Социальные следствия Октябрьской революции

Print PDF

В продолжение «Эпохи крайностей»

«Зрелище победоносной — несмотря на интервенцию и блокаду — социалистической революции в России, ноябрьской революции в Германии, социалистической революции в Венгрии и т. д. вынудило буржуазные правительства к новым реформам, могущим ослабить напор рабочего класса.
1. 29 октября 1917 года Советское правительство принимает постановление о введении 8-часового рабочего дня, первое среди многих актов трудового права Советской России. В 1918 году публикуется первый советский кодекс законов о труде.
Далее происходит следующее. В 1918 году 48-часовая рабочая неделя признается законодательством Германии, Польши, Люксембурга, Чехословакии, Австрии; в 1919 году — Югославии, Дании, Испании, Франции, Португалии, Швейцарии, Швеции, Голландии, Бельгии, Италии. Правительство Англии удерживается от издания общего закона о рабочем времени, однако и оно должно было согласиться на введение 7-часового рабочего дня дли горняков и 8-часового — для железнодорожников. К 1920 году коллективные договоры сделали то же, что и закон, если не более того: 48-часовая рабочая неделя стала в Англии фактом. Она пришла на смену 55-51 часу работы в довоенный период (в зависимости от отраслей производства).

Во Франции 8 часов пришли на смену 11-10-9 часам ежедневного труда. В Соединенных Штатах, где всякая малая попытка добиться улучшений парировалась противодействием администрации и судов, около половины промышленных рабочих (48,6%) добились для себя 48-часовой рабочей недели.
На этом не остановилось. Там и здесь пробивает себе дорогу законодательство, дифференцирующее рабочее время в зависимости от различных качественных условий; женский труд, детский труд, работа в ночное время и т. д.

Голландский закон 1919 года запрещает работу детей до 14 лет, ограничивает труд женщин и подростков во вредных для здоровья предприятиях, устанавливает, что подростки до 18 лет не должны работать по воскресеньям. Австрийский закон 1920 года предоставляет рабочим ежегодный недельный отпуск, чехословацкие законы о труде подростков и отпусках принимаются в 1919-1921 гг., английские законы о женском труде и труде подростков — в 1921 году и т. д.
2. Пенсии по старости, болезни, инвалидности, а кое-где и по безработице, были известны некоторым европейским странам впрочем, немногим — и до 1918 года.
Война, естественно, прибавила расходов по соответствующим статьям, и тем не менее наблюдается не лишенная интереса картина: пересмотр всего этого законодательства к лучшему.

Для доказательства сошлемся на пример Англии, значительно изменившей законы о социальном обеспечении 1911 и 1913 годов (закон 1920 г. о пособиях по безработице; законы 1921, 1925 гг.); на пример Голландии, опередившей в том, что касается социального законодательства, многие другие страны капитализма; законы 1910-1913 гг. были здесь пересмотрены в 191.7-1919 гг. (закон 1919 г. об обеспечении инвалидов, 1919 г. — о социальном обеспечении по старости и др.); на пример Австрии (законы 1919-1920 гг.). Во Франции, несмотря на закон 1898 года, предусматривавший некоторые пособия для пострадавших от несчастного случая и пр., правительство и парламент сочли необходимым (сразу же после окончания войны) назначить комиссию по выработке нового закона о социальном обеспечении (проект его был внесен уже в 1921 году), но он был заволокичен, к удовольствию обеих палат, вплоть до 1928 года.

Изменения, внесенные соответствующими законами, характеризуются следующими примечательными данными. До 1920 года страхование на случай безработицы распространялось в Англии на сравнительно небольшую группу рабочих (4 отраслей промышленности); после 1920 года — на 12 млн. человек. Пенсии по старости были увеличены вдвое (закон 1919 г.).

В Голландии расходы по социальному страхованию рабочих составляли в 1912 году 742 тыс. гульденов, в 1920-м — 44 526 тыс., расходы на страхование по безработице выросли с 3 до 14 тыс. гульденов.

Помимо перечисленных выше стран, новую фазу социального законодательства пережила Германия. Ноябрьская революция 1918 года и следовавшие за ней события вполне достаточны для понимания причин внезапной либерализации германских правящих классов.

Возникнув на востоке Европы, волна новых «социальных законов» докатилась до ее крайнего Запада: в Испании принимается «закон об обязательном страховании по старости (1919 г.), закон о возмещениях на случай несчастья на производстве (1922 г.) и др.

3. Первые послереволюционные годы принесли с собой еще и другие новшества: хотя и в сравнительно немногих случаях, парламенты и правительства стали допускать установление минимальных ставок заработной платы, признали коллективные Договоры, согласились с существованием рабочих советов на предприятиях.

В этой связи нельзя не упомянуть известный «договор о деловом сотрудничестве», заключенный германскими профсоюзами с германскими предпринимателями в ноябре 1918 года.Как бы ни оценивать этот договор в целом (профсоюзы отказались от стачечной борьбы в обмен на уступки), отказ предпринимателей от снижения заработной платы, их обязательство выплачивать пособия по безработице, наконец, признание коллективных соглашений с профсоюзами свидетельствовали о неспособности правящих классов Германии действовать старыми методами. Тарифные договоры были для Германии не редкостью и до первой мировой войны, но только с 1918 года они сделались более или менее общепринятыми (и не только для Германии).

Для многих стран капитализма законодательное признание коллективных договоров было непосредственным результатом революционной ситуации 1918-1920 гг. Такова, например, Франция (закон 25 марта 1919 г.). И даже в Соединенных Штатах, являвших пример сопротивления идее социальных реформ, первый коллективный договор (между докерами и судовладельцами) был подписан все в том же 1919 году.

Послереволюционные годы были некоторым рубежом и для юридической науки буржуазных стран мира. До 1918 года юристы с трудом принимали идею коллективного договора, а если и принимали, то относили соответствующие отношения к частному праву. О законодательном признании, а тем более регулировании коллективных договоров не могло быть и речи. И только с 1919 года коллективные договоры стали выдавать за «величайшее достижение», за «инструмент согласия между классами» и т. п.

4. Кто слышал что-нибудь о рабочем контроле на производстве до 1917 года, за исключением тех, кто интересовался историей Парижской Коммуны? Но вот Октябрьская революция делает рабочий контроль важнейшим орудием государственного руководства промышленностью вплоть до времени декретов о национализации. Положение о рабочем контроле, принятое ВЦИК 14 ноября 1917 года, предоставило рабочим право устанавливать нормы выработки, контролировать деловую переписку предприятия и пр. Решения органов рабочего контроля были подкреплены авторитетом государственного принуждения.
Совершается революция в Германии. Легализуются фабрично-заводские комитеты. Первыми же полномочиями, ими усвоенными, явились: представительство от имени рабочих перед хозяевами, участие в делах, связанных с увольнением, право просмотра бухгалтерских книг, выработка договоров и пр. Веймарская конституция волей-неволей легализует деятельность рабочих советов на предприятиях, вводя ее в «допустимые законом» рамки.

Германия не была единственной буржуазной страной, где возникли и были легализированы рабочие советы на предприятиях. То же можно сказать об Австрии, Польше, Италии (1919 г.) и некоторых других странах.

5. Провозгласив одной из целей революции обобществление средств и орудий производства, Советское правительство создает Высший Совет Народного Хозяйства (2 декабря 1817 г.) и вместе с тем приступает к национализации решающих отраслей промышленности. Впечатление, произведенное этими актами, было огромным: впервые в истории проекты и пожелания, теория и программные требования, казавшиеся еще недавно столь далекими, сделались предметом законодательства, первейшим принципом государственной политики. Было над чем задуматься.

В наше время национализацией промышленности и банков, страхового дела и путей сообщения никого уже не удивишь. В Англии, Франции, ФРГ, Австрии, Италии национализированный сектор хозяйства занимает важное место в экономике, оставшейся капиталистической. Буржуазное законодательство, относящееся к регулированию деятельности государственной промышленности и банков, неудержимо растет. Буржуазная юридическая наука не только примирилась с этим новым для нее фактом, но даже признает национализацию за некий имманентный процесс «социализации» современного государства, вызванный ростом социального сознания правящих классов.

Между тем не существует данных, говорящих о сколько-нибудь радикальном проникновении идей национализации в буржуазное законодательство до 1918 года. Положение меняется именно с этого времени.

Одним из первых приняло идею «социализации» некоторых отраслей промышленности германское социал-демократическое правительство. Оно подготовило проект социализации горнорудных предприятий, и Веймарское Национальное собрание, буржуазное по своему основному составу (56% депутатов), принимает его почти без прений.
Обещание национализации некоторых отраслей промышленности содержится в заявлении так называемого народного правительства Дашиньского в Польше (1918 г.).
Английские горняки потребовали в январе 1919 года национализации недр и горной промышленности, что было несомненным вызовом правящему классу. Вслед за тем программа лейбористской партии, принятая в 1919 году, провозглашает целью борьбы английского рабочего класса установление общественной собственности на средства производства, а в качестве непосредственной задачи — установление рабочего контроля на производстве. Заметим, что в то время лейбористы были уже в некоторой степени своими людьми в правительстве Великобритании, что придавало их заявлению особый характер.
Конечно, все это было более чем скромным началом; но нас как раз и интересует начало.
6. Какими бы значительными ни казались те или иные профсоюзные организации до первой мировой войны, действительное начало массовому профсоюзному движению в большинстве буржуазных стран было положено в 1918-м и в первые следующие за тем годы. К этому же времени относится легализация профсоюзов, в том числе и там, где они признавались терпимыми.
Уже одно то, что устроителям Версальского мира пришлось включить в договор статьи, касающиеся международных соглашений о регулировании условий труда, было знаменательным событием. Не менее важным было и то, что для соответствующих консультаций были привлечены профсоюзные лидеры. В этой было своего рода признание профсоюзов, правомерности их участия в выработке законов, касающихся условий труда, что уже стало правилом в наши дни.
Вскоре за тем при Лиге наций создается МОТ — Международная организация труда (1919 г.).
Вот некоторые выборочные, но весьма типичные данные о количественном составе профессиональных союзов до и после 1918 года:

Франция	1916	1919	1920
	170 тыс.	997 тыс.	2 048 тыс.
Германия	1914	1919
	996 тыс.	5 479 тыс.
Швеция	1917	1919	1920
	97 тыс.	222 тыс.	280 тыс.

Изменения происходили и в некоторых других отношениях. Возникали новые, революционные профсоюзы и профцентры. К их числу следует отнести образовавшийся в 1918 году профсоюз рабочих сталелитейной промышленности США, явившийся инициатором памятной забастовки 1919 года. Нельзя не отметить также образование единого руководящего центра английских профсоюзов (1919 г.) и Унитарной всеобщей конфедерации труд» во Франции (1921 г.), выступившей в противовес реформистской ВКТ.

7. Послевоенная Европа существенно отличалась от прежней. Не стало Австро-Венгрии. Возникли новые государства: Польша, Австрия, Чехословакия, Югославия, Венгрия, Финляндия, Ирландия. Широкие национальные движения, их породившие, развертывались под лозунгами, в немалой степени заимствованными в революционной России. С этим фактом должны были поневоле считаться все правительства. Республиканская форма правления принимается новыми конституциями как нечто само собой разумеющееся. Единственным исключением стала, как мы видели, Югославия, поскольку Сербскому королевству удалась его объединительная роль.

Принцип «народного суверенитета», третируемый в течение всего довоенного времени, торжественно вводится вновь, чтобы украсить собой конституции, включая некоторые монархические. Соответственно с тем существенные перемены к лучшему происходят в сфере избирательного права.
Реформа английского избирательного права, предоставившая право голоса всему мужскому и отчасти женскому населению страны (1918 г.), не была новшеством для буржуазной Европы (см. ниже). В таких государствах, как Швейцария, Испания, Греция, Бельгия, всеобщее избирательное право — с ограничениями и изъятиями — было введено еще до первой мировой войны, а во Франции и в Германской империи даже задолго до нее. И тем не менее фактом остается то, что как в Англии, так и в Соединенных Штатах всеобщее избирательное право, включая женское, вводится в послевоенные годы. Этому примеру следуют во многих других государствах буржуазного мира. Всеобщее избирательное право укореняется в качестве основополагающего (по крайней мере, формально) юридического принципа всякого такого режима, который претендует на звание «демократического».

8. Волна революции докатилась и до Японии, задавленной военно-монархической кликой. По всей стране начались массовые выступления пролетариата, крестьянской и городской бедноты (так называемые рисовые бунты). Восставшие разбивали продовольственные магазины и склады, чтобы добыть рис для голодающих. «Рисовыми бунтами» было охвачено около 10 млн. человек. Пролетариат Японии поддерживал «рисовые бунты» стачками, носившими политический характер. Рабочие требовали демократических свобод и среди них — всеобщего избирательного права.

Правительство Японии должно было согласиться на снижение имущественного ценза (до 3 иен), что повлекло за собой некоторое увеличение круга избирателей (на 3 млн. человек). Потребовалось еще шесть лет борьбы. И только в 1925 году всеобщее мужское избирательное право (с исключением военнослужащих, студентов и бедняков, живущих на средства благотворительности) было установлено и в Японии.

Коротко говоря, трудно назвать какую-нибудь такую страну, европейскую или азиатскую, которая оставалась бы в стороне от могучего революционизирующего воздействия той исторической эпохи. Многие из них за какие-нибудь два-три года прошли путь, на который раньше уходили десятилетия.

Одной из таких стран была Румыния, полуфеодальная, полубуржуазная, с неизменно реакционным политическим режимом. Наэлектризованные близостью Советской России, борющейся и побеждающей, рабочие и крестьяне Румынии вынудили правящие партии к реформам, о которых эти партии в прежнее время и слышать не желали. Крестьянские восстания и массовые забастовки вызвали политический кризис в верхах. Правительства сменялись одно за другим. Реформы сделались непременной частью политики наряду с репрессиями. Упраздняется цензовая избирательная система. Узакониваются всеобщее избирательное право и даже тайное голосование. В конце 1918 г. издается декрет об аграрной реформе…

В монархической Болгарии, воевавшей на стороне Германии, революционный кризис разрешился солдатским Радомирским (Владайским) восстанием, поставившим у власти Земледельческий союз — партию среднего и мелкого крестьянства. Правительство «земледельцев» провело закон об аграрной реформе, предусматривавшей отчуждение излишков, превышавших 30 гектар, и наделение малоземельных и безземельных крестьян, сократило кредитование частных банков и ввело прогрессивный подоходный налог, давало кредиты сельскохозяйственным кооперативам, предоставило им монополию на вывоз сельскохозяйственных продуктов и т. д.»
З.М.Черниловский, 1996. Всеобщая история государства и права. М.: Юристъ. С.436-442.

via wolf_kitses

Никарагуа

С не меньшим размахом проводила социальные преобразования сандинистская революция в Никарагуа — последняя из «рассыпанных искр» Октября (вот другие; большинство были затоптаны контриками). См. книгу Н.Н.Платошкина, раздел «Революция за работой, 1979-1981 гг.».

Реальная демократия

…[в] СФНО считали, что демократия должна быть повседневной и доступной для участия широких масс населения в противоположность буржуазной демокра­тии, где мнение людей спрашивали раз в несколько лет, а всю реальную поли­тику проводил профессиональный и подчас идейно никак не связанный с на­родом депутатский корпус.

Поэтому сразу же после победы революции сандинисты стали создавать широкую сеть массовых организаций, которым передавались реальные власт­ные полномочия. Также эти организации были призваны поддерживать поли­тику фронта среди широких масс населения.

Самой массовой организацией новой Никарагуа (не имевшей аналога в СССР) стали Комитеты сандинистской защиты. Они сложились стихийно во время народного восстания 1978 года для помощи бойцам СФНО и орга­низации повседневного управления освобожденной территорией, прежде все­го в городах. Комитеты формировались на уровне городского квартала (или крупного жилого дома) либо деревни и должны были отвечать за решение всех местных проблем — от озеленения и уборки мусора до освещения улиц. После победы революции комитеты организовали людей на добровольный труд для ликвидации последствий уличных боев в городах. Затем комитеты стали пере­страивать разрушенные кварталы и возводить новое жилье для бедных слоев населения.

Но главной функцией комитетов была все же политическая — их члены ра­зоблачали контрреволюционеров и саботажников, передавая их властям. По­сле введения революционным правительством предельных розничных цен на социально значимые товары члены комитетов следили за соблюдением торговцами этих предписаний.

В крупных городах несколько квартальных комитетов образовывали рай­онный комитет. Обычно Комитеты сандинистской защиты собирались на свои заседания раз в неделю.

СФНО считал Комитеты сандинистской защиты главной формой полити­ческого творчества масс. В первые годы революции в комитеты вступили де­сятки тысяч никарагуанцев, причем принимали всех, кто был старше 14 лет. В рамках комитетов впервые за всю историю Никарагуа сотни тысяч людей стали участвовать в государственных делах, причем в таких, отдача от кото­рых немедленно ощущалась ими самими. Поэтому утверждения американ­ской пропаганды и правой оппозиции о насильственной записи никарагуан­цев в комитеты были абсолютно ложными

Другое дело, что жители многих деревень, не пострадавших от гражданской войны, сначала не понимали, зачем такие комитеты нужны. Ведь перестраи­вать свои деревни эти люди не хотели, да и никаких общих задач у крестьян- единоличников не было — каждый отвечал за свое поле и дом. Поэтому в деревнях комитеты обычно активно агитировали крестьян в пользу образования производственных и сбытовых кооперативов. А это было многим не по вкусу.

Таким образом, если в городах комитеты были популярны, то в деревнях к ним часто относились настороженно. За десятилетия диктатуры Сомосы сель­ские жители привыкли ждать от любой правительственной организации только плохого. Часто комитеты на селе организовывали «чужаки» — молодежь из го­родов тихоокеанского побережья. Консервативно настроенные крестьяне, осо­бенно в отсталых горных районах, их не принимали. К тому же католическая церковь с первых дней революции относилась к сандинистам негативно, и свя­щенники в селах (имевшие, как правило, большой авторитет среди неграмотных в своей массе крестьян) клеймили сандинистов и их комитеты как «безбожные».

Но несмотря на все противодействие явной и тайной оппозиции, к 1984 го­ду в 15 тысяч Комитетов сандинистской защиты вступило 600 тысяч никара­гуанцев (40% всего взрослого населения). Никогда, ни до, ни после в исто­рии Никарагуа не было столь активного вовлечения простых людей в процесс повседневного государственного руководства страной, пусть и на местном уровне. Комитеты активно поддерживали развернувшуюся борьбу против не­грамотности и за демократизацию системы здравоохранения.

Кадровым резервом СФНО была Организация сандинистской молодежи 19 июля. В 1984 году в нее входили примерно 30 тысяч человек, в основном студенты и военнослужащие.

Эмансипация женщин

Мощнейшим социальным сдвигом для католической страны было актив­ное участие женщин Никарагуа как в самой революции, так и в защите и углу­блении ее завоеваний.

До революции участь женщины в Никарагуа была очень незавидной. До по­ловины детей рождалось вне брака и, как правило, бедные матери-одиночки (которых не брали замуж как раз по причине отсутствия приданого) были вы­нуждены перебиваться случайными заработками. Устроиться даже на фабрику или завод в городе женщине было очень трудно, и единственной доступной «карьерой» была работа домашней служанки или няни в богатых семьях. Там женщины часто становились объектами сексуальных домогательств со сторо­ны хозяев дома.

При этом согласно закону на служанок не распространялась система соци­ального страхования, а также положение о 8-часовом рабочем дне и 48-часо­вой рабочей неделе. Обычно домашняя прислуга работала по 14 часов вдень при 84-часовой рабочей неделе.

Согласно законам диктатуры лишь один «акт неверности» со стороны жены был для мужа достаточным основанием для развода. В то же время содержание мужем любовницы законом не наказывалось и официально классифицирова­лось не как «неверность», а как «сожительство». Жена могла требовать развода, только если муж приводил любовницу жить в супружеский дом или жил с ней в «публичной и скандальной манере». Любовница могла наследовать имуще­ство любовника.

Больше половины женщин (особенно на селе) рожали детей без всякой вра­чебной помощи. Неудивительно, что младенческая и детская смертность в Ни­карагуа была просто ужасной даже по меркам Латинской Америки того време­ни — от 140 до 200 человек на 1000 родившихся (по разным оценкам).

Средняя продолжительность жизни женщин из бедных слоев общества не превышала 50 лет, и большинство из них либо не учились совсем, либо за­канчивали только начальную школу.

Излишне говорить, что никакой политической или общественной активно­сти женщин при диктатуре Сомосы и не могло быть, так как никарагуанскому слабому полу отводились лишь роли домохозяек и матерей.

Еще в ходе борьбы против диктатуры Сомосы в 1977 году была образова­на первая общенациональная женская организация[1] (испанская аббревиа­тура АМПРОНАК; формальный перевод — Ассоциация никарагуанских жен­щин перед лицом национальных проблем). С самого начала своей подпольной деятельности СФНО активно привлекал в свои ряды женщин, так как стоял на твердых позициях равноправия, что было удивительным для такой зара­женной «мачизмом» и католическими предрассудками страны, как Никарагуа. До 30% бойцов фронта были женщинами — в основном студентками и выход­цами из городского среднего класса. Еще больше женщин варили еду для бой­цов во время восстания 1978 года, шили форму, черно-красные флаги, банда­ны и шейные платки СФНО.

Женщины захватывали церкви и государственные учреждения, устраивали марши с требованием освобождения политзаключенных.

Давали женщинам и самые ответственные задания в ходе вооруженной борьбы. Например, 19-летняя девушка по имени Анна-Мария ракетой должна была дать сигнал к началу наступления против национальной гвардии Сомосы 17 июля 1979 года в городе Хуигальпа.

Из 32 «партизанских команданте» (высшее военное звание СФНО) три были женщинами (9%)[2]. После образования на базе СФНО Сандинистской народ­ной армии Никарагуа (СНА) среди ее офицеров впервые в истории Никарагуа появились женщины. На уровне командиров бригад (18 человек) и капитанов (24 человека) представительниц прекрасного пола не было, зато из 96 «первых лейтенантов» СФНО пять были женщинами. Столько же их было и среди 61 «второго лейтенанта»¹⁹. Очень много женщин служили в Сандинистской по­лиции и резервных батальонах сандинистской милиции (отряды доброволь­цев, проходивших начальную военную подготовку без отрыва от учебы или работы), принимавших активное участие в боях против контрреволюции.

В 1978 году перед АМПРОНАК (в руководстве которой первоначально пре­обладали образованные женщины из средних городских слоев, стремившиеся ограничить деятельность организации феминистской повесткой дня) встала дилемма — присоединиться ли к Единому народному движению (испанская аббревиатура МПУ; политическое крыло СФНО, блок левых организаций) или к Широкому оппозиционному фронту (правая буржуазная организация, стре­мившаяся путем переговоров добиться от диктатуры ряда уступок). Выбор был сделан в пользу МПУ, что сразу привело к бурному росту рядов АМПРОНАК.

Неудивительно, что уже в апреле 1980 года в АМПРОНАК было 17 тысяч членов, а к концу года — 25 тысяч, объединенных в 420 сельских и городских комитетов. АМПРОНАК, подчас с феминистских позиций, активно боролась за повышение роли женщины в обществе. После краха диктатуры АМПРОНАК была переименована в АМНЛАЕ (Ассоциация никарагуанских женщин имени Луизы Аманды Эспиносы).

Деятельность женской организации была активной и многогранной.

Сразу после победы революции были организованы бесплатные курсы для женщин, где их обучали различным навыкам, например, бухгалтерскому делу. Ставилась задача повысить квалификацию женщин в городах и тем самым дать им более широкие возможности для достойного трудоустройства.

При помощи государства женская организация вела еженедельные теле- и радиопрограммы для женщин и издавала собственную газету «Ла Вое де ла Мухер» («Голос женщины»). Активистки организации приняли самое активное участие в борьбе с неграмотностью, в рамках которой, например, многим сель­ским женщинам рассказывали о правилах гигиены, противозачаточных сред­ствах и учили уходу за ребенком. Бригады АМНЛАЕ проводили массовую вак­цинацию детей от оспы и других болезней. В ноябре 1979 года АМНЛАЕ вместе с правительством организовала музыкальный фестиваль, чтобы собрать сред­ства для борьбы с неграмотностью. Организация получила грант от голланд­ского правительства на строительство детского медицинского центра.

Не будет преувеличением сказать, что Никарагуа после июля 1979 года ста­ла второй после Кубы страной в Латинской Америки, где было достигнуто ре­альное, а не формальное равноправие мужчины и женщины.

Именно по инициативе АМНЛАЕ, которая, кстати, не боялась публич­но критиковать правительство и довольно часто это делала, уже в 1979 году в Никарагуа был принят специальный закон о равной оплате за равный труд для мужчин и женщин. Этим же законом был уставлен оплачиваемый отпуск по рождению и уходу за ребенком. Правительство запретило использование женщины в «качестве сексуального объекта» — то есть, так же как и на Кубе, была запрещена проституция. На рабочем месте для матерей был установлен специальный перерыв для кормления грудью. Была запрещена широко при­менявшаяся при диктатуре практика, когда муж официально получал зарпла­ту за жену и детей. Были ликвидированы все различия в правом статусе между детьми рожденными в браке и вне брака[3].

Никарагуанская революция в деле равноправия женщин пошла даже даль­ше социалистических стран. Например, было законодательно установлено, что муж и жена должны совместно выполнять домашнюю работу, включая уход за детьми.

В 1984 году в АМНЛАЕ было 85 тысяч членов.

Проблемой АМНЛАЕ стало то, что многие женщины предпочитали рабо­тать в рамках Комитетов сандинистской защиты и Сандинистского профцентра, полагая, что надо решать общенациональные, а не чисто женские вопросы. Но на АМНЛАЕ у загруженных еще и работой по дому женщин часто не хватало времени. К тому же против женских организаций и вообще участия женщин в общественно-политической жизни страны очень яростно агитировала като­лическая церковь. Священники распускали стандартные антикоммунистиче­ские слухи о «национализации семьи» и отправке всех детей для «промывки мозгов» на Кубу, то есть в «царство антихриста». На самом деле церковь просто боялась массового оттока прихожан, большинство из которых были женщина­ми (особенно на селе)».

Ликвидация неграмотности

«…Макроэкономические и финансовые достижения «Плана 80» [восстановления народного хозяйства после гражданской войны и бегства сторонников свергнутого Сомосы с украденным] впечатляют еще более, если учитывать гигантские социальные программы, которые в тот период проводило революционное правительство, прежде всего массовую кампанию по ликвидации неграмотности и резкое улучшение медицинского обслуживания для всех слоев населения.

К 1979 году не умели читать и писать примерно половина никарагуанцев старше 10 лет. Причем на селе неграмотных было около 80%. В 1976 году из всех детей школьного возраста только 7% посещали начальную школу, и около по­ловины из них ее не заканчивали. Детям крестьян было не до учебы — им с са­мого раннего возраста приходилось трудиться, чтобы помогать родителям. Только 17,5% детей в возрасте 13-18 лет посещали старшие классы, оконча­ние которых давало право на поступление в университет. 8,4% никарагуанских юношей и девушек учились в различных высших и средних специальных учеб­ных заведениях.

Квалификация учителей была обычно низкой, опять же, прежде всего на селе. Платили им мало — на образование шло только 1,4% никарагуанского ВВП. Зато разного рода синекуры в системе образования (фиктивные должности препо­давателей, зарубежные гранты) часто использовались для того, чтобы прикарм­ливать лояльных диктатуре людей, например, из национальной гвардии.

Сомосе грамотные крестьяне и сельхозрабочие были не нужны, так как грамотность повысила бы их политическую активность. И именно поэтому ликвидация неграмотности всегда была одним из основных программных требований СФНО, как и любого по-настоящему революционного народного движения в мире.

Например, лидер СФНО Карлос Фонсека Амадор однажды увидел в парти­занском лагере, как его соратники обучают только что присоединившихся к от­ряду крестьян разбирать автомат. «Обязательно научите их читать», — посове­товал Фонсека. Еще в годы подпольной и партизанской вооруженной борьбы сандинисты устраивали курсы по ликвидации неграмотности среди сельского населения.

Как и большевики или кубинские революционеры, сандинисты видели в грамотных людях не просто граждан, имеющих навыки чтения и письма, а со­знательных и критических творцов своей собственной судьбы и нового обще­ства. Член Хунты национального возрождения Серхио Рамирес говорил:

«Мы учим бедных и обездоленных читать и писать не из благотворительности, а главным образом для того, чтобы они были готовы политически и техниче­ски стать настоящими творцами и законными владельцами революции».

Наконец, с учетом постоянных требований буржуазной оппозиции скорей­шего проведения в стране выборов СФНО стремился к тому, чтобы в этих вы­борах в первый раз в истории Никарагуа приняли сознательное участие сот­ни тысяч ранее неграмотных людей. Член Национального руководства СФНО, журналист по профессии Байардо Арсе четко выразил главную цель кампании:

«Функция знания только одна — трансформация реальности…»

Лучше всего цели предстоящей кампании выразил ее координатор — член правительства священник Фернандо Карденаль:

«Мы считаем, что для того, чтобы создать новую нацию, мы должны начать с образования, которое осво­бодит людей. Только через познание своего прошлого и настоящего, только че­рез понимание и анализ реальности народ может сам избрать свое будущее. Только в этом процессе народ может выполнить свое гуманистическое пред­назначение в качестве творца истории…»

Перед сандинистами стояла неимоверно трудная задача: в кратчайшие сроки и без выделения крупных бюджетных средств обучить грамоте сотни тысяч людей, многие из которых жили в труднодоступных районах.

Назначение координатором национальной кампании по ликвидации не­грамотности священника Карденаля было умным ходом, так как католиче­ская церковь (в основном ее верхушка) с самого начала стала вести скрытую агитацию против действий правительства скрытую агитацию. Клир утверж­дал, что студенты и школьники старших классов, которые и должны были обу­чать взрослых крестьян, будут вырваны из-под опеки родителей, и сандинисты с помощью кубинских советников «промоют им мозги». А девушкам в отрыве от семьи явно грозят сексуальные домогательства.

Сандинисты умело выбили из рук церкви все ее пропагандистские аргу­менты, назвав кампанию по ликвидации неграмотности Национальным Кре­стовым походом против неграмотности.

Целью «крестового похода» было за пять месяцев снизить неграмотность населения с 50% до 10-15 %, а затем организовать в стране постоянную систе­му углубленной учебы для взрослых. Все эти мероприятия должны быть стро­го бесплатными и открытыми для всех желающих. Другой заявленной целью кампании было повышение политической сознательности населения, для чего обучение грамоте планировалось сочетать с базовым курсом национальной истории и обществоведения. Математику, например, предполагалось учить на базе основных показателей «Плана 80»с упором на то, что цифры плана оз­начают для каждой никарагуанской семьи.

Наконец, послав десятки тысяч молодых людей из городов в деревни, орга­низаторы кампании хотели, чтобы юноши и девушки близко познакомились с образом жизни собственного народа. Таким образом, обучение было бы двусторонним и взаимно обогащающим.

Был изучен опыт ликвидации неграмотности в странах с испанским и пор­тугальским языком, прежде всего на Кубе, в Анголе, Мозамбике, Гвинее-Бисау. В Манагуа был приглашен известный специалист по проблемам образования для взрослых бразилец Паоло Фрейре. За основу взяли кубинский опыт, так как иного опыта в этом вопросе в Латинской Америке просто не было.

Перед Фернандо Карденалем стояли титанические организационные за­дачи. Надо было сначала обучить самих будущих учителей. А для этого еще требовалось разработать и напечатать сотни тысяч экземпляров учебной и ме­тодической литературы. Затем всех учителей нужно было как-то доставить в труднодоступные районы и обеспечить их фонарями (в никарагуанских де­ревнях, как правило, не было электричества) и элементарными медикамен­тами. Требовалось, например, около 60 тысяч таблеток для очистки пресной воды. Единственное, в чем Никарагуа не имелось недостатка, — так это в эн­тузиастах (школьниках старших классов и студентов), десятки тысяч кото­рых были готовы принять участие в кампании. Но именно поэтому кампания должна была быть краткой, чтобы, по возможности, вместиться в летние кани­кулы 1980 года — ведь сандинисты не хотели, чтобы молодые люди прерывали собственную учебу.

Первым делом надо было найти вне бюджета солидные средства. Помогли грантами многие иностранные государства — Нидерланды, Великобритания, Швеция, Швейцария. ФРГ, ГДР, Доминиканская республика, Коста-Рика (по­следние две страны прислали бригады учителей).

Самый большой грант выделило Американское агентство по помощи ино­странным государствам (USAID) — примерно 2 миллиона долларов.

В целом 99% помощи предоставили западные страны.

Помог и Всемирный Совет церквей, что было очень важно, прежде все­го с политической точки зрения. Но основную помощь, естественно, оказа­ли кубинцы, уже ликвидировавшие у себя неграмотность в кратчайшие сро­ки. С Кубы в Никарагуа прибыли бригады преподавателей, что вызвало резкую критику со стороны буржуазной оппозиции и ее американских покровителей. Как уже говорилось, ни у одной другой страны Латинской Америки не было опыта быстрой и массовой ликвидации неграмотности, и к тому же кубинцы, как и никарагуанцы, говорили на испанском языке.

Однако иностранной помощи не хватало, и по всей стране общественные организации развернули массовую кампанию по сбору средств и вещей. Сан- динистские комитеты защиты, женские, профсоюзные и молодежные орга­низации проводили благотворительные балы, ярмарки и концерты, чтобы со­брать «гроши на карандаши». Энтузиазм людей превзошел все ожидания, и к началу 1980 года было собрано денег и вещей на 10 миллионов долларов.

По кубинскому образцу все молодежные активисты Крестового похода про­тив неграмотности были названы Народной армией грамотности, чтобы под­черкнуть важность кампании, которую сравнивали с вооруженной борьбой против свержения диктатуры. Подразделениями этой «армии» были бригады, поэтому бойцов против неграмотности стали называть бригадистами (как и на Кубе в свое время). Официально кампания была посвящена памяти всех по­гибших в боях против Сомосы героев и мучеников революции. «Армия» долж­на была официально вести «войну против незнания».

«Армия» состояла из «эскадронов — по 30 учителей одного возраста и пола — и желательно из одной школы или университета. Публиковались «военные сводки» с «фронтов» войны против неграмотности.

Организаторы кампании учли естественную тягу молодежи к героизму и подвигам в любое, даже мирное время, поэтому и была выбрана «армейская» организационная форма (сравните студенческие строительные отряды в СССР с их формой, символикой и знаками различия).

Особая часть «армии» — «народные учителя грамотности» — должна была взяться за ликвидацию неграмотности в бедных кварталах никарагуанских городов. Бойцы этой армии были, как правило, обычными рабочими, служа­щими и домохозяйками, которые обучали взрослых людей грамотности после работы.

Сначала требовалось обучить методическим навыкам работы с взрослым населением самих бригадистов (большинству которых было от 14 до 20 лет). Для этого был использован принцип мультипликатора. Сначала были обучены 80 бойцов бригады «Свободная родина», причем юноши и девушки прошли и курс физической подготовки, чтобы во всеоружии встретить трудные реалии деревенской жизни.

После окончания курса каждый из 80 бойцов бригады должен был обу­чить 560 других бойцов Народной армии грамотности, которые, в свою оче­редь, передали полученные знания еще 7000 учителям. В марте 1980 года были досрочно отправлены на каникулы вузы и гимназии, учащиеся которых ста­ли проходить курс обучения в качестве бойцов армии грамотности. К концу марта в бой против неграмотности были готовы отправиться 95 тысяч чело­век. Из них 60 тысяч были бригадистами (предназначались для работы на селе), а 35 тысяч — «народными учителями», готовившимися к борьбе против негра­мотности в городах.

В труднодоступных районах страны обучение и обмен опытом проводи­лись по радио. В субботу будущие учителя проводили творческие мастерские со своими преподавателями.

Бойцов новой армии учили преподавать в маленьких группах, в форме ува­жительного диалога, так как будущие ученики были либо их сверстниками, либо гораздо более зрелыми по возрасту людьми. К тому же главной задачей было развитие у людей способности четко выражать свои мысли и критически анализировать окружающую действительность.

Именно из этих целей и исходили разработанные учебные материалы. Главный из них — элементарный учебник испанского языка «Рассвет наро­да» — предполагал обучение навыкам чтения и письма на примере разбора с учениками основных вех никарагуанской истории. Учебник состоял из трех разделов:

—                      история и развитие революции,

—                      социально-экономическая программа Хунты национального возрож­дения,

—                      гражданская оборона.

Всего в книге было 23 урока, каждый из которых сопровождался фотогра­фиями и письменными упражнениями. В качестве примеров тем уроков мож­но привести следующие:« Сандино — лидер революции», «Труд — право и долг каждого гражданина», «СФНО вел народ к Освобождению», «Мало тратить, экономить ресурсы и много производить — это и есть Революция», «Санди нистские комитеты защиты защищают революцию» и т.д.

Учебник арифметики также носил характерное название:

«Математика и экономическое восстановление (Никарагуа) — одна и та же операция».

Урок должен был начинаться с обсуждения учениками фотографии, при­чем было желательно дать свободно выговориться всем желающим. Важность диалога и самовыражения неоднократно подчеркивал Карденаль:

«Первый шаг [процесса обучения] носит ярко выраженный политический характер, так как он предоставляет народу власть слова. Выражая свое собственное мнение о своей жизни, истории своей страны и своем будущем в диалоге с другими, они [ученики] начинают развивать и укреплять свои творческие и аналитиче­ские способности… а ведь любое образование, которое заслуживает этого на­звания, должно готовить людей к свободе — к свободе иметь собственное мне­ние, быть критически настроенным для того, чтобы изменить свой мир».

Например, фотография к уроку № 10 (тема: «Аграрная реформа даст рабо­ту и землю народу») изображала мужчин, женщин и детей, убирающих урожай кукурузы. Диалог вращался не только вокруг самой темы обеспечения страны продовольствием, но и затрагивал равенство полов, необходимость дать детям новое светлое будущее и т.д.

После диалога преподаватель переходил к фонетическим упражнениям на базе только что обсужденного материала, а заканчивалось занятие пись­менными и устными упражнениями. Так как уроки должны были проходить по вечерам для обычно сильно устававших за трудовой день людей (прежде всего крестьян), то весь материал надо было уложить максимум в два часа.

Естественно, буржуазная оппозиция сразу же заговорила о «промывке моз­гов» и политической пропаганде, хотя в мире нет и не было ни одной страны, где преподавались бы деполитизированные история и обществоведение. Сле­дует также подчеркнуть, что никакой антирелигиозной пропаганды учебная программа не содержала. Тем более что правительство сделало предстоявшую войну против неграмотности предметом широкого общественного обсужде­ния в небывалом в истории страны масштабе.

Созданная для координации всей кампании Национальная комиссия гра­мотности провела два общенациональных конгресса по оценке готовивших­ся программ обучения с участием педагогического сообщества. Обсуждение тем и организационных моментов состоялось во всех массовых организациях страны и в церковных приходах. Всего в процессе обсуждения предстоявшей кампании приняли участие более 100 тысяч человек. Отделения Национальной комиссии грамотности были созданы в столицах всех 16 департаментов и 144 районных центрах. Они должны были оперативно в случае необходимости по­могать бригадистам советом и учебными материалами.

Характерно, что в центральном офисе Национальной комиссии работали эксперты из самых разных в политическом отношении стран — Аргентины (два человека), Чили (один), Колумбии (четыре), Коста-Рики (один), Кубы (че­тыре), Сальвадора (два), Мексики (два), Гондураса (один), Перу (один), Испа­нии (четыре), США (три) и т.д.С самого начала правительство заявило, что несовершеннолетние могут стать бригадистами только с согласия родителей, причем бригады будут раз­делены по половому признаку и несовершеннолетних девушек поселят вместе в общежитиях под надзором взрослых учителей. Бойцы народной милиции, полиции и армии должны были охранять бригадистов от любых проявлений враждебности. Были образованы комитеты родителей, следившие за ходом кампании, в которой участвовали их дети.

24 марта 1980 года армия борьбы против неграмотности под колокольный звон церквей и восторженные крики собравшихся выстроилась на площадях крупных городов для того, чтобы торжественно отправиться на свою битву. Каждый бригадист был в «форме» — джинсах, резиновых сапогах и серой кре­стьянской рубахе. Оружием каждого бойца армии помимо учебников были пе­реносная школьная доска, сетка против москитов, гамак, фонарь и набор ос­новных медикаментов.

Только 7 тысяч из примерно 80 тысяч бригадистов были профессиональ­ными педагогами. Некоторым из общественных «учителей» едва исполнилось 13 лет. В общей сложности в армию грамотности записались более 95 тысяч добровольцев. Всего в той или иной форме (обучение, организационное обе­спечение, сбор средств и т.д.) в кампании по борьбе с неграмотностью приня­ли участие 20% населения страны.

Примечательно, что, как в свое время и на Кубе, 60% бригадистов были женщинами и девушками.

После торжественных проводов бригадисты на грузовиках, автобусах, лод­ках или лошадях разъехались по всей стране, причем у некоторых дорога за­няла 10 дней.

Прием на местах был, как правило, не менее восторженным, чем проводы дома. Во всех деревнях юношей и девушек встречали торжественной службой в церкви, крестьяне спешили накормить их самыми лучшими (с точки зре­ния их бедной непритязательной жизни) «деликатесами». Крестьяне были потрясены хотя бы уже тем, что впервые на них обратили внимание жите­ли далеких и чуждых им городов. И это внимание было искренним и беско­рыстным.

Учеба началась не сразу. Первое время бригадисты работали вместе с кре­стьянами в поле и ели с ними «из одного котелка», чтобы лучше понять об­раз жизни своих учеников. Конечно, для многих горожан было шоком узнать, в какой ужасной нищете, без света, воды и туалетов живут их сограждане, обе­спечивающие всю страну едой. Один из бригадистов, 15-летний Давид писал домой:

«Дорогие мама и папа… москиты сводят меня с ума. Как только я на­чинаю говорить, они залетают мне в рот. Но скоро пришлют москитные сетки. Я надеюсь на это… Я многому учусь. Теперь я знаю, как доить корову и сажать овощи. А на днях я с доном Демесио привязывал бычка. Но я делал это очень неумело, и нам пришлось его снова ловить… Дожди не прекращаются. Подо­швы моих ботинок отклеились, и мне пришлось пришить их иглой, которую местные используют для зашивания мешков…»

16-летняя Гуадалупе сообщала родителям:

«Иногда трудновато. Томасита умная и хочет учиться, но ее маленький ребенок очень много кричит, и ей по­стоянно приходится его успокаивать. Я прихожу к ней по три раза в день, что­бы застать ее свободной, но… пока она не продвинулась дальше четвертого урока… Камило вроде не очень хорошо делает фонетические упражнения. Ему, конечно, нужны очки. Ему уже 67 лет… Сокорро и Хоакина уже дошли до урока № 14, но Хулио пришлось бросить учебу, чтобы собирать кофе, а Каталину ма­лярия приковала к постели… Висенте сильно подтянулся после того, как упал с мула. До этого он был настоящим лентяем. Но теперь, когда у него сломана рука, он стал серьезным и прилежным, несмотря на то, что ему приходится за­ново учиться писать левой рукой».

Характерным является и один из диалогов в импровизированном классе (учились везде — от крестьянских хижин до складов с луком).

«— Донья Ауксиладора, что для Вас означает незнание?

—                   Незнание означает, что я не знаю ничего о том, кто я есть на самом деле, и почти ничего не знаю о мире, в котором я живу.

—                   Почему Вы хотите научиться читать и писать?

—                   Ну… чтобы разбудить свой разум.

—                   А ты, Асунсьон?

—                   Научившись читать и писать… мы сможем получать больше выгоды от сельского хозяйства. Теперь мы приобретаем навыки, как бы это сказать, навыки лучшей обработки земли. Сомоса никогда не учил нас читать — не под­ло ли с его стороны, а? Он знал, что если он научит крестьян читать, то они по­требуют своих прав. Да что там, раньше люди не могли даже свободно дышать. Знаете, я считаю, что правительство — это как глава семьи. Глава семьи требует лучшего от своих детей, а дети требуют лучшего от своего родителя, но чинов­ник, как и глава семьи, который не дает своим детям культуру и воспитание, не любит своих детей. Ведь так?»

В июле 1980 года сельскохозяйственный рабочий дон Хосе говорил матери своего молодого учителя:

«Знаете, я уже не невежда. Теперь я умею читать. Еще, может, и несовершенно, понимаете, но я умею. И знаете, Ваш сын тоже уже не невежда. Теперь он знает, как мы живем, что мы едим, как мы работаем, и он знает жизнь в горах. Ваш сын, сеньора, научился читать по нашему учебнику».

Одна из матерей, пославшая в бригады трех детей, говорила:

«Крестовый поход за грамотность научил нас двум вещам. Во-первых, что могут совершить наши дети и кем они могут стать. Во-вторых, тому, что из себя представляет наша страна и какие вежливые и бедные люди наши селяне».

К сожалению, война против неграмотности не обошлась без реальных во­енных потерь. В ходе кампании погибли 56 бригадистов — шесть были убиты прорвавшимися из Гондураса бывшими национальными гвардейцами, осталь­ные стали жертвами болезней и несчастных случаев.

19 мая 1980 года восемь бывших национальных гвардейцев, проникших из Гондураса, убили бойца армии грамотности Георгио Андраде. На суде один из убийц Педро Рафаэль заявил, что убил Андраде, потому что все учителя — коммунисты. Рафаэлю дали 30 лет тюрьмы.

Радиостанция бывших национальных гвардейцев из Гондураса с харак­терным названием «Вольверемос» («Мы вернемся») угрожала расправой всем участникам кампании по ликвидации неграмотности. Однако только 4% всех бригадистов досрочно прекратили выполнять свое боевое задание, большин­ство из них — в первые недели Крестового похода.

Тем не менее Крестовый поход против неграмотности был феноменально успешным. Всего за пять месяцев количество неграмотного взрослого населе­ния в стране сократилось с 50 до 12% — лучший показатель в Латинской Аме­рике за исключением Кубы. Правда региональные диспропорции пока сохра­нялись, хотя и не носили такого скандального характера, как при диктатуре. Если неграмотными после завершения кампании оставались всего 7% жите­лей экономически развитого населения тихоокеанского побережья, то в труд­нодоступных горных и восточных районах процент неграмотных все еще был выше — 20-25%. До Крестового похода против неграмотности в северных гор­ных районах и на восточном побережье неграмотность составляла соответ­ственно 66,7 и 71,6% взрослого населения.

К середине 1980-х годов успехи Никарагуа особенно отчетливо выделялись на фоне стагнации в проамериканских диктаторских режимах в Центральной Америке: в Гондурасе в 1985 году неграмотных было все еще 40% населения, в Гватемале — 45%, в Сальвадоре — 27,9%. И это несмотря на массированную американскую помощь.

Никарагуа фактически впервые ощутила себя единой нацией — город по­знакомился и подружился с деревней. В октябре 1980 года правительство нача­ло второй крестовый поход — теперь неграмотность ликвидировали среди ин­дейцев восточного побережья страны, причем там учили как на испанском, так и на индейских языках и английском. Были обучены грамоте (причем и на ис­панском, и на своих родных языках) около 12 тысяч коренных жителей страны.

Очень важным было и то, что кампания имела продолжение. Правительство организовало уже двухгодичное углубленное образование для взрослых, кото­рое могло дать им возможность затем получить формальное высшее и про­фессиональное образование. Интересно, что многие из тех, кто только что на­учился читать и писать, теперь сами были преподавателями в этой системе образования для взрослых.

В середине 1981 года в стране работало 14175 «народных образовательных коллективов» — фактически вечерних школ для взрослых, 84% которых охва­тывали сельскую местность.

Кампания пробудила у многих, особенно на селе, интерес к нормальному школьному образованию. Если в 1978 году начальную школу посещали 369 ты­сяч человек, то в 1983-м — 579 тысяч. Системы образования для взрослых еже­годно охватывали от 140 до 190 тысяч человек. В целом в 1978-1984 годах ко­личество школьников различных ступеней в Никарагуа более чем удвоилось. Почти в 10 раз выросло количество тех никарагуанцев, кто получал педагоги­ческое образование (с 1,7 тысячи человек в 1970 году до 10,6 тысячи в 1986-м).

В два раза увеличилось количество школ: с 2068 в 1970 году до 4421 в 1980-м. В них в 1985 году работали 16,9 тысячи учителей (8,8 тысячи — в 1975-м)¹²⁴.

Если студентов в Никарагуа в 1970 году было 9,4 тысячи, то через 10 лет — 35,3 тысячи.

Особенно важным был резкий рост числа школьников в последних клас­сах, которые получали полное среднее образование и могли продолжить об­учение в вузах: их количество выросло с 11 тысяч в 1970 году до 21,4 тысячи в 1980 году.

Без мощной финансовой поддержки бедного никарагуанского государства при всем энтузиазме и иностранной помощи добиться таких кардинальных сдвигов было бы невозможно. В 1980 году на образование выделялось уже 3,4% ВВП (в два раза с лишним больше, чем при Сомосе), в 1983-м — 5% или 11% все­го бюджета. К сожалению, после этого, вследствие начала широкомасштабной войны против Никарагуа, пришлось выделять больше денег на оружие, чем на учебники.

Следует подчеркнуть, что в последующем развитии никарагуанской систе­мы образования особенно ценную помощь оказывали Куба и ГДР. Группа совет­ников ГДР на постоянной основе работала в министерстве образования, разра­ботав, например, очень популярные в Никарагуа учебники серии «Карлитос». Очень эффективными были разработанные восточногерманскими специали­стами методические и дидактические материалы.    

Медицина

По всей стране свирепствовала малярия, которой хотя бы раз в жизни, по статистике, переболел практически каждый никарагуанец.

Доступ к медицинскому обслуживанию имели только богатые горожа­не. В 1977 году в стране на 2,3 миллиона населения было 50 больниц с 4675 койками, то есть примерно две койки на 100 человек. Причем более полови­ны койко-мест было сосредоточено в трех крупных городах Никарагуа. В стра­не было 1357 врачей, больше половины из которых работали в столице (а так­же 70% профессиональных медсестер). В большинстве деревень не было даже фельдшеров и акушерок. По статистике, больницами пользовались только че­тыре из 1000 человек (даже в бедном соседнем Гондурасе — 26 из тысячи).

Сомоса, правда, создал Институт социального обеспечения (INSS), который должен был распространить страховую медицину на более бедные слои обще­ства. Но реально доступ к лечению в рамках этой системы имели примерно 8% населения и только в городах. Предпосылкой для страхования было наличие хорошо оплачиваемой и главное постоянной работы — но даже две трети жи­телей Манагуа таковой не имели.

Имелось несколько госпиталей и у церкви, но они были платными. Зато особая закрытая для общества система клиник и госпиталей была у нацио­нальной гвардии. Богатые никарагуанцы в любом случае предпочитали ле­читься в США.

Во время войны многие госпитали в городах были разрушены или повреж­дены целенаправленными бомбежками и обстрелами национальной гвар­дии, стремившейся лишить повстанцев медицинского обеспечения. Около 500 из полутора тысяч врачей покинули страну — эти люди привыкли много зара­батывать и хорошо жить. Десятки тысяч раненых и инвалидов требовали неот­ложной и длительной медицинской помощи.

Революционное правительство немедленно провозгласило принцип бес­платного и всеобщего здравоохранения. С нуля было создано министерство здравоохранения, в ведение которого перешли все лечебные учреждения. Те­перь врачи должны были большую часть дня работать в государственных кли­никах и медицинских центрах (десятки которых создавались в сельской мест­ности), а вечером продолжать свою частную практику. Ведь много платить врачам правительство не могло, а те не хотели терять привычный образ жизни. Власти смотрели на эту подработку сквозь пальцы.

500 врачей прибыли из-за рубежа, в основном с Кубы.

Само свержение диктатуры привело к массовому наплыву никарагуанцев в клиники и больницы, которые люди теперь впервые в жизни считали «свои­ми». Только в 1980 году количество посещений больниц выросло по сравнению с последним «мирным» 1977 годом на 31%. На 43% увеличилось количество проведенных хирургических операций. Врачи совершили в 1980 году 5 милли­онов визитов к пациентам (2,5 миллиона в 1977 году). Уже в первый год рево­люции различными видами медицинского обслуживания было охвачено 70% населения. В медицинские центры и санатории были превращены некото­рые резиденции Сомосы и его соратников. Госпитали национальной гвардии стали общедоступными.

Революционное правительство построило пять новых современных боль­ниц с 947 койками, причем четыре из них были за пределами столицы. Если в 1978 году на здравоохранение было потрачено 202 миллиона кордоб, то в 1981-м — 1212 миллионов.

С первых дней революции министерство здравоохранения уделяло особое внимание профилактической работе (что было, помимо прочего, дешевле, чем лечить уже запущенные недуги), которая выражалась, прежде всего, в массо­вой вакцинации. 85% населения были привиты от кори и полиомиелита. В де­ревнях появились медпункты. В первые полгода революции было построено 4200 нормальных туалетов. Передвижные группы стоматологов впервые ока­зывали помощь крестьянам, обычно терявшим зубы уже к 30 годам (опять же, сказывался недостаток качественной пресной воды).

Интересно, что даже причины малярии в Никарагуа носили в определен­ной степени социальный характер. Активное использование химикатов круп­ными капиталистическими предприятиями и кланом самого Сомосы на рисо­вых плантациях привело к такой мутации малярийных комаров, что те стали невосприимчивы к большинству вакцин. В 1978 году 4,4 никарагуанца из ты­сячи заболели малярией, а в результате войны эта цифра выросла в 1979 году до 7,3. В 1981 году 80 тысяч добровольцев распределили антималярийные лекарства среди 75% населения страны.

Специальное начальное медицинское образование получили некоторые бойцы Армии грамотности. Они должны были как лечить своих бригадистов, так и учить элементарным навыкам гигиены и врачебной самопомощи мест­ное население. Также бригадисты сообщали о наличии в их регионах тех или иных заболеваний, ведь при Сомосе никто не занимался исследованием са­нитарной обстановки в стране и государство регистрировало только четверть рождений и смертей собственных граждан.

Медицинскому факультету национального университета было дано по­ручение в два раза увеличить количество выпускаемых специалистов (до 500 человек в год). Так как 70% вспомогательного медицинского персонала даже в Манагуа не имело специального медицинского образования, то мини­стерство здравоохранения организовало специальные курсы для медсестер и лаборантов.

«Народной болезнью номер один» при Сомосе был туберкулез — явное след­ствие плохого питания и плохих условий труда, особенно в горнодобывающей промышленности. В ходе общенациональной кампании борьбы против тубер­кулеза было проведено обязательное рентгеновское исследование всех, кто болел болезнями дыхательных путей более трех недель подряд. В 70% случа­ях рождений с медицинской помощью новорожденным прививали бациллу Кальметта-Герена.

С диареей стали бороться путем создания 170 центров оральной регидрата­ции (поначалу их было 170, позднее — 226), где пациентов поили специальным питательным раствором, предотвращая гибель от обезвоживания организма. За первый 21 месяц действия этой программы удалось вылечить 92 тысячи де­тей. Всего через центры прошло 249 тысяч никарагуанских детей.

Полиомиелит был полностью ликвидирован к 1982 году.

Как и в случае с Народной армией грамотности, правительству помогали добровольцы. 169 тысяч бригадистов Армии здоровья (в основном молодых людей) распределили среди населения 330 тысяч доз вакцины. В первые годы революции количество сотрудников системы здравоохранения выросло до 22 700 человек, то есть удвоилось по сравнению с временами Сомосы.

Главным показателем не только успехов борьбы с болезнями, но и общего настроения людей был резкий всплеск и так высокой рождаемости. Резкое со­кращение в результате политики правительства детской смертности (со 140 до 50), налаживание регулярного обследования беременных женщин (оно стало доступным в первые же годы революции 65 тысячам никарагуанок) позволили увеличить прирост населения с 3 до 4,5% в год в 1980 году. Аборты в Никарагуа как католической стране были формально запрещены, что на практике при­водило к гибели многих женщин именно в результате нелегальных прерыва­ний беременности. После победы революции аборты, к неудовольствию церк­ви, стали проводить в клиниках.

Продолжительность жизни населения — ключевой показатель, характери­зующий успехи здравоохранения в той или иной стране, — выросла за годы ре­волюции почти на 10 лет — до 60 лет.

Успехи Никарагуа в медицинском обслуживании также нашли заслужен­ное признание мирового сообщества — Всемирная организация здравоохра­нения (ВОЗ) провозгласила Никарагуа «образцовой страной в смысле охраны здоровья».

Конечно, такие выдающиеся успехи были бы невозможны без широкой кампании международной солидарности. Чудеса героизма показывали кубин­ские врачи, первые из которых вместе с медикаментами прибыли в Никара­гуа уже в июле 1979 года. Кубинцы работали в самых труднодоступных и опас­ных районах страны. Против них активно агитировала церковь (как против безбожников), и некоторые жители индейских районов атлантического побе­режья Никарагуа боялись давать своих детей на осмотр кубинским специали­стам. Свою лепту в антикубинскую истерию, естественно, вносили и амери­канские СМИ.

Медикаменты для центров регидратации были предоставлены ЮНИСЕФ. Помогали Красный Крест и Всемирная программа продовольствия, а также не­которые западноевропейские страны. На развитие здравоохранения были по­трачены и американские кредиты в объеме 7 миллионов долларов, выделен­ные еще Сомосе. Кредит в размере 20 миллионов долларов на строительство и оборудование деревенских медицинских центров предоставил МАБР. Только в первые три месяца революционной власти в Никарагуа в виде дара было на­правлено из-за рубежа медикаментов на 1,6 миллиона долларов.

Достаточно отчетливо международную кампанию солидарности с Ника­рагуа можно проиллюстрировать на примере госпиталя «Карлос Маркс», по­строенного в Манагуа специалистами из ГДР. В 1984 году президент Никарагуа и лидер СФНО Даниэль Ортега попросил председателя Госсовета ГДР в Эриха Хонеккера о помощи, и она была представлена быстро и без бюрократических проволочек. Восточная Германия немедленно перебросила в Никарагуа поле­вой палаточный лазарет Национальной народной армии ГДР, в котором ра­ботали гражданские врачи-специалисты (85 человек), сформированные в виде бригады Союза свободной немецкой молодежи (своего рода комсомол ГДР). Все деньги и оборудование госпиталя (около 15 тысяч предметов, необходи­мых для переоборудования военного лазарета в полноценный госпиталь) были собраны в виде пожертвования населения ГДР и путем сверхплановых работ на предприятиях Восточной Германии в пользу народа Никарагуа. При­чем эта солидарность была искренней, а не навязанной сверху.

В 1985-1990 годах на специальный счет госпиталя «Карлос Маркс» в ГДР поступило 28 миллионов марок ГДР.

23 июля 1985 года этот госпиталь был передан президенту Никарагуа Ор­теге в качестве подарка народа ГДР. В 1986 году палатки были замены постав­ленными из ГДР сборными домами. И для этой масштабной реконструкции все средства собрали обычные граждане ГДР. С учетом постоянных перебоев с электричеством в Манагуа у госпиталя был свой дизель-генератор, а также трансформаторная подстанция (в Никарагуа напряжение в сети было таким же, как в США, то есть отличалось от европейского). У больницы был и свой источник качественной питьевой воды. С 1987 года госпиталь также оказывал помощь в повышении квалификации никарагуанских врачей и медсестер.

«Карлос Маркс» приобрел среди никарагуанцев такую популярность, что его не решились закрыть даже власти ФРГ после ликвидации ГДР в 1990 году (хотя сначала все-таки хотели, якобы потому, что деньги на госпиталь в ГДР были собраны «незаконно»). В госпитале лечили в основном бедных, а также беженцев из районов, охваченных войной «контрас» против законного прави­тельства. После падения правительства сандинистов в 1990 году медицинскую помощь немецкий госпиталь (его переименовали в «Немецкий никарагуан­ский госпиталь») стал оказывать уже за деньги.

Всего в госпитале «Карлос Маркс» были даны 1,6 миллиона амбулаторных консультаций, стационарно вылечены 220 тысяч пациентов, проведены 75 ты­сяч хирургических операций и рождены 78 тысяч детей.

Революционное правительство сразу же попыталось переломить катастро­фическую ситуацию с жильем, которая особенно обострилась после разруши­тельного землетрясения в Манагуа в декабре 1972 года.

Все социальные проблемы в стране были взаимосвязаны. Хлопковый бум в 50-е — 60-е годы лишил многих крестьян земли, и они пополнили городской люмпен-пролетариат, особенно столичный. Если в Манагуа в 1940 году прожи­вали 40 тысяч человек, то в 1972-м — 400 тысяч, а к 1980 году — 650 тысяч. Боль­шинство мигрантов из села жили в самодельных хижинах из досок, покрытых оцинкованным листом, с земляным полом и без всякого намека на канализа­цию Правда, с электроэнергией дело обстояло лучше, но многие подключались к сети пиратским способом, так как денег на оплату света у городской бедноты не было.

Уже в 1963 году, по официальным данным, в стране не хватало 182 тысяч единиц жилья, и с учетом сильного демографического роста этот дефицит уве­личивался еще на 10 тысяч единиц каждый год. По данным национальной пе­реписи 1971 года, 61% всех жилищ в стране имели земляной пол, 36% не имели доступа к питьевой воде, 59% были отрезаны от электричества, 46% не имели канализации, 68% состояли только из одной-двух комнат, а в 23% в одной ком­нате жили пять и более лиц. Неудивительно, что такое «жилье» было мощ­ным рассадником инфекционных заболеваний.

Убожество ситуации еще больше усугубило разрушительное землетрясение 1972 года, в результате которого в Манагуа погибли 8 тысяч человек и было по­вреждено или уничтожено 75% жилого фонда. Без крова остались 250 тысяч человек, прежде всего в бедных кварталах.

К моменту революции город так и не отстроили (шли даже разговоры о воз­ведении его на новом месте). Он представлял из себя странное зрелище для иностранцев — городские кварталы были разделены огромными пустырями, и ощущения единого градостроительного комплекса не возникало. Скорее это был хаотичный набор пригородов без городского центра.

Сомоса канализировал в свои строительные предприятия львиную долю международной помощи на восстановление Манагуа, большая часть кото­рой так и не дошла до адресатов. Например, все тротуары Манагуа замостили плиткой с предприятий диктатора, которая потом очень пригодилась револю­ционерам для сооружения баррикад во время восстания в июне 1979 года.При Сомосе был основан Жилищный институт, который должен был возво­дить социальное жилье. В 1973-1978 годах институт построил 27 тысяч единиц жилья, право на которое имели самые малообеспеченные слои (те, кто полу­чал в месяц 1200 кордоб, то есть 120 долларов, и меньше). Образцово-пока­зательным был квартал «Лас Америкас», который построили с помощью США (11132 квартир). Правда, в отличие от ГДР, американцы поставили в Никара­гуа деревянные дома без полов и всех удобств. В самих США такие постройки использовались в виде временных бытовок на стройках. Позднее предполага­лось заменить американский подарок «нормальными» домами, но к моменту революции этого так и не произошло. Тем не менее при распределении таких домов дала о себе знать широко распространенная при диктатуре коррупция. Даже американцы признавали, что право на жилье в «Лас Америкас» подчас получали отнюдь не самые малообеспеченные люди, а те, кто имел связи с гос- чиновниками или национальной гвардией.

Кстати, сама гвардия (точнее, ее офицеры) жила прекрасно — в специаль­ном столичном районе, и не в деревянных халупах.

При диктатуре жители бедных районов явочным порядком захватывали землю и возводили на ней хижины без всякой планировки. Доходило до того, что по некоторым районам столицы даже нельзя было проехать на автомобиле.

Во время гражданской войны 1978-1979 годов артиллерия и авиация на­циональной гвардии разрушила в крупных городах 4149 домов. К этому до­бавилось еще и разрушительное наводнение в северо-восточных районах Ни­карагуа в конце 1979 года, в результате которого без крова остались примерно 30 тысяч человек.

Конечно, при тотальном дефиците госбюджета Хунта национального воз­рождения не могла надеяться быстро решить застарелую жилищную пробле­му с помощью только государственного строительства жилья. Но программа хунты предусматривала массированное жилищное строительство в Манагуа и проведение Городской реформы, целью которой было улучшение жилищных условий наиболее обездоленных масс. Для этого было создано специальное министерство жилья и поселений (MINVAH). Развернуть массовое строитель­ство предполагалось после 1981 года, когда будет восстановлена экономика страны. Никто не думал, что именно в это время против страны начнется са­мая настоящая необъявленная война.

Сначала хунта попыталась воззвать к совести крупных собственников. Декретом №138 предлагалось дарить правительству жилищные постройки в центре Манагуа. В обмен донору гарантировалась налоговая амнистия и на­логовый кредит в 10%. Таким образом, хунта наконец-то хотела снова застро­ить центр столицы по единому плану. В мае 1980 года, когда истек срок для да­рения, государство контролировало 50% площади столицы, правда, только 10% из них властям «подарили».

По всей стране у Сомосы и его соратников было конфисковано примерно 3500 домов, которые распределялись среди нуждающихся и госорганов

С целью немедленного смягчения остроты жилищной проблемы хунта сво­им декретом в январе 1980 года ввела максимальные предельные ставки арен­ды жилья. Арендные платежи размером до 50 долларов в месяц были снижены на 50%, платежи от 50 до 100 долларов — на 40%¹³⁵. Для более высокой аренд­ной платы (свыше 100 долларов в Манагуа и 50 долларов в других городах) ее потолок был определен в максимум 5% от оцененной стоимости здания. Вла­дельцев недвижимости лишили права по любому поводу выселять своих жиль­цов, а также запретили взимать арендную плату авансом или отключать жиль­цам воду и свет. Сдавать жилье без санузлов было запрещено вообще, с тем чтобы стимулировать владельцев модернизировать свои дома.

В первый год революции было восстановлено и отремонтировано око­ло 5000 единиц жилья для малообеспеченных слоев, разрушенного во время гражданской войны. Всего до начала полномасштабной войны против «кон­трас» в 1982-1983 годах было построено 12094 единиц жилья, которые го­сударство сдавало гражданам по низким ценам. Также гражданам передали 34 тысяч участков с подведенной водой и электричеством для самостоятель­ного строительства жилья. 67 тысяч семей смогли улучшить свои жилищные условия. 89 тысяч семей получили ранее самовольно захваченные ими земель­ные участки в собственность.

Однако задуманная правительством мощная программа жилищного строи­тельства, как и многие другие социально значимые проекты, была сорваны на­чавшейся в конце 1981 года при поддержке США настоящей войной никарагуанской контрреволюции против сандинистского правительства»

Примечания

[1] После победы революции ей присвоили имя швеи Луизы Аманды Эспиносы, которая была первой женщиной-бойцом СФНО, погибшей в бою против диктатуры в 1970 году.

[2] В том числе Дора Мария Тельес — легендарная «команданте два», принявшая участие в за­хвате в августе 1978 года Национального дворца в Манагуа

[3] Вне брака были рождены сам Аугусто Сандино. а также основатель и лидер СФНО Карлос Фонсека Амадор.