Биологическое и социальное

Говоря о соотношении биологического и социального, уместно применить аналогию с управлением со стороны организма химическими реакциями, которые идут в живом. Это самые обычные химические реакции, ничего эксклюзивного; но в биосистемах они идут не до состояния равновесия, а субстрат направленно преобразуется в конечный продукт, и реакции в живом идут в более мягких условиях, чем те же процессы в неживой природе. Меньшие нужны температуры, давления, и т.д.

Говоря о соотношении биологического и социального, уместно применить аналогию с управлением со стороны организма химическими реакциями, которые идут в живом. Это самые обычные химические реакции, ничего эксклюзивного; но в биосистемах они идут не до состояния равновесия, а субстрат направленно преобразуется в конечный продукт, и реакции в живом идут в более мягких условиях, чем те же процессы в неживой природе. Меньшие нужны температуры, давления, и т.д.

Это происходит благодаря изобретению гиперциклов, делающих реакционные процессы в живом автокаталитическими и протекающими направленно, и благодаря системе ферментов, создание и эволюционное совершенствование которых обеспечивает пластичность, управляемость и регулируемость химических процессов в живом.

Короткая справка о гиперциклах (из книги К.Еськова «История Земли и жизни на ней»). Эйген выдвинул концепцию образования упорядоченных макромолекул из неупорядоченного вещества на основе матричной репродукции и естественного отбора. Он начинает с того, что дарвиновский принцип естественного отбора (ЕО) — единственный понятный нам способ создания новой информации (это физическая величина, отражающая меру упорядоченности системы). Если имеется система самовоспроизводящихся единиц, которые строятся из материала, поступающего в ограниченном количестве из единого источника, то в ней с неизбежностью возникает конкуренция и, как ее следствие, ЕО. Эволюционное поведение, управляемое ЕО, основано на самовоспроизведении с «информационным шумом» (в случае эволюции биологических видов роль «шума» выполняют мутации). Наличия этих двух физических свойств достаточно, чтобы стало принципиально возможным возникновение системы с прогрессирующей степенью сложности.

Простейшим случаем каталитической реакции является превращение исходного вещества (субстрат — S) в конечное (продукт — P) при участии единственного фермента (E); уже этот механизм требует по меньшей мере трехчленного цикла, который называется реакционным (рисунок 14, а). Существуют, однако, и гораздо более сложные реакционные циклы. Таков, например, цикл Кребса — 12-членный цикл, лежащий в основе клеточного дыхания: он катализирует превращение молекулы двухатомной уксусной кислоты (в форме ацетил-кофермента a — CH3CO Koa) в 2 молекулы CO2 и 8 атомов H (см. рис.14,б). Другой пример — углеродный цикл Бете-Вайцзекера, обеспечивающий светимость Солнца за счет превращения четырех атомов водорода 1H в атом гелия 4He (см. рис.14, в). Несмотря на серьезнейшие различия между этими реакциями (первая является химической, а вторая — ядерной), они обладают фундаментальным сходством: в обеих высокоэнергетическое вещество превращается в продукты, бедные энергией, при сохранении — т.е. циклическом воспроизведении — промежуточных компонентов (интермедиатов).

cikli

Рис.14

Следующий за реакционным циклом уровень организации представляет собой каталитический цикл, в котором некоторые — или все — интермедиаты сами являются катализаторами для одной из последующих реакций. Каждый из них (Ei+1) образуется из высокоэнергетического субстрата (S) при каталитической поддержке от предыдущего интермедиата (Ei) (рисунок 14, г). Таким образом, каталитический цикл как целое эквивалентен автокатализатору.

Если же такие автокаталитические (т.е. самовоспроизводящиеся) единицы оказываются, в свою очередь, сочленены между собой посредством циклической связи, то возникает каталитический гиперцикл. Гиперцикл, таким образом, основан на нелинейном автокатализе — автокатализе как минимум второго порядка, и представляет собой следующий, более высокий уровень в иерархии автокаталитических систем. Он состоит из самоинструктирующихся единиц (Ii) с двойными каталитическими функциями: в качестве автокатализатора интермедиат Ii способен инструктировать свое собственное воспроизведение, и при этом катализирует воспроизведение из высокоэнеогетического субстрата (S) следующего в цепи интермедиата (Ii+1) (рисунок 14, д).

Гиперциклы (одним из простейших примеров которых является размножение РНК-содержащего вируса в бактериальной клетке) обладают рядом уникальных свойств, порождающих дарвиновское поведение системы. Гиперцикл конкурирует (и даже более ожесточенно, чем дарвиновские виды) с любой самовоспроизводящейся единицей, не являющейся его членом; он не может стабильно сосуществовать и с другими гиперциклами — если только не объединен с ними в автокаталитический цикл следующего, более высокого, порядка. Состоя из самостоятельных самовоспроизводящихся единиц (что гарантирует сохранение фиксированного количества информации, передающейся от «предков» к «потомкам»), он обладает и интегрирующими свойствами.

Таким образом, гиперцикл объединяет эти единицы в систему, способную к согласованной эволюции, где преимущества одного индивида могут использоваться всеми ее членами, причем система как целое продолжает интенсивно конкурировать с любой единицей иного состава. Итак, именно гиперцикл (который сам по себе — еще чистая химия) является тем самым критическим уровнем, начиная с которого сложность неймановского «самовоспроизводящегося автомата» перестает быть вырождающейся.

Эта концепция, в частности, вполне удовлетворительно описывает возникновение на основе взаимного катализа системы «нуклеиновая кислота-белок» — решающее событие в процессе возникновения жизни на Земле. Вместе с тем, сам Эйген подчеркивает, что в ходе реальной эволюции гиперцикл вполне мог «вымереть» — после того, как ферментные системы следующего поколения (с более высокой точностью репродукции) сумели индивидуализировать интегральную систему в форме клетки».

***

Вот так же человек как существо социальное делает свою биологию управляемой, пластичной и способной развиваться направленно, в том числе может ею овладеть, изменяя социальными регуляторами поведение, через него – психологию, через неё психофизиологический бэкграунд, метаболизм Ca2+, гормонов и медиаторов. Дальше уже включаются механизмы стабилизирующего отбора и рационализации онтогенеза, приводящие к тому, что веер изменённых состояний станет воспроизводиться устойчиво, а это повлияет на морфологию. Вот пример начальных стадий этого процесса.

Поэтому человек как существо социальное может овладеть своей эволюцией, а не только хочет и декларирует это. Такое овладение есть подбор и совершенствование социальных регуляторов, модифицирующих биологический бэкграунд  человека в сторону устойчивого воспроизводства «нужных» (желанных, идеальных культурных форм). А по мере накопления общественного недовольства уже реализованными формами общежития — и изменения их в «нужном направлении» в ходе борьбы общественных сил.

Пример с социальной грамматикой показывает, что социальный инвариант устойчивей биологических паттернов в поведении индивидов, что последние при восприятии социальной нормы играют роль глины в руках горшечника и главное – вылепить пропорционально и не пережечь.

Так, у «среднего» человека мессенджером агрессии и агрессивных компонентов сексуального поведения служит мужской половой гормон тестостерон, как у всех высших позвоночных. Стрессированность индивида блокирует действие тестостероновой системы, смягчая и исключая самые жёсткие проявления агрессии, через увеличение содержания «гормонов» стресса – кортикостероидов.

А вот у брокеров (игроков на бирже) эта же тестостероновая система «заводится» в ответ не на «естественные» стимулы агрессии или сексуальности, но на колебания биржевых курсов, в зависимости от того, совпадают они или нет с «прогнозом» данного игрока (то есть, в том числе в зависимости от того, как он обычно играет – на повышение или понижение).

Для оценки эффекта тестостерона, анализировали поведение и биохимию 17 брокеров возрастом от 18 до 35 лет с ежегодным доходом от 12 тысяч до 5 миллионов фунтов стерлингов в течение 8 дней. Перед началом исследований брокеров проранжировали финансисты, подсчитав ежедневный доход, оборот продаж, количество неудач и тому подобное. Уровень тестостерона определяли в 11 и 16 ч., перед «пиками рынка». Участников анкетировали чтобы определить, были ли за рабочий день события и новости, не относящиеся к бирже, способные повлиять на настроение и гормональный фон (т.е. влияющие у «обычного человека»).

Оказалось, что пока брокер торгует (а может быть, и дома вечером???) на его гормональный фон влияют только события на бирже, успех и неуспех, и ничего более.

Ежедневный заработок брокеров был выше именно в те дни, когда среднедневное содержание тестостерона росло, и снижался при его понижении. Поскольку замеры делали перед основными торгами, то действующей причиной был среднеустойчивый уровень тестостерона, зависящий от успешности долговременной стратегии, а не, например, сиюминутный хороший доход, повышающий содержание гормона.

Соответственно, содержание гормона стресса, кортизола, увеличивалось в периоды падения рынка, его неопределённости и нестабильности. Подавляется поведение, связанное с тестостероном, а, следовательно, увеличивается боязнь новизны (новых решений, активных действий) и уменьшается готовность рисковать, идти напролом, разрешая ситуацию в своих интересах и пр.[1].

Следовательно, те проявления агрессии и сексуальности, на которые данный механизм  срабатывает у «обычных» людей – это не «естественные» и «врождённые» стимулы, а некие символы первого и второго влечения, которые выработаны соответствующей культурой. Иначе бы этот механизм не перенастраивался так легко и непринуждённо под управление символами явно молодыми и очень «искусственными».

Другой пример – управляемость словом, которая пересиливает непосредственную стимуляцию. Известен опыт: к коже прижимали нагретую медную пластинку, капилляры, естественно, расширялись. Когда пластинку прижимали со словом «холод», капилляры сужались, то есть реакция была противоположна непосредственным ощущениям [2].

И реакция на слово «пожар» (или слова «тоталитаризм», «свобода», «демократия») у нас часто сильней, чем непосредственно на вид горящего дома (милицейского произвола, всеобщей продажности, бесправия пред разного рода начальством – нужное подчеркнуть). Ведь если пожар – так понятно, что делать. А тут горит и горит, может, ему так и надо гореть, может здесь проявление некой государственной необходимости.…

Повышенную управляемость словом академик И.П.Павлов даже называл наиболее характерной особенностью русского народа, хотя я знаю как минимум ещё один народ отличающийся тем же самым свойством.

То есть у человека, в отличие от животных, есть биологическая почва и социальная природа, выросшая на этой почве, более или менее густо «унавоженной» биологическими реакциями – однако регулируемыми сверху, с более высокого уровне организации материи, а не образующими собственный целостный паттерн.

Вообще, эта управляемость биологического социальным – частный случай автономизации от среды, о которой писал И.И.Шмальгаузен, роста помехозащищенности индивидуального развития и социальной сферы от  воздействия внешней среды и непредсказуемых колебаний биологии самих индивидов (скажем, за счёт генетических или демографических процессов, на фоне которых проявляется устойчивость социального целого).

Продолжая параллель с управлением химическими реакциями в живом, можно сказать что при управлении биологическим в социальной системе роль ферментов  (управляющих воздействий) выполняют идеи, выступающие как социальные регуляторы процесса производства и надстроечного над ним процесса воспроизводства культуры. От идеи рынка, капитала, частной собственности как регулятора горизонтальных рыночных связей потенциально равноправных субъектов до идеи бога, регулирующего иерархическое соподчинение объектов, неравноправных, народа и разного рода начальства. А аналог гиперциклов Эйгена – процесс социальной трансляции, разные формы образования и школы с помощью которых уже освоенные идеи соответствующей культурой воспроизводятся в череде поколений.

И как у организма есть свой метаболизм, регулируемый ферментными системами и гормональными сигналами, так и в обществе есть эйдетический метаболизм (термин А.Н.Барулина), основы которого в форме поведенческой экономики заложены ещё у животных[3].

Переход чисто биологических реакций и влечений под управление социального (знаков и знаковых систем, из которых в антропогенезе вырастает всё здание человеческой социальности с изящной башенкой наверху – культурой) начался ещё у животных.

Первый шаг на пути «социализации биологического» состоит в том, что даже у животных поведение первично по сравнению с его мотивацией (а тем более у человека!). Свободный выбор поведения в проблемной ситуации создаёт определённую мотивацию внутри, если его успех подтверждает предшествующую стратегию, и «отменяет» её, если неуспешный выбор ставит под сомнение прошлое поведение. Второй шаг – в том, что символизация внешнего мира свойственна всем позвоночным, и даже у рыбы колюшки видовые сигналы о событиях влияют на животное больше, чем сами события, а отсюда до управляемости словом – почти что рукой подать!


[1] Вот статья об этом в PNAS а вот вольный пересказ опытов.

[2] С.Л.Рубинштейн, 2003. Бытие и сознание. Человек и мир. СПб.: Питер. 512 с.

[3] Строго говоря, именно в этом качестве у человека его может и вероятнее всего не окажется, хотя бы потому, что это слишком сильно зависит от общественного развития и господства в нём тех или же иных классов, которые уже будут прямо или опосредованно влиять на распространение/усвояемость идей.

Об авторе wolf_kitses