Резюме. Многие реакционеры уверены, что полигамия увеличит рождаемость, однако это вряд ли возможно, препятствия и биологические, и социальные.
Из книги Мартина Ли «Фашизм: реинкарнация. От генералов Гитлера до современных неонацистов и правых экстремистов» (М.: Кучково поле, 2017) узнал, что одной из множества неонацистских и одновременно христианско- фундаменталистских организаций США была «послы Яхве» (!), которым в 1997 г. ФБР инкриминировала «планы свергнуть федеральное правительство и создать «Арийскую народную республику» (!!), интенсивно населять которую планировалось с помощью многоженства (!!!) (с.395). В наших палестинах об этом в режиме клоунады впервые сказал Жириновский, а дальше привыкли, и ныне начальство предлагает всерьёз.
Почему-то все националисты верят, что полигамия спасёт «белую расу» или как минимум «улучшит демографию», однако биология размножения хомосапов препятствует:
«Цепочка размышлений та же, что у Бейтмена, особенно вывод, что от мужчин, производящих потомство, требуется лишь столовая ложка спермы и нетрудоемкое, приятное упражнение.
Но, как мы видели в предыдущей главе, у многих видов ситуация гораздо более сложная, и многие устоявшиеся допущения, лежащие в основе позиции Тестостерона Рекса, при ближайшем рассмотрении опровергаются. Так как насчет людей?
Представим, как требует Эйнон, женщину, которая занимается сексом раз в неделю на протяжении тридцати лет. Теперь предположим, что она родила девять детей. Вы можете с легкостью подсчитать, в среднем у нее было 173 коитуса на ребенка. И на каждые 172 коитуса, которые не привели к родам, у ее партнера, выходит, был нерепродуктивный секс. Чтобы изучить, что это значит для любого мужчины, который пытается достичь цели, поставленной Шмиттом, – зачать сотню младенцев за год, стоит проследить за мыслью Эйнон и присмотреться внимательнее к этому расписанию.
Во-первых, мужчина должен найти фертильную женщину. Ради младших читателей отметим, что большую часть человеческой эволюции приложения Tinder не существовало. И как мы уже заметили в предыдущей главе, не было у мужчин и неограниченного запаса женщин. В исторических и традиционных сообществах, по мнению Эйнона, около 80–90 % женщин репродуктивного возраста могут быть беременными или временно бесплодными в период кормления грудью. Из оставшихся женщин некоторые будут в отношениях, что делает сексуальную связь с ними очень маловероятной и осложненной трудностями.
Предположим все же, что наш мужчина умудряется найти подходящую кандидатку из этого ограниченного запаса. Затем он должен победить в острой конкурентной борьбе с другими мужчинами, которые также надеются на секс с фертильной женщиной, и убедить ее заняться сексом с ним. Допустим, на это уйдет день. Чтобы достичь цели – сотни женщин в год – наш мужчина должен раз в два или три дня успешно повторять это упражнение еще девяносто девять раз, а запас женщин при этом сокращается. И все это время, заметьте, он должен поддерживать статус и копить материальные ресурсы, чтобы оставаться конкурентоспособным и желанным половым партнером.
Итак, каков вероятный репродуктивный доход от этого утомительного вложения? Для здоровых пар вероятность, что женщина забеременеет от единственного случайного полового акта – около 3 %, в диапазоне от 0 % до 9 %5. Тогда в среднем год состязательного ухаживания за сотней женщин приведет лишь к трем беременностям6. (Хотя мужчина может увеличить шансы зачатия, занимаясь сексом с одной женщиной несколько раз, что, конечно, помешает его плотному графику)7.
Этот прогноз, кстати, предполагает, что мужчина, идя против принципа “неразборчивого спаривания”, исключает женщин младше двадцати лет и старше сорока, у которых больше менструальных циклов, при которых яйцеклетка не созревает. Такой подход также не принимает в расчет, что некоторые женщины будут хронически бесплодны (Эйнон считает, около 8 %) или что женщины, которые редко занимаются сексом, имеют более продолжительные менструальные циклы и овулируют реже, вследствие чего снижается вероятность, что единственный половой акт приведет к зачатию. Мы также не рассматриваем ситуацию истощения спермы и не замечаем возможности, что сперматозоид другого мужчины может достичь яйцеклетки первым. В этих нереалистично идеальных условиях мужчина, который подписывается на годовой проект производства сотни младенцев от сотни разовых встреч, имеет шанс успеха примерно 0,0000000000000000 000000000000000000000000000000000000000000 0000000000000000000000000000000000000000000 000000000000000000000000000000000000000000-0000000000003648.
Способ повысить эти шансы, как можно предположить, – сделать так, чтобы мужчины спаривались только с овулирующими женщинами. Но разум подсказывает, что это невозможно, так как в отличие от самок других видов женщины не рекламируют себя, когда у них начинается “рабочая фаза” цикла. Однако учитывая недавние исследования, что мужчины находят отдельные характеристики женщин (например, запах) более привлекательными в фертильный период менструального цикла9, существуют предположения, что женская овуляция не столь большой секрет. Распространяется ли это на поведение, остается вопросом: в обширном исследовании замужних женщин не удалось найти никаких подтверждений, что секс более вероятен во время овуляции10. И хотя все же существует вероятность, что эти тонкие аттракторы влияют на случайный секс, антрополог Грег Лейден замечает:
Не следует игнорировать тот факт, что нужно проводить тщательно контролируемые исследования, а потом внимательно изучать данные, чтобы увидеть такую закономерность (если она вообще существует). Но если бы мужчины больше интересовались овулирующими женщинами и игнорировали неовулирующих, это было бы очень заметно11.
Независимо от этого, сотня соблазнений остается невыполнимой12. Даже если допустить, что такой удивительный подвиг возможно провернуть, шанс производства сотни младенцев – всего лишь 0,0000000000000 00000000000000000000000000000000000000000000 00000000000000000000000000000000000000000000 000000000074813. Чтобы было понятнее: вероятность быть убитым метеоритом в течение жизни составляет 0,00000414.
А говорят, что это феминистки оторваны от реальности.
Дело не в том, что за закрытыми дверями верности расстилаются бесконечные плодородные пажити, на которых мужчины могут сеять свое семя. В разных сообществах охотников-собирателей, чей стиль жизни, по идее, должен наилучшим образом отражать наше эволюционное прошлое, предположительно максимальное число детей у мужчины равнялось двенадцати – шестнадцати, что не сильно отличалось от количества детей у женщины (от девяти до двенадцати). Это число действительно больше в культурах кочевников и земледельцев, что свидетельствует об увеличении мужской репродуктивной изменчивости по сравнению с женской, и эта изменчивость больше в земледельческих сообществах, в которых нескольким богатым мужчинам, наделенным властью, разрешалось иметь большие гаремы15.
Но, похоже, большая мужская репродуктивная изменчивость вряд ли была повсеместной в нашей эволюционной истории, а наблюдалась лишь при определенных экологических, социальных и экономических условиях. Не очень просто найти данные, которые дадут надежную информацию о мужской и женской репродуктивной изменчивости. Однако в исследовании, проведенном Джиллиан Браун в Университете Сент-Эндрюс, собрано 18 наборов данных о культурах со всего мира, включая современные и исторические популяции с различными схемами спаривания. Как можно предположить, в полигамных сообществах (в которых небольшое количество мужчин имеет много жен) мужчины имеют большую репродуктивную изменчивость, чем женщины (иногда значительно, иногда поскромнее). Но, что важно, такого не наблюдалось в моногамных сообществах16.
Словом, отцовства, хоть отдаленно приближающегося к сотне младенцев в год, в каменном веке не наблюдалось. (В действительности неразборчивому мужчине пришлось бы заниматься сексом более чем со ста тридцатью женщинами, только чтобы побить девяностопроцентную вероятность превзойти моногамного мужчину, ожидающего одного ребенка в год17.) Это потребовало бы необычайного совпадения условий, которое позволило бы мужчине организовать хорошо укомплектованный и грамотно управляемый гарем. Гаремы имеют “исключительный статус”18 в мире приматов, они были доступны лишь небольшому количеству мужчин в нашей истории и были неизвестны племенам охотников-собирателей, так как те отличались отсутствием необходимой для этого иерархии богатства и власти19. И конечно, обращаться с женщинами как с собственностью стало немодно во многих уголках мира.
Фуэнтес, антрополог из Университета Нотр-Дам, предупреждает:
Использование нереалистичных цифр мужского репродуктивного успеха вредно, так как нет доказательств, что у людей или других приматов в любой изучаемой популяции регулярно случаются такие резкие репродуктивные отклонения. При использовании таких предположений в качестве отправной точки, пусть даже гипотетической, закладываются нереалистичные предпосылки, которые затем могут применяться для создания разнообразных сценариев, полностью ложных, выстроенных на ошибочном базовом допущении20.
Или, говоря проще: удачи тебе, фантастический мужчина эволюционной психологии»
Корделия Файн. Тестостерон Рекс. Мифы и правда о гендерном сознании
Социальные факторы, ответственные за то, что полигамия снизит, а не увеличит рождаемость, лучше всего видно на примере мормонов 19 века. Исследование Jacob A. Moorrad et al. (2011) показало, что полигамия, практиковавшаяся мормонами в период с 1830 по 1890 гг. уменьшила репродуктивный выход популяции (чем больше жён в гареме тем меньшее число в среднем рождает каждая – у мормонов примерно на 1-го), отказ же от полигамии его увеличил.
Были исследованы записи о рождении, браке и смерти 186 тыс. взрослых американцев и 630 тыс. их детей из штата Юта эпохи 1830-1894 г.г., когда мормоны официально практиковали полигамию. В 1890 г. они официально от неё отказались, но, если я правильно понимаю, отдельные радикалы практикуют и посейчас. Оказалось, что мораторий на многожёнство снизил интенсивность полового отбора среди мужчин на 58%, по этому параметру они сравнялись с женщинами, что увеличило репродуктивный выход мормонского сообщества в среднем на 1 ребёнка/женщину.
Вышеописанное — частное проявление общего правила оптимизации стохастических систем. У неё есть два возможных экстремума — максимальная конкурентность в распределении нужного ресурса между особями разного «качества», второй — «силовое» установление равенства в снабжении им до начала конкуренции между индивидами, при их формировании. Первый подход увеличивает «свободу» и максимизирует точность выделения «лучших» и монополизацию ими ресурсов пропорционально «качеству». Второй — увеличивает «равенство» позволяя достичь максимума продуктивности на выходе, от рождающихся детей до «интеллекта нации».
Действительно, современный анализ показывает, что американки были готовы присоединиться к мормонам, в том числе быть в полигамных семьях никак не по причинам, утверждаемым эволюционной психологией (гены самцов, выигравших конкуренцию среди прочих, настолько хороши, что оправдывают сложности статуса второй, третьей и пр. жены), но прямо противоположным, никак не связанным с рождаемостью. В сравнении с обычными американскими семьями там почти не было пьянства мужчин и больше свободы/самостоятельности женщин.
«В 2016 году профессор Гарварда Лорел Тэтчер Ульрих пытается разобраться, как выглядела обыденная жизнь в семьях многоженцев. Ее книга «Дом, полный женщин. Многоженство и права женщин в раннем мормонизме 1835–1890» (A House Full of Females: Plural Marriage and Women’s Rights in Early Mormonism, 1835–1870) основана на множестве документов, на дневниках и письмах самих женщин и мужчин, на заметках с мормонских собраний и мероприятий.
Ульрих приходит к весьма парадоксальному выводу: многоженство одновременно подчиняло женщин и давало им возможности, недоступные для других в тогдашней Америке. Ход мысли автора таков. Многоженство осложняло жизнь, и так полную невзгод и испытаний. Люди, которые имеют дело с трудностями, развивают в себе приспособляемость и определенные способности. Многоженство также укрепляло женскую общность, учило сотрудничать в работе, в уходе за детьми, в общей религиозной вере, разделять заботы по уходу во время родов и болезни. В некотором смысле все это укрепляло взаимные обязательства, которые во многом уже имелись в их жизни.
Мормонских женщин менее всего можно назвать бессловесными, считает Ульрих. В мормонской религии, как и во всех американских религиозных общинах, брак считался предметом согласия сторон. В полигамной семье первая жена должна была дать согласие на новый брак и участвовала в брачной церемонии. В книге есть интересный документ, когда вдовец ухаживал за женщиной и та дала согласие на брак лишь при условии, что он возьмет в жены и ее сестру тоже. Для сегодняшнего читателя это дико, но, вероятно, желание не разлучаться с любимой сестрой было для той женщины естественным.
Книга позволяет увидеть американскую историю и американскую жизнь с совершенно неожиданной точки зрения. Среди причин, толкавших американских женщин в полигамные мормонские общины, был страшный алкоголизм, мутной волной захлестнувший Америку. Алкоголизм сопровождался бытовой неустроенностью, семейным насилием, безденежьем и многими другими проблемами. Мормонские общины, запрещавшие алкоголь, в этом мраке могли показаться островками света и благополучия. Мормонская Церковь охотно принимала женщин, бежавших от мужей-алкоголиков и домашнего насилия. Церковная ортодоксия осуждала тех, кто пытался опорочить таких женщин.
В американской истории мормоны рассматриваются как пионеры-первопроходцы Дикого Запада в духе американской мифологии о первопоселенцах, искавших религиозной свободы. Идея вольницы Дикого Запада – в основном миф, поддержанный всей мощью «фабрики грез» Голливуда. Если мормоны и были пионерами, то поневоле. Если говорить в современных терминах, то они куда больше мигранты, беженцы, искавшие убежища от вражды соседей. Причину вражды принято видеть как раз в многоженстве. Однако жизнь, как правило, сложнее любых схем. При преследованиях многоженство мормонов далеко не всегда было главной проблемой. Если в Иллинойсе мормонские погромы разразились как раз из-за ухода женщин к мормонам, то во время преследований в Миссури, где мормонов изгоняли из своих домов, полигамия не играла большой роли.
Дело в том, что американцы не очень любят сплоченные коллективы, которые держатся вместе, голосуют вместе. Процент мормонов в Америке был невелик, но в маленьких поселениях американской глубинки они составляли значительную часть населения и имели большой экономический вес. Еще сильнее ксенофобия проявляется к таким группам, где процветает сотрудничество в экономическом плане. В них подозревают коллективизм, враждебный американскому духу индивидуализма. Это справедливо и по отношению к мормонам в XIX веке, и по отношению к анархистам и евреям в начале XX века, и по отношению к мусульманам сегодня.
Мормонская полигамия совпала по времени с расцветом суфражизма – предвестника современного феминизма. Это интереснейшая глава борьбы за гражданские права в Америке. Многие видные суфражистки критически относились не только к полигамии, но и к институту семьи вообще. Ведущие лидеры суфражизма Элизабет Кэди Стэнтон и Сьюзен Энтони поддерживали борьбу женщин в Юте и считали полигамию и обычный брак одинаково отвратительными системами угнетения женщин. Суфражизм видел освобождение женщины прежде всего в праве на труд и заработок. Мормонские женщины сплошь и рядом уже обладали такими правами и вовсе не спешили отказываться от полигамии. В 1870 году, в разгар суфражизма, женщины провели несколько крупных митингов в защиту полигамии. Одна из участниц назвала это борьбой за свободу выбирать себе мужей.
Статус замужней женщины в США, выражаясь юридическим языком того времени, определялся как «гражданская смерть». Женщина не могла распоряжаться своими деньгами и имуществом, не могла обращаться в суд – лишь с согласия супруга или отца. Законы о разводе в Америке в XIX веке были уже не столь строгими, но все равно требовалось доказать факт cупружеской измены. Домашнее насилие и вовсе получило юридическое порицание в американской судебной практике довольно поздно.
В мормонской Юте разводы были довольно свободными. И что еще важнее, разведенная женщина не несла такой социальной «стигмы», как в других местах Америки. Разумеется, отношения могли быть разными, но тот факт, что во главе мормонской Церкви стояли люди, которые сами многократно разводились, создавал для разведенных людей куда более благоприятную атмосферу, чем повсюду в Америке. Вообще легкость развода была одним из важных факторов, обеспечивающих успех мормонской полигамии.
Лорел Тэтчер Ульрих предлагает рассматривать мормонскую полигамию не в связи с современными феминистскими теориями освобождения женщины, а в контексте той эпохи. Ведь альтернативой была не гендерная полиамория (множественность любовных связей одновременно), а либо патриархальная моногамная семья, либо различные формы бигамии, незаконных браков, непризнания детей и проституции, широко распространенные в Америке. Вопреки созданному Голливудом образу лихих сексуальных девиц Дикого Запада их положение было жалким и в поселениях приграничья, и в больших городах.
У современного читателя не может не возникнуть вопроса о сексе в мормонских семьях. Ульрих подчеркивает, что в дневниках в XIX веке не писали про секс. Однако делать выводы о сексуальности все-таки можно по ее результатам, по тому, где рождались дети и сколько их было. Интересно, что в мормонских семьях был довольно большой процент бездетных женщин и таких, у которых всего один ребенок. Ульрих допускает, что некоторые женщины устанавливали между собой глубокую эмоциональную и психологическую связь, а возможно, и физическую близость.
И в других аспектах мормонская Юта была куда более либеральной территорией, чем другие штаты. Там первыми в Америке (после малонаселенного Вайоминга) женщины добились для себя избирательных прав. Инициатива, правда, шла из антимормонских кругов. Они надеялись, что голосующие женщины выступят против полигамии. Однако Ульрих тщательно анализирует протоколы и записки женских собраний, и оказывается, что мормонские женщины сами настойчиво требовали себе право голоса» (via).
Из вышеописанного ясно, что отказ от полигамии и вообще движение тогдашних мормонов к общеамериканским стандартам контринтуитивно увеличил равенство среди господствующего пола, мужчин, а вот среди женщин снизил.