблема в городе даже для крупных млекопитающих не мы сами, а стохастика появления и исчезновения биотопов, требующая постоянных переселений, прогноза данной динамики и пересечения биотопических границ]. В недавней статье в журнале Animal Behavior Бенсон-Амрам и два соавтора предполагают, что эта проблема особенно — и парадоксально — остра для видов, могущих лучше всего использовать ресурсы и возможности, предлагаемые городами [вроде чёрных медведей-барибалов]. Да, вечная головоломка городской жизни отбирает черты, отражающие высокую степень когнитивного развития, вроде способности к инновации, обучению, хорошей памяти, смелости и любопытства. Однако те же черты побудят енота залезть в ваш мусорный бак, пуму разбить окно и приземлиться на спящего, пока вы спите, или кота-рыболова схватить пушистого домашнего котёнка у двери хижины.

Подобные встречи обычно равно гибельны для животных и для вовлечённых людей. В Шри-Ланке автомобили, в последние три года сгубившие >100 котов-рыболовов, — далеко не единственная угроза кошачьим. Известно, что жители деревень к северу от Коломбо льют кипяток в глаза котам-рыболовам, застрявшим в клетке при попытке украсть кур. Время от времени их преследуют и убивают по всей стране, путая с леопардами: шриланкийцы склонны их чтить на расстоянии, но бояться, когда они близко и могут наброситься. (В отличие от леопардов, нападения котов-рыболовов на человека неизвестны.).

Ратнаяка считает, что жизнь кота-рыболова в Коломбо по большей части ужасна. По её словам, переход городских дорог достаточно страшно даже для людей.

«А потом все эти дома с собаками. Люди травят крыс ядом, потом приходят коты и едят отравленных, рискуя погибнуть».

Она полагает, имей коты-рыболовы выбор, они бы немедля предпочли джунгли городу. Даже выигрывая от урбосреды, они могут быть застигнуты опасностями Коломбо. Когда Ратнаяка впервые узнала о Мидзучи, она постоянно подсаживала рыб в пруд у офиса, чтобы кот возвращался каждую ночь, и можно было наблюдать за его поведением. Приманка работала как по маслу — до ночи, когда кот не явился. Вскоре ей позвонили из городского департамента дикой природы: кто-то нашёл разъяренного кота-рыболова, застрявшего в ливневой канализации: возможно, он разжирел настолько, что больше не мог вылезти оттуда.

Ближе к концу пребывания на Шри-Ланке я забеспокоился, что зря трачу время, гоняясь за идеей интеллекта. Здесь столько неопределенности, столько переменных. Если коты-рыболовы и продемонстрировали мне что-то, возможно, просто обобщения о влиянии урбосреды на мозг животных слишком широки чтобы иметь какой-то смысл.

Кот-рыболов выглядывает из темноты, охраняя котят в зоопарке Анурадхапуры. (Пол Бишелио / The Atlantic)

Я надеялся, что, увидев на Шри-Ланке котов-рыболовов своими глазами — живыми, а не замороженными, — я постигну то, чего не показали теории. Поэтому однажды утром я заставил себя встать с постели, чтобы успеть на пятичасовой поезд до Анурадхапуры, древнего города в 200 километрах к северу от Коломбо. Целью поездки была действующая военная база, где, как ни странно, работает небольшой зоопарк для животных-инвалидов, бесплатный и открытый для публики. Ратнаяка с коллегами заверяли меня, что он — редкое благо для сохранения природы на Шри-Ланке.

Но многие животные там были нервными и неопрятными. Меня встретил капризный индюк, пыхтевший на посетителей, и одинокая обезьяна, расхаживающая взад-вперед по клетке, полной уток. Два отдельно стоящих вольера должны были содержать спасённых котов-рыболовов, но никого из них не было видно. Нервничая из-за всего этого [т.е. “нервным” был аффтар, не звери?], я обошел один из них и заглянул сквозь ржавую решётку в темноту укрытия. Нос уловил необычный запах масла, лука и мускуса — запах кота-рыболова, очищающий воздух; из темноты сверкнула пара спокойных, светлых глаз.

Я узнал, что эта кошка молча охраняла выводок трёхнедельных котят. Никто из них не собирался выйти на свет божий, поэтому дородный служитель зоопарка провёл меня ко второму вольеру. Прежде чем я понял, что он делает, служитель открыл дверь ограждения, подошёл к деревянному навесу и бесцеремонно ударил кулаком по крыше. Оттуда вылетел ещё один кот-рыболов, шипя как бешеный. Перепрыгнув через низко нависшую ветвь дерева и змеясь по периметру, он высматривал, что его напугало.

Коты-рыболовы Анурадхапуры не горели желанием заводить друзей. (Пол Бишелио / The Atlantic)

Вот существо, которое я выслеживал целую неделю по болотам, среди машин и в тихих переулках. Кот, самец, был намного крупнее виденной мной замороженной самки, отчасти благодаря обильному питанию в зоопарке. Его шерсть была серой с холодным оттенком, под правым ухом виднелась свежая розовая рана – видимо, расчесал, страдая от компульсивной стереотипии. Наши взгляды встретились: он “приветствовал” меня оскалом зубов, словно давая понять — мой восторг не взаимен.

Служитель вышел из вольера и указал на дерево внутри. Я понял: среди ветвей прятался третий кот-рыболов. Он был мутноглазый: возможно, ослеплён кипятком при вылазке из джунглей. Затем служитель ушёл, оставив меня наедине с разгневанными зверями. Если у них был секрет, которым они хотят поделиться, сейчас самое время его воспринять. Я сидел на траве за оградой с открытым блокнотом и ждал какого-то проникновенного знака о происходящем за широкими лбами этих котов. Однако они вели себя просто как кошки, чего и следовало ожидать.

Мускулистый кот плюхнулся возле деревянного навеса и глядел настороженно, пока я бежал к нему. Вскоре он уснул, изредка просыпаясь, чтобы облизать лапы и погрызть когти. Он навострял уши, когда неподалёку летали разноцветные птицы парка. Пока мы втроём бездельничали в изнуряющей полуденной жаре, я размышлял над загадкой когнитивных способностей животных — как существа на расстоянии вытянутой руки настолько недоступны нашему пониманию?

Однако же ряд исследователей считает, что правда могут точно оценивать уровень интеллекта животных. Одна из них, Кей Холекамп, опытный териолог из Мичиганского государственного университета, предложила количественные оценки интеллекта животных через репрезентирующие его индивидуальные качества – смелость, любопытство, настойчивость и т.д. По её мнению, следует выявить данные “аватары” общего интеллекта (фактор g [, сравнимый с одноимённым показателем при оценке психометрического интеллекта людей]), численно оценить развитость каждой и объединить это в интегральный показатель.

[Я, впрочем, думаю, это попытка с негодными средствами, разные поведенческие характеристики будут сильно более независимы друг от друга, чем частные способности, из которых достаточно тщетно “складывают” общий интеллект у людей].

Кей Ева Холекамп с гиеной в национальном парке Масаи Мара

Отталкиваясь от популярных опытов коллег с проблемными ящиками, Холекамп начала реализацию этой идеи, тестируя пятнистых гиен Crocuta crocuta в сельских, городских и пригородных популяциях Кении [правда, вопреки массе данных о когнитивных “достижениях”, связанных с урбанизацией видов, первые были инновативней всего в решении проблемных задач]. Им предложили 6 разных задач, включая проблемные ящики (гигантские металлические контейнеры, из которых зверь мог получить пищу, манипулируя с запирающим механизмом, место расположения которого менялось) и задачи на память и распознавание образов (разноцветные вёдра). Оценивая поведение разных гиен при решении когнитивных задач (особенно разнообразие способов исследования, что представляет собой проблема и пробования разных манипуляций для её решения), Холекамп получает количественные данные, какие именно индивиды быстрей всего учатся, полней приспосабливаются к новым ситуациям и лучше контролируют свои побуждения [поэтому точнее переключаются между действиями]. На выходе она хочет получить данные “за” или “против” о влиянии разной среды обитания на полученные ими баллы общего интеллекта, «g». Эффективность этого «психометрического факторно-аналитического подхода», как его называет Холекамп, ещё предстоит определить, как и многих других способов оценки когнитивных способностей животных.

Холекамп рассчитывает на то, что [прогресс в тестировании однажды даст] исчерпывающую серию тестов, на основе которой будут получены точные количественные оценки уровня интеллекта разных особей внутри одного вида или же разных видов. Что на самом деле означают такие оценки, будет столь же спорным — и, вероятно, настолько же перегружено этическими проблемами — как результаты тестирования личности и интеллекта людей. Больше того, можно только гадать, какой набор тестов будет одинаково валидным для гиены и, скажем, колибри.

Тем не менее Холекамп утверждает, что это самый наиболее разумный способ разобраться в разнообразных влияниях на мозг животных и, что более фундаментально, перекинуть мост через пока непреодолимую пропасть между людьми и другими животными. [Дальше её мысль делает] неожиданный поворот:

«Если поймем факторы формирования общего интеллекта у животных [сперва надо бы показать, что он есть: даже по людям данные весьма сомнительны], нам ничто не помешает встроить эти действующие причины в “среду обитания” [уже] цифровых организмов, т.е. систем ИИ, чтобы совершенствовать как бы естественным образом».

Для Ратнаяки исследования интеллекта животных ограничиваются прагматикой природоохранных задач. В отношении будущего котов-рыболовов в неустанно модернизирующемся Коломбо она настроена мрачно-пессимистически и не думает, что “городские” кошки умнеют.

«В краткосрочной перспективе может казаться, что город способствует этому… в долгосрочной, если развитие Коломбо не станет экологически устойчивым [на что практически нет шансов], я не думаю, что вид выживет».

Обобщив данные GPS-ошейников и камер наблюдения с датчиками движения, Ратнаяка сравнит загадочных котов-рыболовов города с сородичами из джунглей, исследуемых её коллегой, Ашаном Тудугалой. Обмениваясь данными о поведении тех и других, два исследователя рассмотрят влияния Коломбо на кошек Ратнаяки и дальше на этой основе предложат способы сохранения его водно-болотных угодий и повышения гостеприимности перенаселённых районов Коломбо для котов-рыболовов и иных “диких” видов.

Ашан Тудугала

«То, что я предлагаю, не означает, что нужно снести кучу зданий и запретить людям ходить по водно-болотным угодьям», — говорит Ратнаяка. «Я говорю об очень простых вещах, например, о том, чтобы выращивать [местные] растения [или] деревья на улицах и у домов, чтобы птицы [они создавали] места отдыха и кормёжки птиц».

Джим Сандерсон, эксперт по мелким кошкам и наставник Ратнаяки, мечтает когда-нибудь провести рекламную кампанию для рыболовных кошек Коломбо, сравнимую по масштабам с усилиями по защите ириомотейской кошки (ямамая) Prionailurus bengalensis iriomotensis в Японии. Этот подвид бенгальской кошки, эндемик отдаленного, но урбанизирующегося острова [на архипелаге Рюкю, что ближе к Тайваню], в последние годы выиграл от поддерживаемых правительством инициатив по строительству подземных переходов, размещению фотографий кошки на бортах автобусов и даже стрижке кустов, чтобы они выглядели как редкое животное.

Ириомотейская кошка и посвящённый ей предупреждающий плакат для водителей

«Пока нет инициативы, которая бы говорила: „Хорошо, мы создадим ландшафт, подходящий для рыболовных кошек“», — говорит Сандерсон. «Пока все наоборот: „Ну, нам нужны ливневые стоки“, и кошки ими пользуются. Но мы можем создать идиллические пейзажи, [равно пригодные]  для животных и для людей, если приложим немного усилий».

В мой последний день в Коломбо Ратнаяка, Сандерсон, Тудугала и несколько волонтёров организовали публичную выставку рыболовных кошек. Это было восхитительно дурацкое мероприятие: короткий марш вокруг озера с остановками на учебных станциях, за которым последовала серия лекций о мелких кошках Шри-Ланки. Лекции проходили в просторной хижине посреди одного из городских водно-болотных парков, а участники — в основном обеспеченные, хорошо образованные члены небольшого, но растущего сообщества по охране природы Коломбо — сидели среди разбросанных островных зарослей, где обитают некоторые из городских кошек-рыболовов. Неудивительно, что кошек нигде не было видно. Они присутствовали, но были невидимы, спрятаны где-то в высокой траве и цветущих ветвях.

Когда солнце начало садиться, я прогуливался по жилым улицам, окаймляющим парк, гадая, не увижу ли я кошку, вышедшую на ранний ужин. Я добрался до тупика переулка, где внезапно мое внимание привлекло какое-то движение, и из ближайшего куста вывалилось какое-то существо. Мое сердце екнуло — но это был не кот-рыболов. Я загнал в угол одного из вездесущих городских варанов [водяной варан Varanus salvator salvator, активно осваивающий самые разные города Южной Азии]. Застряв между мной и закрытыми воротами, кривоногая рептилия сновала взад-вперед, затем шлепнулась на барьер и вяло сползла вниз. Я отступил в сторону и позволил ей убежать обратно в зелень. Самым надёжным показателем интеллекта животного может оказаться то, насколько хорошо оно умеет не попадаться нам на пути.

Водяной варан в быстро урбанизирующемся районе Attanagalu-Oya на западе Цейлона

Спустя полгода после того, как Ратнаяка начал следить за Мидзучи, его GPS-ошейник сломался, вероятно, застряв в канализации или испортився во время купания. Он продолжал появляться на снимках с фотоловушек ещё месяц или два, но потом бесследно исчез. Ратнаяка не видел его два года. Вполне возможно, он мёртв. Но Ратнаяка считает, что в таком случае кто-то обязательно сообщил бы о теле, учитывая, сколько оживлённых мест посещал Мидзучи. Возможно, он устал от городской жизни и отправился по каналам Коломбо в прибрежный мир своих предков. Скорее всего, он всё ещё бродит по улицам — ещё более ловкий вор, чем прежде, ныряя в пруды с карпами кои и торжествующе крякая в ночи.

Источник The Atlantic