О дармовой гречке

Print PDF

Интересную историю про дармовой килограмм гречки от ЕР рассказал banshur69: как умная, образованная, богатая, знающая языки и пожившая за границей женщина, когда предложили ей взять кило перед выборами 2012 – в обмен на честное слово голосовать за ЕдРо, не отказалась брезгливо, а взяла, и слово сдержала.

Я думаю, это не (российская) аномалия, а как раз норма, причём общечеловеческая. Это феномен того же рода, что освобождение места в метро в ответ на просьбу стоящего. Хотя последняя кажется полностью беспричинной, таки да, люди встают, причём независимо от пола и возраста просящего. Притом что указание «уважительных причин» уменьшало просимое. То же самое – но в куда более жестокой форме – проявляется в форме подчинения «учителя» экспериментатору в известных опытах Милграма, готовности продолжать «опыты», бить «ученика» током, несмотря на крики и просьбы прекратить – и только потому, что экспериментатор нейтральным голосом говорит о необходимости продолжать опыты.

Санкт-петербургские единороссы осматривают созданный ими бизнес-инкубатор. Как говорит Дм.Медведев, «Единая Россия» должна стоять на защите интересов бизнеса», и это немногие слова, что не расходится с делом.

Эксперимент со вставанием в метро тоже впервые Милграм произвёл, в Нью-Йорке.

Я думаю, всё перечисленное – проявления нашей архаической социальности (я бы назвал её «необсуждаемой»), которая предполагается по умолчанию, и поэтому только чувствуется, но не обсуждается и не осознаётся. [Понятное дело, дальше эти связь и единство из «необсуждаемых» могут быть выражены словами и через обсуждение, споры, доказательства могут быть достроены или укреплены введением соответствующих норм «по соглашению участников».]. Поэтому так трудно эту связь разорвать, если уж ты согласился участвовать в опытах и тем самым как бы создал общее социальное целое с экспериментатором.

Речь, верно подобранная словесная формулировка, позволяет эту зависимость разорвать, если вдруг ситуация развивается так, что события входят в клинч с чувствами/убеждениями индивида. Поэтому участники опытов Милграма, пытающиеся отказаться, ищут словесную формулу, позволяющую это сделать, и если экспериментатору удаётся (словесно же) их «отбрить» соглашаются продолжать дальше, несмотря на то, что испытывают всё более сильный стресс от криков и искажённого лица «ученика».

Скорей всего, эта «бессловесная социальность» возникла ещё в досапиентную эпоху; не случайно её остатки просматриваются в альтруизме, основанном на стремлении к равенству у детей, которые до кризиса 7-9 лет точно также «полагаются по умолчанию» (вместе с следующими отсюда «автоматическим» состраданием и сорадованием).

Действительно, вопрос о доверии/недоверии другому решается на уровне механических реакций, не путём рассуждений или калькуляции платы и выигрыша от разных решений, почему и проходит помимо сознания.

«Группа американских психологов решила окончательно и бесповоротно выяснить, по каким признакам мы решаем «вопрос о доверии», когда ничего не знаем о собеседнике. Учёные справились с задачей, однако метод, который они использовали, оказался едва ли не интереснее собственно результатов эксперимента.

Очевидно, огромную роль в решении этого вопроса играют невербальные признаки, мимика и жесты. И, наблюдая за живым человеком, крайне сложно отделить один такой признак от другого: лицо говорящего находится в постоянном движении, и мимические признаки меняются при этом все и сразу. Чтобы решить эту методическую проблему, исследователи использовали человекоподобного робота, у которого можно было контролировать абсолютно любое движение.

Эксперимент состоял в том, что человек в течение десяти минут «общался» с роботом, а в итоге нужно было решить, вызывает ли робот доверие. У современных психологов, разумеется, накопилось множество предположений о том, какие жесты и какая мимика важны в такой ситуации, но доподлинно проверить это не было возможности. Теперь же, с помощью робота, удалось сделать два важных вывода.

Во-первых, разговаривая с человеком, мы действительно можем решить вопрос о доверии, основываясь исключительно на невербальных признаках. Это, разумеется, усугубляет важность языка мимики и жестов в нашем общении. Во-вторых, эти признаки проходят мимо нашего сознания и срабатывают по простой механической схеме «стимул — реакция», и механизм этот можно воспроизвести с помощью робота.

…Статья с результатами экспериментов готовится к выходу в журнале Psychological Science».

Источник Компьюлента [см.также тут]

Действительно, в оценке доверия/недоверия к другому задействованы «миндалевидное тело, отвечающее за формирование эмоций. Активность этой зоны часто совпадала с общим уровнем недоверия, свойственным человеку. Но участие парагиппокампальной извилины оказалось для нейрофизиологов сюрпризом. Эта область обычно связывается с запоминанием сцен из прошлого, в ней хранятся описания ситуаций, которые с нами случались. В данном же случае она работала чем-то вроде внутреннего детектора лжи: чем сильнее продавец колебался относительно намерений покупателя, тем активней была парагиппокампальная извилина«.

Схема расположения парагиппокампальной извилины (рисунок ixbalenka_calypso)

Важно, что это работает даже для роботов (тут важно человекоподобие, особенно в движениях, отслеживаемое нашими зеркальными нейронами, обслуживающими воспроизведение действий других людей и «вчувствование» в сопровождающие их эмоции, проходящие помимо сознания, т.е. в «необсуждаемую социальность»). Поэтому даже в деловых переговорах решение о доверии  слишком часто принимается по «располагающей к себе» внешности, при игнорировании содержательной информации о том, стоит ли.

Другой важный момент – кто именно просит, «автоматическое» содействие вроде описанных выше возможно лишь с теми, кто по контексту ситуации воспринимается как «свой», из «круга равных». И в классовом обществе, где люди разделены на «низших» и «высших», где их поведение, одежда и пр. манифестирует классовый статус, так что тот распознаётся и отреагируется автоматически, «необсуждаемое содействие» возможно лишь среди своих, социально близких. Люди автоматически сплачиваются лишь в этом кругу, и отчуждаются от лиц противоположного класса, воспринимая их не как лиц, а как «обстоятельства» или «набор раздражителей».

Как раз-то в реакции богатой и выигравшей от реформ особи нет ничего удивительного и странного: просят «свои», и автоматически ясно, что просьба направлена на её же благо. Плюс что-то ещё можно с этого получить – почему бы один лимон не выжать дважды, это вполне входит в ценности данного слоя? Вот если бы такое просил кандидат от КПРФ, идентифицируемой ею с ненавистным «совком», просьба была бы с гневом отвергнута. Удивительно и интересно как раз бурное негодование таких же в связи с этой реакцией: это значит, что те же самые интересы они рассчитывают защитить силами не этой власти, которая плоть от плоти, а кого-то ещё.

В отличие от «элиты», с плебсом ЕдРосовский депутат прокололся — его прокатили, и понятно почему — деньги и искренняя приверженность взаимно исключают друг друга, у «элиты» она сохраняется лишь в силу классовой близости. И функции депутата при буржуазной власти они понимают правильно — с паршивой овцы хоть шерсти клок, и елико возможно больший, тогда как «элите» депутат нужен для законодательного и пр. обслуживания её классовых интересов, не для «улучшения местного быта».