Рыночные деформации экономики ЧССР как пролог «пражской весны»: 1963-1967 гг.

Print PDF

Платошкин Н.Н.

«В том, что касается экономики, реформа, подобная чехословацкой, за­мышлялась и проводилась Брежневым и Косыгиным и в СССР. Хрущев, кстати, при всем его реформаторстве так и не решился на использова­ние в экономике рыночных механизмов, экспериментируя лишь с ме­тодами управления плановым хозяйством.

ЦРУ в своем анализе отмечало, что сталиниста Новотного подтол­кнули к реформам определенные либеральные элементы в самой КПЧ, и теперь Чехословакия, как Польша, Венгрия и Румыния, будет уделять больше внимания своим национальным интересам, а не просто сле­довать политике Кремля. Причем смещение Хрущева, по мнению ЦРУ, позволило чехословацкому руководству ускорить процесс реформ.

Новая политика Новотного нашла свое выражение и в заявлении Президиума ЦК (КПЧ) в поддержку Хрущева, опубликованном в Праге после его смещения, провозглашении экономической реформы всего через два дня после смещения и отказе принять участие в празднова­нии ноябрьских праздников в Москве. Эти шаги были встречены с энту­зиазмом в центральном комитете и сильно укрепили позиции Новот­ного как гибкого национального лидера. ЦРУ подчеркивало, что если в Венгрии и Румынии процесс реформ начался из-за экономических сложностей, то в Чехословакии он явился следствием политического давления реформаторских сил в самой компартии.

Лидером реформаторских сил ЦРУ по-прежнему считало[1] Рудольфа Барака.

В ЧССР в начале 60-х годов была сложная экономическая обстанов­ка: ВВП почти не рос, а темпы роста промышленности упали с 9 до 2%. Новотному пришлось фактически отказаться от выполнения очередно­го пятилетнего плана, то есть пятилетки 1961-1965 годов, третьей по счету, что нанесло сильный удар по его престижу. Инвестиции в экономику сократились, а реальная заработная плата и личное потребление граждан впервые перестали расти.

В целом следует отметить, что неудачи в чехословацкой экономике 1963-1964 годов были в основном болезнями роста. Быстрые темпы раз­вития предыдущего периода (которым американцы могли только поза­видовать[2]) требовали теперь некой корректировки и перераспределе­ния капиталовложений. На сельское хозяйство в эти же годы негативно повлияла плохая погода (как, впрочем, и в СССР). С другой стороны, в отличие от капиталистических стран, КПЧ и при снижавшемся в 1963-1964 годах национальном доходе не позволила снизиться жизненному уровню населения: он всего лишь не рос так стремительно, как раньше.

ЦРУ справедливо отмечало, что ввиду большой концентрации чехос­ловацкой промышленности она утратила гибкость, и качество продукции в машиностроении снизилось. Из-за быстрых темпов роста в промыш­ленности стала ощущаться нехватка рабочей силы в сельском хозяйстве.

Тем не менее следует отметить, что в целом оборудование чехосло­вацкой промышленности было новым: на 1 января 1968 года две трети основных фондов были произведены после 1957-го. Лишь 15,1% машин и оборудования было выпущено до 1948 года[3].

Однако если рост реальных доходов населения в ЧСР в 1959-1965 го­дах действительно снизился до 4% в год (в предыдущем пятилетии он составил примерно 6,7% в год)[4], то это все равно был рост, причем весьма неплохой по меркам западных стран, где в то же самое время ре­альные доходы лиц наемного труда падали или стагнировали. В 1961 — 1964 годах личное потребление в расчете на каждого жителя вырастало в год в ЧССР на 3% (всего на 946 крон), в то время как в прошлой пя­тилетке — на 1928 крон (или на 6,5% в год). Замедление темпов роста потребления было естественным, так как с начала 60-х годов произво­дительность труда опять отставала от темпов роста заработной платы. На руках у населения скопились большие нереализованные денежные средства. В условиях жесткого государственного регулирования цен это вело к появлению в магазинах дефицита и очередей, что вызывало не­довольство населения.

Сильный удар по чехословацкой экономики нанес и берлинский кризис лета 1961 года, когда под воздействием западной радиопропа­ганды население в ожидании мировой войны бросилось скупать в ма­газинах все, что только можно.

Проблемы чехословацкой экономики, как ни странно, усугубились из-за бурного роста науки и образования. В начале 60-х годов в стра­не впервые в истории появились сотни тысяч работников умственного труда — представителей научной и культурной интеллигенции, — чего в довоенной ЧСР просто не было.

Эффективность работы этой категории лиц была разной, но получа­ли они никак не меньшую заработную плату, чем те, кто был непосред­ственно занят на производстве. Если на Западе писатель или художник жил только от продажи своих книг или картин и в целом жизненный уровень этой категории лиц был низким, то в ЧССР эти люди получа­ли от государства ежемесячную заработную плату вне зависимости от того, сколько «творческой продукции» они выдали на гора. Например, в 1960 году уровень заработной платы лиц в непроизводственной сфере ЧССР составлял 91.19% от уровня сферы производственной[5]. В 1960- 1967 годах количество специалистов умственного труда выросло на 41%. В 1966 году из 1000 работающих на производстве 167 были, как сказали бы в СССР, «инженерно-техническими работниками».

При социализме в разы увеличилось число студентов (которые, в отличие от тех же США, за учебу не платили): в год на дневных отделе­ниях вузов учились почти 100 тысяч человек. Конечно, для чехословацкой экономики это было тяжелое бремя. Если в производственной сфере в 1964 году работало 4,1 миллио­на человек, то в непроизводственной — 1,1 миллиона. Годом позже лиц второй категории стало больше почти на сто тысяч человек, а вот в про­изводстве людей не прибавилось. На Западе проблема лишних людей решалась очень просто — они становились безработными. При социа­лизме, где право на труд было зафиксировано в конституции, допустить этого было нельзя.

Руководство КПЧ было обеспокоено старением населения (опять- таки следствием высокого жизненного уровня) и падением рождаемо­сти. В 1950 году средняя численность семьи была еще 3,36 человека, а в 60-е годы — уже 3,08. Рождаемость в 1964 году составила 17,2 живорож­денного на тысячу человек[6]. Уровень жизни многодетных семей пока еще был относительно низким, хотя именно в 60-е годы стали платить больше пособий. В 1965 году 297 тысяч домохозяйств с детьми (более миллиона человек) имели месячный доход на человека менее 400 крон.

Государство резко нарастило с целью улучшения демографии стро­ительство жилья (которое бесплатно предоставлялось молодым се­мьям), что тоже сильно давило на бюджет и производственную сферу как источник этого бюджета. В 1960-1964 годах в стране было построе­но 404 509 квартир (в 1955-1959 годах 289055), которые приходились на 541475 заключенных в этот же период браков. Излишне упоминать, что на Западе государство бесплатно жилья никому не давало.

Заметим также, что при социализме главным источником доходов бюджета были государственные предприятия, а не граждане, как это имеет место при капитализме.

Пока еще не очень хорошо жили и пенсионеры (хотя средние пен­сии в ЧССР были выше, чем, например, в ФРГ). В 1960-1967 годах рост пенсий полностью компенсировал рост стоимости жизни. В Чехослова­кии в 60-е годы было так много пенсионеров (2,7 миллиона человек), что она уже тогда столкнулась с проблемой их адекватного обеспечения, в то время как западные страны пережили подобный же «пенсионный кризис» лишь в начале XXI века. Но если на Западе эту проблему реши­ли опять-таки просто — повышением пенсионного возраста, — то соци­алистическая Чехословакия идти на это не хотела.

Важно подчеркнуть, что, несмотря на упреки Дубчека в адрес Но­вотного в неком негативном отношении к Словакии, заработная пла­та в словацкой промышленности при Новотном росла гораздо быстрее, чем в Чехии, и в 1967 году была уже выше в среднем на 3,7%. В 1955—1966 годах денежные доходы населения в Словакии росли в среднем на 5% в год, в то время как в Чехии — на 4%[7].

Хотя и в 1967 году средние доходы людей в Словакии были на 21,8% ниже, чем в Чехии, но в 1955 году этот разрыв составлял 31,5%. Зато в Словакии гораздо больше населения в процентном отношении жили в собственных домах, построенных благодаря дешевым кредитам госу­дарственных банков.

Государство пыталось перевести чехословацкую экономику на инновационные рельсы, что тоже требовало немалых затрат. В 1967 году 51% всех рабочих прошел через ту или иную форму профессионально­го обучения или повышения квалификации. Причем половина рабо­чих выучились специальности уже после 1948 года. Каждый год в эко­номику вливались более 50 тысяч обученных молодых рабочих. Самый большой рост числа квалифицированных рабочих отмечался после 1959 года в машиностроении химической и электротехнической про­мышленности. В 1967 году 82,6% всех рабочих (1,36 миллиона) работа­ли в 4-8-м разрядах (то есть в тех, где требовалось профессиональное обучение). Естественно, их зарплата была высокой, что вело к росту се­бестоимости продукции. Только 13% чехословацких рабочих не имели в 60-е годы закончен­ного среднего образования.

Таким образом, трудности чехословацкой экономики начала 60-х годов (если отвлечься от объективных или внешнеполитических фак­торов: погода, ухудшение отношений с КНР и берлинский кризис) объ­яснялись довольно просто — страна взяла на себя слишком много соци­альных обязательств по отношению к собственному населению.

Определенную роль в кризисе чехословацкой экономики начала 60-х годов (вернее, не кризиса, а замедления темпов роста) сыграла и ее достаточно узкая специализация. Чехословакия после 1948 года разви­валась как основной поставщик машиностроительной продукции для всего социалистического лагеря и ряда развивающихся стран. Предпо­лагалось, что в обмен на экспорт продукции машиностроения страна будет ввозить сырье и продовольствие. При такой модели (походящей на модель современной Японии или ФРГ) страна оказывалась очень за­висимой от внешних факторов. Темпы роста машиностроения в ЧССР были столь стремительны, что за ним просто не поспевали другие от­расли, например энергетика и металлургия.

Так, Чехословакия была вынуждена наращивать добычу бурого и каменного угля, что повышало себестоимость производства по мере исчерпания поверхностных пластов угля. Поставки железной руды из СССР были довольно дорогими, прежде всего из-за высоких транспорт­ных расходов. При этом не хватало денег на ремонт энергетического оборудования, и Чехословакия принадлежала к тем странам, где энер­гоемкость производства была одной из самых высоких.

При высокоразвитом машиностроении в ЧССР отставало произ­водство товаров длительного пользования из того же самого металла. Для этого нужно было модернизировать предприятия, а все внимание уделялось инвестициям в энергетику и добычу угля. Имея огромный ассортимент машиностроительной продукции, Чехословакия все же специализировалась на выпуске машин для промышленности, стро­ительства и частично сельского хозяйства (тракторов)[8]. ЧССР про­изводила 80% мирового ассортимента в области машиностроения, и естественно, что не всю столь разномастную продукцию страна мог­ла выпускать одинаково высокого качества и с одинаково низкой се­бестоимостью. Попытки снизить свою специализацию хотя бы до 50% мирового ассортимента наталкивались на сопротивление СССР и дру­гих социалистических стран, для которых Чехословакия воистину была хрестоматийной «кузницей». Только треть изделий чехословацкого ма­шиностроения достигала мирового уровня по качеству, так как сама страна импортировала мало современных машин и оборудования — весь импорт шел на закупки сырья для уже существующего гипертро­фированного машиностроения.

Сил и средств на столь же быстрое развитие потребительского ма­шиностроения подчас не хватало. Хотя по меркам других социалисти­ческих стран ЧССР все же прочно занимала и здесь первое место, про­изводя не только краны, самолеты, троллейбусы, но и холодильники, кухонные плиты, магнитофоны, стиральные машины, пылесосы, швей­ные машинки и телевизоры. И по меркам не только социалистических, но и развитых капиталистических стран население Чехословакии было неплохо обеспечено предметами длительного пользования.

В 1965 году одна электрическая кухонная плита приходилась в ЧССР на 27 человек (в 1958 году — на 63 человека), пылесос — на восемь че­ловек (в 1958 — на 18), холодильник — на 11 (49), телевизор — на шесть (36), стиральная машина — на пять (семь), легковой автомобиль — 33[9]. Как ни парадоксально, Чехословакия вывозила много товаров дли­тельного пользования на Запад: там потребителей вполне устраивало хорошее соотношение факторов цена / качество.

Что касается сельского хозяйства, то начатая в 1949 году осторож­ная коллективизация была в основном закончена в ЧСР в 1959-м. Но бурное развитие промышленности привело к тому, что численность ра­бочей силы в сельском хозяйстве снизилась почти наполовину. А обе­спечить все кооперативы современными машинами промышленность пока еще не смогла, тем более что до 1948 года уровень механизации аграрного производства в Чехословакии был очень низким. Пока раз­витие механизации не могло компенсировать отток трудящихся из села в город, Чехословакии приходилось во все возрастающем объеме вво­зить продовольствие, что, впрочем, имело место и до войны.

Тем не менее сильное доминирование именно машиностроения для оснащения средств производства вело к диспропорциям в народ­ном хозяйстве, и позднее именно данный фактор был признан главной причиной кризисных явлений 1962-1963 годов. Играли роль и внешние факторы. Чехословацкий экспорт на 50% состоял из продукции машиностро­ения, которая вывозилась в основном в страны СЭВ (все они были ниже Чехословакии по уровню экономического развития) и развивающиеся страны. На Западе же в то время промышленно развитые страны тор­говали машинами только между собой, что способствовало их специ­ализации. У Чехословакии среди социалистических стран равного ей по развитию партнера просто не было. А Запад под давлением США ника­ких передовых машин или технологий социалистическим странам не поставлял.

Кстати, это влияние внешнего фактора на чехословацкую экономи­ку частично признавало в своем упомянутом выше анализе 1964 года и ЦРУ, писавшее о негативном влиянии берлинского кризиса и коллапсе торгово-экономических отношений с Китаем.

К началу 60-х годов некоторые страны СЭВ уже перестали нуждать­ся в таком количестве чехословацкой машиностроительной продукции, как в 50-е, когда многие из них восстанавливались после войны (осо­бенно это касалось Советского Союза). Но огромные краны или прокат­ные станы довольно тяжело было продать в других местах. Чехослова­кия стояла перед настоятельной необходимостью быстрого изменения номенклатуры производства в сторону товаров народного потребления. Но на эту перестройку были нужны большие инвестиции.

Тем более что Хрущев в 1956 году, предложив социалистическим странам больше самостоятельности, одновременно заявил, что СССР уже не будет для них сырьевым придатком, готовым в любой момент поставить все необходимые и, главное, дешевые товары. ЧССР для под­держания работы своего машиностроения приходилось закупать сырье в долг в других странах. С 1962 года стал расти и импорт машин и обо­рудования из стран капитализма.

В 1964 году в связи с неурожаем в СССР были сокращены поставки советского зерна в Чехословакию, достигавшие обычно более миллиона тонн в год. Надо было срочно закупать зерно на Западе, но брать в об­мен чехословацкую машиностроительную продукцию западные стра­ны не хотели, а свободно конвертируемой валюты у ЧССР было мало. В 1964 году ЦРУ отмечало, что, используя экономические трудности и недовольство творческой интеллигенции, напоминавшее, по мне­нию американской разведки, развитие ситуации в Венгрии и Польше в 1956-м, «либеральные элементы» в КПЧ стали давить на Новотного. «Либералов» поддержало «смелое» руководство словацкой компартии, что вынудило Новотного «капитулировать» и убрать из руководства не­популярных словаков (ЦРУ имело в виду Широкого).

ЦРУ констатировало, что Новотный, пойдя на уступки либералам и полностью поддержав экономическую реформу, смог к лету 1964 года укрепить свои позиции. Американцы с удовлетворением отмечали, что одобренная КПЧ осенью 1964 года экономическая реформа идет в большем разрыве с плановой экономикой, чем любые подобные пре­образования в других социалистических странах. По сути, отмечало ЦРУ, плановое народное хозяйство будет заменено «рыночным соци­ализмом». Основными чертами новой реформы, как верно полагало ЦРУ, были предоставление предприятиям больше самостоятельности и ликвидация многих централизованных плановых показателей для них. Теперь они должны были, прежде всего, стремиться получить хорошую прибыль.

Таким образом, и американцы подчеркивали, что радикальные экономические реформы в Чехословакии начал отнюдь не Дубчек в 1968 году, а Новотный в 1964-м. Новотный обсудил план экономической реформы в ЧССР с Хрущевым в августе 1964 года и получил со сто­роны советского лидера безоговорочный «зеленый свет». ЦРУ также писало в своем анализе, что Чехословакия предприняла целый ряд конкретных мер с целью улучшения контактов с Западом. Так, например, были упрощены правила въезда в страну иностранцев, в том числе и бывших эмигрантов, увеличилось число проектов научного и культурного обмена с Западом.

Следует подчеркнуть, что именно «режим сталиниста Новотного», а не «пражская весна» практически ввел свободу на поездки граждан ЧССР за границу. В 1967 году органами МВД ЧССР было выдано более 2 милли­онов разрешений поездок за рубеж. Причем с 1 января 1968 года выда­ча разрешений была перенесена с уровня Праги на места, что резко со­кратило сроки рассмотрения соответствующих ходатайств. Разрешение на поездки в социалистические страны теперь давали за пять-семь дней (причем сразу на срок от трех до пяти лет), в капиталистические — в среднем за три недели. В маленьких городках (где было меньше желаю­щих) такое разрешение можно было получить прямо в день обращения[10].

Тем не менее, подчеркивало ЦРУ, развитие торгово-экономических связей с Западом не привело к сокращению советско-чехословацкой торговли. Однако в стране отмечается рост критики СССР за то, что Мо­сква не предоставила кредитов в трудное для чехословацкой экономи­ки время. К тому же многие «либералы» среди интеллигенции и в самой КПЧ ругают Советский Союз за то, что именно под давлением русских в ЧСР в 50-е годы была создана якобы неэффективная промышленность, работающая на советском сырье и для советского (не очень требова­тельного к качеству) рынка.

В целом, по мнению американцев, Чехословакия в 1964 году при­обрела такую же «степень автономии» от СССР, как Польша и Венгрия, а Новотный даже стал приводить как пример для страны Югославию. Зато отношения Чехословакии с ГДР, где, по мнению ЦРУ, у власти на­ходился «сталинист» Ульбрихт, ухудшились. Однако, в отличие от Ру­мынии, признавало ЦРУ, ничего «антисоветского» в чехословацкой по­литике не было: в ЧССР нет никакой «дерусификации», как в Румынии, и Чехословакия остается верным членом Варшавского договора.

В своих прогнозах ЦРУ предполагало, что ввиду слабости нового советского руководства ЧССР будет и впредь демонстрировать возрас­тающую самостоятельность в своих внутренних делах. Возможно, воз­никнет конфликт интересов между Прагой и Москвой, и тогда Новот­ный, связавший свою судьбу с программой реформ, не пойдет ни на какие принципиальные уступки СССР. Наследникам Хрущева, по мне­нию ЦРУ, не оставалось ничего иного, как смириться с ростом самосто­ятельности в социалистических странах.

Итак, американская разведка считала экономическую реформу в ЧССР, которая была одобрена в 1964 году, самой далеко идущей в соци­алистических странах на тот момент.

При этом, как и в 1963-м, американцы никак не отмечали в сво­ем анализе роль Дубчека, который в своих воспоминаниях представля­ет себя главным борцом за экономическую реформу в Президиуме ЦК КПЧ, хотя и признает, что в этом своем стремлении действовал не один:

«Меня, например, поддерживал доктор Яромир Доланский, член коммунистической партии с довоенных времен и с 1954 года также член Президиума ЦК КПЧ. Но среди своих ровесников он был, к сожалению, исключением. Два более молодых члена Президиума ЦК КПЧ Драгомир Кольдер и Олдржих Черник также объединили со мной свои силы. Оба раньше были областными партийными работниками в Остраве, в цен­тре черной металлургии на севере Моравии. Сначала позиция Черника была не совсем ясна, но в конце 1966 года он был уже прочно на на­шей стороне… Одним из ведущих сторонников реформы был Франти­шек Власак. Он был по образованию инженер, в Президиуме ЦК КПЧ не состоял, но занимал важный пост председателя государственного комитета по развитию техники. Реформу поддерживали, естественно, и многие другие в правительстве и других органах, прежде всего научных. Но при А. Новотном они не имели шансов реализовать свои мысли[11]».

Но на самом деле (что отмечало и ЦРУ) именно Новотный дал старт экономической реформе. То же писал в своих мемуарах и Млынарж:

«Этот неприметно сформировавшийся новый состав руководства КПЧ предпринял принципиальный политический шаг: реагируя на эконо­мический кризис, разразившийся в стране после провала третьей пя­тилетки уже к концу ее первого года (1963 г.), руководство не только не прибегло к старым, дискредитировавшим себя методам управления, а, напротив, решило пойти по пути экономических реформ и ввести но­вую систему управления народным хозяйством.

Суть концепции заключалась в постепенном устранении бюрокра­тической централизации и высвобождении самостоятельной эконо­мической активности государственных предприятий, использовании рыночных механизмов для достижения более высокой хозяйственной эффективности. Позиции сторонников хозяйственных реформ были усилены дополнительными кадровыми подвижками в партийных вер­хах: в Президиум ЦК ввели О. Черника, Л. Штроугал стал секретарем по сельскому хозяйству.

Таким образом, уже за несколько лет до 1968 г. новотновское ру­ководство КПЧ состояло из людей, в большинстве своем понимавших необходимость реформ и перемен для дальнейшего развития Чехословакии. То же можно сказать и о многих работниках партаппарата, состо­явших на службе у этого руководства… С 1964 года сложилось парадок­сальное положение: при Новотном, которого все считали послушной марионеткой Москвы, в чехословацком обществе, в КПЧ и правитель­ственных органах стала набирать силу открытая критика сталинизма… Между Новотным и московским руководством стали углубляться внеш­не невидимые противоречия».

Млынарж был абсолютно прав: ведь именно по инициативе Новот­ного и при поддержке всего Президиума ЦК КПЧ была создана эконо­мическая комиссия ЦК КПЧ во главе с Отой Шиком, которая и разрабо­тала всю реформу.

Причем это происходило в то самое время, когда Дубчек, по его соб­ственным словам, был еще твердым сторонником централизованного планирования. Да и в 1964-1967 годах подход Дубчека к экономиче­ской реформе был политическим и диктовался его тактикой в борьбе за власть с Новотным. Лидер словацких коммунистов потребовал (правда, лишь в 1967-м) разделения функций партийных и государственных ор­ганов при управлении экономикой. ЦК, с его точки зрения, должен был прекратить вмешиваться в работу правительства. Это был явный удар по позициям первого секретаря ЦК КПЧ Новотного, ибо президент по конституции и так на экономику почти не влиял. Правда, как только Дубчек занял место Новотного в январе 1968 года, ЦК КПЧ при нем от­нюдь не прекратил контролировать работу правительства, хотя Дубчек продолжал повторять ставший модным лозунг о разделении функций партии и государства.

Лозунг о разделении функций партии и правительства был нереали­зуемым и контрпродуктивным. И на Западе любая находящаяся у вла­сти партия жестко контролирует работу органов исполнительной вла­сти. Например, в ФРГ Гельмут Коль был одновременно и федеральным канцлером (главой правительства), и председателем правящей партии ХДС. Причем все принципиальные вопросы экономического развития сначала одобрялись на правлении ХДС (аналог Президиума ЦК КПЧ) и лишь потом реализовывались правительством, состоявшим, естествен­но, тоже из членов этой партии. Если партия в какой-либо стране при­ходит к власти и отказывается от контроля правительства, то возникает логичный вопрос: а для чего она вообще к этой самой власти приходи­ла? И кто, если не правящая партия, должен в этом случае контролиро­вать правительство?

Но для Дубчека в тех условиях этот лозунг был просто средством борьбы против Новотного, занимавшего и партийный (первый секре­тарь ЦК), и государственный (президент) посты.

Экономическая реформа в ЧССР, разработанная комиссией во главе с Шиком, была одобрена на заседании ЦК КПЧ в январе 1965 года и полу­чила официальное название «Основные направления совершенствования планового управления народным хозяйством». Комиссию во главе с Шиком (ее называли «теоретической») упразднили, и руководство осу­ществлением реформы было возложено на Госплан во главе с Мерником.

Творцы реформы признавали, что централизованная плановая эко­номика была необходима в 50-е годы как средство форсированной ин­дустриализации, но в начале 60-х, когда индустриализация стала дей­ствительностью, система утратила гибкость и уже не могла оперативно реагировать на быстро менявшиеся потребности населения. К тому же в сложной экономике планировать выпуск сотен тысяч изделий (ком­пьютеров тогда практически еще не было) являлось очень тяжелой за­дачей и чисто технологически.

Теперь реформа 1965 года фактически продолжила уже начавшуюся в 1958-м децентрализацию механизма управления в народном хозяй­стве. Предприятия предполагалось более или менее освободить от ме­лочной опеки министерств. Если в 1965 году предприятие должно было выполнять 1122 различных заданий и нормативов, то в 1966 — лишь 48. В 1965 году реформу сначала в виде эксперимента «обкатали» на 452 предприятиях разных отраслей, которые, естественно, восприняли ее с энтузиазмом.

Следует отметить, что позитивные результаты эксперимента были преувеличены, а негативные — преуменьшены[12]. Например, сторон­ники реформы утверждали, что все «экспериментальные» предприятия выполнили или перевыполнили план. Но план 1965 года был в целом по стране снижен и его выполнили и работавшие «по-старому» предпри­ятия. Зато «экспериментальные» предприятия резко повысили цены — в отдельных случаях на 100%.

Главным критерием работы предприятия должны были постепенно стать финансовые (а не количественные) результаты, прежде всего при­быль. Говорилось, что все, что выгодно для предприятия, выгодно и для всего общества (тезис, абсолютно расходящийся с действительностью и в плановой, и в рыночной экономике, но звучавший в 60-е годы хлестко и популистски).

Для борьбы с монополизмом предприятия отдельных отраслей были объединены в ассоциации (тресты), которые стали своего рода посредниками в контактах между предприятиями и министерствами. Однако совершенно ясно, что эти ассоциации защищали отнюдь не ин­тересы потребителей, а интересы производителей, которые в рыноч­ной экономике диаметрально противоположны: если потребители за­интересованы в низких ценах, то производители — в высоких.

Для того чтобы совмещать интересы отдельных предприятий с ин­тересами развития общества в целом, за центральными министерства ми и Госпланом было оставлено распределение инвестиций[13]. Однако общий объем централизованных бюджетных ассигнований в эконо­мику был сокращен, теперь уже в основном сами предприятия должны были инвестировать в свое развитие.

В 1966 году предприятия получили право сами решать, сколько лю­дей им нужно и какую зарплату в рамках утвержденных по всей стра­не тарифных сеток они будут получать. Директор предприятия вместе с профсоюзным комитетом определял форму оплаты и распределение прибыли в виде бонусов и премий по результатам финансовой деятель­ности предприятия (из так называемого фонда трудящихся на самом предприятии).

Основной финансовой связью между предприятием и государством теперь становился налог на прибыль. В январе 1967 года был введен единый налог на выручку, составивший в промышленности и строи­тельстве 18%, а во внутренней торговле — 30%. Помимо этого существо­вал и налог на прибыль 15% с фонда трудящихся и 32% с прибыли после вычета фонда трудящихся. Предприятия могли по своему выбору пла­тить налог либо с выручки, либо с прибыли. В основном после 1 января 1967 года налог платили с выручки. Налог на имущество предприятий составил соответственно 6% и 2%.

Но, как и при капитализме, получившие самостоятельность пред­приятия были склонны выплачивать своим работникам высокие зар­платы, чтобы сократить налогооблагаемую прибыль. Но тем самым не выполнялась ключевая цель реформы — стремление заставить пред­приятия экономическими, а не административными методами произ­водить более дешевую и качественную продукцию. Ведь ускоренный рост зарплаты повышал себестоимость и, напротив, вел к удорожанию произведенных товаров.

Целиком от социализма КПЧ, конечно, отказываться не собира­лась, поэтому для трудящихся была введена так называемая социаль­ная гарантия зарплаты. Если предприятие работало с убытком или не могло получить кредит в банке для выплаты заработной платы, то го­сударство гарантировало работникам 92% от их нормальной зарплаты за счет бюджета. Получалось, что при новой системе прибыль остается предприятию, а убытки переходят государству. Конечно, это прямо сти­мулировало предприятия особо не заботиться о финансовых результа­тах, в случае чего бюджет всегда пришел бы на помощь.

В 1966 году 76% заработной платы было величиной постоянной, а все остальное зависело от финансовых результатов работы предприя­тия (в том числе 2% приходилось на распределяемую среди работников прибыль). Предполагалось, что в 1970 году на фиксированную часть уже придется всего 70% зарплаты (на распределенную прибыль — 8%)[14]. Но, в отличие от Югославии, где, как и на Западе, руководство предприятия единолично определяло, кому и сколько оно будет платить, в Чехосло­вакии оставили нетронутой единую тарифную сетку. То есть, например, токарю 5-го разряда нигде нельзя было платить меньше, чем предусма­тривал государственный тариф.

Окончательно реформа должна была заработать в 1967 году, когда предполагалось завершение перестройки всего ценового механизма в стране. Примерно 60% стоимости всех товаров должно было остаться в рамках государственного ценообразования, 15% цен предполагалось сделать полностью свободными. Остальные цены могли устанавли­ваться предприятиями сравнительно свободно, но должны были иметь верхний потолок, выше которого их рост не мог осуществляться.

Для цен на 25 тысяч важных, с точки зрения всего народного хо­зяйства, товаров был введена «двухканальная цена». Она представляла собой надбавки в размере 22% на фонд заработной платы и 6% — на ос­новной капитал предприятия. В дальнейшем предполагалось, что ми­нистерства и предприятия отдельных отраслей должны определять на будущее договорным путем общий рост цен, который в той или иной отрасли нельзя было превышать.

Если цены таким образом все же регулировались, то в основном это касалось некой однородной группы товаров, например алюминия. Затем происходила «индивидуализация» цены различных изделий из алюминия уже путем договорных отношений между самими предпри­ятиями. При этом Шик и его группа почему-то предполагали, что пред­приятие-поставщик будет добровольно придерживаться неких спра­ведливых рыночных цен и не станет стремиться их превышать. На чем базировалось такое идеалистическое представление, понять трудно. Ведь еще Адам Смит писал, что как только предприниматели собира­ются вместе, они думают над тем, как бы организовать ценовой кар­тель и взвинтить цены. При рыночном механизме сбить цену (и об этом тоже писал Смит — вспомним его знаменитую «невидимую руку рын­ка») может только конкуренция.

Шик списывал неоднозначные результаты реформы в 1965-1966 годах лишь на то, что она осуществляется недостаточно радикально. Надо сказать, что в дискуссиях на заседаниях Президиума ЦК КПЧ в 1966 году не раз от­мечалось, что либерализация цен с 1 января 1967-го может привести к дик­татуре производителя над потребителем. Но все же президиум согласился с Шиком, и реформа заработала на полную мощность с 1 января 1967 года. Неудивительно, что реформа 1965 года привела в Чехословакии к предсказанным еще Адамом Смитом результатам: в стране начался как рост зарплаты, так и рост цен. Особого стремления улучшать качество продукции предприятия-монополисты, естественно, не проявляли. Вследствие ценовой реформы 1967 года оптовые цены выросли в среднем на 29-30%. Рентабельность предприятий вместо запланиро­ванных Шиком 22% подскочила на 71%.

Если национальный доход в стране в первый год реформы (1966) вырос на 9%, то в 1967 году — уже только на 5,2%[15]. Если очистить этот показатель от роста цен, он предстанет в гораздо более скромном виде. Промышленное производство выросло в 1964 году на 2,9% (в 1963-м оно упало на 0,9%), в 1965 — на 7%, в 1966 — на 6,2%, в 1967 году — на 7,1%. Производительность труда после взлета в 1966 году (+7,3%) росла уже медленнее: в 1967 году — +4,8% (в 1961 году — +6%).

Инвестиционная активность снизилась: предприятия «проедали» свои основные фонды, а государство во многом самоустранилось от инвестиционного процесса. Если рост инвестиций в 1964 году составил 11,3%, то в 1967 — всего 2,7%.

Чехословацкие рыночные реформы продвинулись, как правильно констатировало ЦРУ еще в 1964 году, дальше всех других в социалисти­ческом лагере и соответственно значительно раньше их столкнулись с проблемой усиливающейся макроэкономической несбалансирован­ности. Прогнозы группы Шика о безинфляционном росте не сбылись. Гораздо в большей степени, чем ожидалось, стали расти цены. Имея возможность повышать цены и доходы, некоторые предприятия стали сворачивать производство продукции. В 1968-1969 годах темпы роста чехословацкой экономики несколько снизились, хотя в целом все еще оставались достаточно высокими — более 5% в год[16].

В 1965-1967 гг. личное потребление населения выросло на 6,7%. Если в 1962 году в общем росте номинальной зарплаты 73,9% прихо­дилось на рост занятости в экономике в целом и лишь 26,1% — на рост заработной платы как таковой, то в 1967-м это соотношение составляло уже 20% и 80%[17].

В 1967 году рабочий в Чехословакии на среднюю месячную зарпла­ту мог купить 618 кг хлеба (в 1955 — 412 кг), 53 кг свинины, 40 кг сли­вочного масла (в 1955 году — 25 кг), 201 кг сахара (в 1955 году — 97 кг), 473 литра пива, 3,6 мужских костюмов, 7,4 дамских платьев, 34 мужских рубашек, 0,8 холодильников, три пылесоса, 11,5 пар мужской кожаной обуви, 1,4 радиоприемников. Инженер на производстве мог позволить себе еще больше: например, 880 кг хлеба, 76 кг свинины или 672 литра пива. Примечательно, что покупательная способность зарплат чиновников была меньше, чем у рабочих: 558 кг хлеба, 48 кг свинины и 426 литров пива[18]. В 1967 году реальная зарплата «скакнула» за год на 5,5%, что было уже выше роста производительности труда (в 1965-м она увеличилась на 2%). Но цены выросли еще сильнее.

Уже в 1967 году — то есть в первый год полного осуществления ре­формы — в ЧССР на руках у населения стало столько денег, что возникла реальная угроза дефицита в торговле хлебом и мясом. Цены на эти про­дукты повседневного потребления повысить не решились, и, как всег­да, чехословацкое руководство немедленно обратилось за помощью к Москве. СССР и так поставлял в Чехословакию 1,3 миллиона тонн зер­на ежегодно. Но из Праги пришел запрос на дополнительные 100 тысяч тонн в 1967 году, а также на 10 тысяч тонн нежирной свинины. В марте 1967 года в Москве на эту просьбу отреагировали положительно[19]. Та­ким образом, за «реформаторские» просчеты Шика расплачивался со­ветский налогоплательщик.

Между тем Шик все время говорил о необходимости развивать от­ношения с капиталистическим Западом, а СССР характеризовал об­текаемо как «рынок с низкими требованиями качества». В декабре 1966 года было принято решение разрешить образование совместных предприятий между чехословацкими компаниями и западными фир­мами. Предприятия ЧССР получили и ограниченное право оставлять у себя часть валютной выручки[20]. Шик предлагал ликвидировать монополию внешней торговли, но руководство страны было против, понимая, что в этом случае хлынув­шие на чехословацкий рынок западные товары могут попросту погу­бить целые отрасли отечественной промышленности.

Реформа, особенно после 1967 года, привела к резкому росту цен, за которым рост зарплаты уже не поспевал. Особенно сильно от реформы пострадали многодетные семьи, ко­торым государство урезало пособия. Например, при рождении второго ребенка в средней рабочей семье доход этой семьи сразу сокращался на 150 крон в месяц, а при рождении третьего — еще на 100 крон. Причем если мать была вынуждена оставить работу, чтобы сидеть с детьми, то доходы семьи падали еще сильнее — на 230 и 446 крон соответственно[21].

Социальный результат таких «прогрессивных» мер не заставил себя ждать. В 1967 году (когда реформа заработала на полную мощность) в ЧССР была зафиксирована самая низкая в истории страны рождае­мость — 217 тысяч живорожденных детей, в то время как в 1957-м ро­дились 250 тысяч новых чехов и словаков. Причем в 1967 году снижение рождаемости в консервативной, более сельской и более религиозной в целом Словакии впервые в истории было даже большим, чем в урбани­стической Чехии.

Зато в том же 1967-м 30% всех беременных женщин в Чехослова­кии сделали аборт — всего 95 тысяч, то есть на сотню рожденных при­ходилось 44 так и не увидевших свет детей[22]. Одной из причин такого положения была финансовая недоступность для женщин средств контрацепции.

После начала экономической реформы сократилось жилищное стро­ительство, и теперь 40% новых домов и квартир должны были строить сами же граждане. Например, на селе вместо 70 тысяч плановых новых квартир в 1966-1967 годах построили лишь 10463 (то есть 17% от плана)[23].

Неудивительно, что молодые семьи не могли найти себе отдель­ное жилье, — на это в новой рыночной среде требовалось как минимум 50 тысяч крон. Соответственно, в стране из 120 тысяч заключенных в 1967 году браков распалось 20 тысяч. Из-за разводов 20 тысяч несовершеннолетних детей в ЧССР в 1967 году потеряли одного из родителей. Причем в Чехии разводов в расчете на население было больше, чем в Словакии. Даже ЦК КПСС отмечал, что национальный характер у че­хов и словаков разный, в том числе и по отношению к семье.

«Чехи — эгоисты, живут только для себя, их не волнует положение в коллективе. Чех не уважает человека, который не имеет личной маши­ны, дачи на селе, сберегательной книжки… Мужчины воспитанием де­тей почти не занимаются. Любят посидеть в пивных и поболтать о по­литике… Легко изменяют своим женам. Женщин-чешек нельзя назвать красивыми, они выглядят крупными и мускулистыми, но в семье они голова. Благодаря их верности мужьям семьи редко распадаются»[24].

«Напротив, словацкие мужчины придают семье большое значение, ценят своих жен, за что чехи презрительно называют их «олухами» и «мужиками». Словаки, отмечали в Москве, «ближе к нам, к России, к Украине…». «По характеру словаки спокойные, немногословные, трудолюбивые люди. Своего достояния добились упорным трудом, у них сильно развито чувство взаимопомощи и коллективизма. Словаки гостеприимны и хлебосольны, бескорыстны и доброжелательны» [надо сказать, одурманивание себя подобными стереотипами говорит о непрофессионализме производящих анализ].

Хотя количество новых семей и продолжало расти на 3-4 тысячи в год, этот прирост был меньше, чем прирост молодых людей в «брач­ном» возрасте 18—25 лет.

Росла и смертность, что только отчасти можно было объяснить есте­ственным процессом общего старения населения. В 1967 году умерли 144 тысячи граждан ЧССР, в то время как в 1961 — 126 тысяч. Если до реформы Чехословакия занимала лидирующие позиции в мире по про­должительности жизни, то после 1963 года она стала заметно отставать от развитых стран по темпам роста этой самой продолжительности.

Государственное статистическое ведомство ЧССР так резюмирова­ло демографические итоги «реформаторского» года:

«Ухудшение демо­графической ситуации, которое проявлялось уже несколько лет, еще бо­лее углубилось в 1967 году»[25].

Уже тогда, в 1967-м многие жители Чехословакии выражали обе­спокоенность социальной стороной экономической реформы. КГБ СССР отмечал это в подготовленной для ЦК КПСС 5 мая 1967 года информации «Некоторые сведения об отрицательных проявлени­ях среди населения ЧССР»:

«Наибольшее число нареканий вызывают случаи снижения заработной платы и новый порядок выдачи преми­альных в промышленности. Высказывается опасение, что некоторым предприятиям (особенно угольным шахтам) угрожает закрытие как нерентабельным»[26].

КГБ совершенно правильно уловил главную причину недовольства граждан плохо продуманными и просчитанными рыночными рефор­мами Шика. Ведь цены на свободу с 1 января 1967 года были отпущены не все. Соответственно, страдали те предприятия, которые не могли, в отличие от конкурентов из других отраслей, повысить цены на свою продукцию. Если в целом рентабельность (то есть соотношение прибыли и затрат производства) чехословацкой промышленности в 1967 году составила 12,23%, то, например, в пищевой промышленности (цены на продукты по-прежнему регулировались) она была наполовину меньше, чем в ма­шиностроении. 85% предприятий пищевой промышленности по ито­гам 1967 года имели рентабельность ниже 10%, а 60% машинострои­тельных предприятий — между 10 и 20%. Но, к удивлению самого же Шика, рентабельность оказалась разной и в масштабах одной отрасли, и отнюдь не потому, что одни предпри­ятия работали эффективнее, чем другие.

Дело в том, что «экономисты-реформаторы» рассчитали предпри­ятиям одинаковую норму рентабельности, невзирая на разные условия производства. Особенно сильно этот просчет проявился в горнодобыва­ющей промышленности. Если угольные шахты имели пласт угля близко к поверхности, то они и работали рентабельно. А те, кому не «повезло» с глубиной залегания пласта, оказывались на грани банкротства, как ни старались, — отпускная цена на уголь была для всех одинаковая. Но после 1967 года от всех предприятий требовали одного — повы­шать прибыль. Поэтому «невезучие» предприятия были вынуждены не только прекратить выплату премий, но еще и снизить зарплату, чтобы хотя бы так добиться искомой рентабельности. Понятно, что рабочие были этим порядком недовольны — ведь они-то работали не хуже, чем год назад, да и объективно тяжелые условия работы шахтеров никоим образом не улучшились. Именно об этом и писал КГБ в своем анализе ситуации в ЧССР еще в мае 1967 года.

Если творцы реформы думали, что после частичного отпуска цен с 1 января 1967 года прибыль составит 30% от фонда зарплаты, то в реальности она достигла 78%. Другими словами, и это признало государ­ственное статистическое ведомство, предприятия в погоне за финансовыми показателями стали сокращать фонд зарплаты, что вообще-то нормально для капиталистической рыночной экономики. Но Шик-то говорил о некоей «социалистической рыночной экономике», где рынок будет мирно сосуществовать с отсутствием безработицы и прочими до­стижениями социализма вроде нулевой инфляции. Однако рабочим новая экономика явно не нравилась, так как в реальности она все мень­ше походила именно на «социалистическую».

Шик тем не менее готовил ко второму изданию свой экономиче­ский бестселлер «План и рынок при социализме». В новом здании он особенно резко критиковал «концепцию природы товара» Сталина. Те­перь это было не просто абсолютно безопасно — борьба против «стали­низма» отныне приносила популярность, а сам Сталин Шику по понят­ным причинам ничего уже ответить не мог.

По итогам 1967 года в горнодобывающей сфере нерентабельными все равно оказались 35 предприятий, 198 других имели низкую рен­табельность от 0 до 9,9%, 314 предприятий добились рентабельности в диапазоне 10-19,9%, а 113 были «богатыми» — от 20 до 29,9%[27]. Но такое расслоение было чревато большими беспорядками — ведь рабо­чие не понимали, почему за одинаковый труд теперь они неожидан­но стали получать по-разному. Реформаторам пришлось срочно оза­ботиться созданием механизма перераспределения средств между «богатыми» и «бедными» предприятиями. А это фактически означало признание краха самой концепции реформы с ее «самостоятельностью предприятий».

Перспективы реформы были еще опаснее. В 1967 году государ­ственное статистическое ведомство забило тревогу относительно поч­ти полного прекращения инвестиционного строительства в стране. Другими словами, предприятия лишь проедали прибыль (у кого она вообще была) и ничего не вкладывали в новое оборудование. В 1967-м «освобожденные» предприятия выплатили своим сотрудникам часть прибыли в размере 735 миллионов крон (в том числе 468 миллионов — рабочим, 173 миллиона — инженерам и техникам и 94 миллиона — ра­ботникам управленческого аппарата). 12% предприятий не нашли средств ни на какие выплаты[28].

Зато инвестиции в новое оборудование выросли в 1967 году всего на 2,6% (в 1965-1966 — на 9,8%). Да и эти мизерные капиталовложения представляли собой последние отголоски громадной «инвестиционной волны» начала 60-х годов. Теперь же речь шла только о достройке того, что заложили в то время. В целом в промышленности инвестиции даже упали на 5%.

Еще в марте 1967 года Президиум ЦК КПЧ поручил Госплану и Ин­ституту экономики Академии наук срочно представить предложения по устранению проявившихся в ходе реформы диспропорций народ­ного хозяйства. Институт экономики предложил ускорить реформу, а Госплан — притормозить ее. Согласились с мнением Госплана, и пол­номочия центра в отношении предприятий опять были усилены. Руко­водство КПЧ всеми силами хотело избежать грозившей стране инфля­ции. Шик же утверждал, что виновата не реформа, а сама чехословацкая экономика, которая до реформы еще не доросла.

Итак, с января 1968 года реформу уже пытались снова подкоррек­тировать. Зарплата руководства предприятия стала зависеть уже не только от прибыли, но, как прежде, от выполнения неких количествен­ных показателей, например модернизации основных фондов, роста экспортных поставок и т.д. Для подавления уже ясно просматривав­шихся инфляционных процессов был введен налог на заработную пла­ту, существенно превышающую определенный средний уровень. Но денег в стране было явно много, и госбанк Чехословакии официально объявил в начале 1968 года о выпуске в ближайшем будущем банкно­ты достоинством в 500 крон (до сих пор самой крупной купюрой была «сотня»)[29].

Относительно неплохим в 1967 году стало положение в сельском хозяйстве, где были повышены закупочные цены на продукцию кооперативов. Но лишь часть этого повышения переложили на плечи потре­бителей, и государству, вопреки планам Шика, пришлось тратить боль­шие средства на дотации розничных цен. Однако население в 1967-м стало возмущаться тем, что с полок магазинов исчезли все дешевые мясные продукты (на них приходилось теперь всего 11% выпускаемой «освобожденными» предприятиями мясной продукции), что опять-та­ки било больше всего по пенсионерам и многодетным семьям. В начале 1968 года пришлось позабыть о «свободе» и «самостоятельности» пред­приятий: правительство поручило министерству сельского хозяйства и министерству снабжения срочно принять меры для увеличения произ­водства дешевых мясных изделий на 5 тысяч тонн (или на 20%)[30].

В целом правительство решило в период до 1970 года не допускать роста цен более чем на 1-1,5% в год. Но выполнение этой задачи тре­бовало снова лишить предприятия их только что обретенной самосто­ятельности в ценовой политике. Вдобавок уже в начале 1968 года всем жителям Чехословакии на собственных кошельках было ясно, что цены растут гораздо быстрее, чем на 1-1,5%.

В целом закончившаяся к 1960 году при Новотном коллективиза­ция села с экономической точки зрения себя более чем оправдала. Еще никогда в истории Чехословакии страна не была так обеспечена про­довольствием собственного производства, как в 1967 году[31]. И это при­том, что еще никогда на селе не работало так мало людей, как в тот год. Вот только с экономической реформой Шика это было никак не связа­но. Напротив, это стало результатом массированного планового влива­ния государственных средств 50-х — начала 60-х годов в техническую и агрономическую модернизацию села. Но эти масштабные инвестиции ничего бы не дали, если бы они не шли на перевооружение крупных производительных хозяйств — кооперативов.

По сравнению с 1963 годом уборка зерна комбайнами выросла в 1967-м с 150 тысяч гектаров до 400 тысяч[32]. В 1936 году объем произведенной сельскохозяйственной про­дукции в ЧСР составил в ценах 1960 года 43 миллиарда крон. Впер­вые в социалистической Чехословакии этот уровень был превзойден в 1960 году — то есть именно после завершения массовой коллективи­зации. В 1967 году превышение над уровнем 1936 года стало рекорд­ным — 15% (в животноводстве — на треть)[33]. Это было блестящее дости­жение, если учесть, что количество занятых на селе уменьшилось после 1945 года на несколько миллионов человек (выселение немцев и индустриализация), а сельхозземель стало меньше на 660 тысяч гектаров (прежде всего, в Чехии).

О продуктивности социалистического сельского хозяйства сви­детельствует то, что уже с 1955 года был превышен уровень 1936 года по производству продукции в расчете на 1 га полезной сельскохозяй­ственной площади. В 1967 году животноводство работало лучше, чем в 1936-м, на 45,53%, растениеводство — на 25%. Гораздо больше в расчете на 1 га стали производить зерна, мяса и яиц, но меньше — молока и кар­тофеля (последнее было не страшно, так как отражало общее сокраще­ние потребления этого продукта по мере роста уровня жизни).

Самым важным итогом коллективизации было то, что уже в 1953 году село дало больше, чем в 1936-м, продукции именно на ры­нок, то есть для городских потребителей и промышленности. Напом­ним, что именно в 1953 году коллективизация в Чехословакии впервые приняла массовые масштабы. А вот после борьбы с перегибами в деле коллективизации летом — осенью 1953-го (когда распалось много ко­оперативов) рыночная продукция опять откатилась ниже довоенного уровня (правда, больше этого уже не повторялось).

В 1967 году село продало городу на 50% больше продукции, чем в 1936-м, а производство «рыночной» продукции в расчете на 1 га вырос­ло в 1936-1967 годах на 67,4%[34]. В ценах 1960 года в 1936-м на одного жителя Чехословакии приходилось сельскохозяйственной продукции на 1100 крон, а в 1967-м — на 1750 крон.

Но к началу 1968 года негативное воздействие ценовой реформы Шика дало о себе знать и на селе. Впервые за весь социалистический период (то есть с февраля 1948 года) сократилось поголовье скота, в том числе коров (в 1967 году их было 1929 тысяч). Увидев рост цен на мясо, кооперативы, естественно, стали забивать скот, чтобы подзаработать. Меньше стало и свиноматок, а вот поросят прибавилось. Словом, и ко­оперативы стали жить настоящим днем, не заботясь об естественном росте или хотя бы о сохранении поголовья. По этой же причине стало больше кур (более 24 миллионов) — их можно было гораздо быстрее от­кормить и продать, чем тех же коров. Килограмм курятины в зависимо­сти от сортности стоил в начале 1968 года 18—26,5 крон. В среднем поголовье скота в конце 1967 года вернулось на средний уровень 1962-1966 годов, и это сокращение грозило продолжиться и впредь.

Следует подчеркнуть, что в 1965 году радикальная экономическая реформа началась не только в Чехословакии, но и в Венгрии, да и в самом Советском Союзе. Пленум ЦК Венгерской социалистической рабочей партии (ВСРП, так называлась после 1956 года компартия страны) про­шел практически одновременно с чехословацким — в январе 1965 года.

В сентябре 1962-го в «Правде» была опубликована статья харьков­ского профессора Евсея Либермана «План, прибыль, премия». В ней предлагалось осуществить некоторые шаги по либерализации («либер манизации», как стали шутить на Западе) советской экономики. Сами предложения для чехословацких экономистов не могли представлять никакого интереса, поскольку содержали примерно то, что в Праге уже опробовали (причем с нелучшими результатами) и из чего постарались извлечь определенные уроки. Однако в политическом смысле сам факт публикации в «Правде» — не просто газете, а органе ЦК КПСС, не допу­скающем возникновения случайных дискуссий, — означал, что Москва опять дает санкцию на дальнейшее движение к реформам. Сторонники преобразований, которых в Праге становилось все больше, использова­ли событие для того, чтобы обеспечить очередной политический пере­лом в свою пользу, одержав победу над теми, кто опасался негативных социальных последствий экономической реформы[35].

Либерман направил в ЦК КПСС докладную записку под характер­ным названием «О совершенствовании планирования и материаль­ного поощрения работы промышленных предприятий». Его предло­жения поддержали ведущие экономисты академики В. С. Немчинов и С.Г.Струмилин, эксперты Госплана СССР, руководители предприятий.

Экономическая реформа в Советском Союзе вводилась в действие также начиная с 1965 года рядом постановлений ЦК КПСС и Совета Ми­нистров СССР, распространявших ее положения на отдельные отрасли и сектора народного хозяйства: например, «Об улучшении управле­ния промышленностью, совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства» (По­становление сентябрьского 1965 г. Пленума ЦК КПСС), «О совершен­ствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства» (Постановление ЦК КПСС и Совмина СССР от 4 октября 1965 г.), «Положение о социалистическом государ­ственном производственном предприятии», утверждено СМ СССР 4 ок­тября 1965 г., «О переводе совхозов и других государственных сель­скохозяйственных предприятий на полный хозяйственный расчет» (13 апреля 1967 г.) и т.д.

По смыслу советская реформа была абсолютно тождественна рефор­ме чехословацкой, поэтому все предсказания ЦРУ о неизбежном обо­стрении отношений между Москвой и Прагой на почве якобы разной экономической политики были построены на песке и не имели под со­бой никаких оснований, кроме стремления выдать желаемое за дей­ствительное. В СССР ликвидировались органы территориального хозяйствен­ного управления и планирования — советы народного хозяйства (введенные Хрущевым в 1957 году), а предприятия становились основной хозяйственной единицей. Как и в ЧССР, сокращалось количество дирек­тивных плановых показателей (с 30 до 9).

Действующими оставались показатели по общему объему продукции в действующих оптовых це­нах; важнейшей продукции в натуральном измерении; общему фонду заработной платы; общей суммы прибыли и рентабельности, выражен­ной как отношение прибыли к сумме основных фондов и нормируемых оборотных средств; платежам в бюджет и ассигнованиям из бюджета; общему объему капитальных вложений; заданий по внедрению новой техники; объему поставок сырья, материалов и оборудования. Так же, как и в Чехословакии, расширялась хозяйственная само­стоятельность советских предприятий. Они отныне обязаны были са­мостоятельно определять детальную номенклатуру и ассортимент продукции, за счет собственных средств осуществлять инвестиции в производство, устанавливать долговременные договорные связи с по­ставщиками и потребителями, определять численность персонала, раз­меры его материального поощрения.

Ключевое значение придавалось интегральным показателям фи­нансовой эффективности производства — прибыли и рентабельности. За счет прибыли предприятия получали возможность формировать ряд фондов — фонды развития производства, материального поощ­рения, социально-культурного назначения, жилищного строительства и т.д. Использовать фонды предприятия могли по своему усмотрению (в рамках существующего законодательства).

Что касается ценовой политики, то оптовая цена реализации долж­на была обеспечивать предприятию заданную рентабельность произ­водства. Вводились нормативы длительного действия — не подлежа­щие пересмотру в течение определенного периода нормы плановой себестоимости продукции. В советском сельском хозяйстве закупочные цены на продукцию повышались в полтора — два раза, вводилась льготная оплата сверхпла­нового урожая, снижались цены на запчасти и технику, уменьшились ставки подоходного налога на крестьян.

Основные положения «косыгинской» реформы были постепенно, как и в ЧССР, введены в действие на протяжении 8-й пятилетки (1965— 1970 годы). К осени 1967 года по новой системе работали 5500 предприя­тий (1/3 выпускаемой промышленной продукции, 45% прибыли), к апре­лю 1969-го — 32 тысячи предприятий (выпускавших 77% продукции). Косыгинской реформе тоже первоначально сопутствовал успех. В 1966-1969 годах среднегодовые темпы роста национального дохода в СССР составляли 6,1% (в США 3,1%, Японии 7,4%, ФРГ 3,4%, Франции 4,4%, Великобритании 2,2%). Но с 1970 года в СССР, как и ранее в Чехос­ловакии, стали отмечаться инфляционные тенденции, и реформу при­шлось скорректировать. Она отнюдь не была свернута, как утвержда­ют некоторые исследования, под влиянием событий в Чехословакии в 1968 году.

В Чехословакии в 1967 году уже ясно вырисовывалась дилемма. Либо надо было для подавления грозящей гиперинфляции опять воз­вращаться к плановой экономике, либо переходить к капитализму и разрешать частную собственность на средства производства. Ведь толь­ко в этом случае у существующих предприятий-монополистов могла бы (хотя и не сразу) появиться конкуренция. Дальше искусственно соз­давать конкуренцию наращиванием импорта государство уже не мог­ло. Если в 1965 году ЧССР еще имела положительное сальдо внешней торговли (119 миллионов крон), то в 1968 — уже отрицательное и очень опасное по размерам — 517 миллионов крон[36]. В 1965-1970 годах им­порт из капиталистических стран вырос на 80%.

Однако ни Шик, ни другие авторы реформы не собирались отка­зываться от социализма, причем до 1968 года это было их искренним убеждением. Уже в эмиграции после 1968-го Шик писал:

«Основопола­гающие цели обновления рынка были известны. Основная работа на­шего коллектива была направлена на определение нового способа пла­нирования народного хозяйства, которое мы все считали необходимым, поскольку не хотели, чтобы введение рыночного механизма сопрово­ждалось возникновением негативных процессов, присущих капитали­стической системе хозяйства».

Но к 1967 году эти самые «негативные процессы» были уже налицо. Из-за резкого роста зарплаты в 1967-м у населения было 7 миллиар­дов крон свободных денежных средств, которые оно не знало куда деть (в 1962-м таких средств было примерно 2,7 миллиарда крон)[37]. При­чем одной из причин этого было то, что в магазинах, несмотря на всю самостоятельность предприятий, продавались товары не очень высоко­го качества, и их никто не хотел покупать.

К тому же стали свертываться многие социальные програм­мы — ведь после обретения предприятиями самостоятельности у го­сударства в целом стало меньше средств. Так, в 1966 году было по­строено лишь 76 тысяч квартир — 31% квартир в стране считались переполненными.

Как и в Советском Союзе двадцатью годами позже, реформаторы, сознавая грядущий провал в экономике, пытались направить энер­гию все более и более беспокойного общества в политическую сфе­ру. В 1966 году на съезде КПЧ Шик прямо заявил, что экономические реформы не дают ожидаемого успеха потому, что не сопровождают­ся реформами политическими. Якобы предприятиям по-прежнему не дает развернуться в полную силу партийная бюрократия.

Для Дубчека это была прекрасная возможность снова выступить против Новотного и попытаться отстранить его от власти. Вот тут и пригодился тезис о разделении функций партии и государства.

Между тем американцы, как было показано выше, внимательно следили за позитивными с их точки зрения переменами в Чехосло­вакии. Официально преемник Джона Кеннеди в Белом доме Линдон Джонсон по-прежнему осуществлял в отношении социалистических стран политику «наведения мостов», которая при нем приобрела ста­тус официальной политики США. Если братья Даллесы были нацеле­ны на свержение социалистического строя в Восточной Европе лобо­вым путем — например, через антикоммунистические восстания под руководством вышколенных американцами эмигрантов (яркий при­мер этого — венгерские события 1956 года), то теперь ставка делалась на постепенное размывание власти восточноевропейских компартий «изнутри».

С помощью культурных и научных обменов американцы хотели «прикормить» в социалистических странах творческую интеллиген­цию, которая должна была, в свою очередь, поддерживать «либера­лов» в коммунистических партиях в их борьбе против «консервато­ров». «Либералами» считались те, кто был против плановой экономики и исповедовал антисоветские взгляды той или иной степени открыто­сти. Американцы не сомневались, что в случае победы коммунистов-«либералов» их самих вскоре удастся оттеснить от власти, как это было сделано, например, с Имре Надем в Венгрии в 1956 году.

Еще одной целевой группой «мирной» пропаганды американцев в социалистических странах была молодежь. На нее предполагалось ока­зывать влияние не с помощью нудных политизированных эмигрант­ских передач «Свободной Европы», а путем ненавязчивой пропаганды «американского образа жизни», особенно рок-музыки, которая в 60-е годы была для США тем же, чем в 50-е джаз.

В одной из американских директив радиостанции «Свободная Ев­ропа» относительно пропаганды на молодежь говорилось:

«…пусть они слушают… хотя бы что-нибудь, чем не слушают вообще ничего. На по­мощь пришла музыка… Новая музыка, которую предложил Элвис Прес­ли, и которая достигла своей кульминации у «Битлз», «Роллинг Стоунз» и других групп, явилась началом успеха по многим мотивам… Вероят­но, наиболее характерной чертой новой музыки было то, что она вы­разила отчуждение молодежи. Ни одна группа в передачах «Свободной Европы» не пела песни протеста против жизни при коммунизме. Одна­ко многие из песен звучали как протест против мира, который молодые люди получили в наследство на Западе и на Востоке. Они должны были выражать протест против государственных органов или партийных ра­ботников. Мишенью был мир взрослых»^[38].

Таким образом, песни «Битлз», в которых действительно часто зву­чал протест против западного образа жизни, например против войны США во Вьетнаме, были искусно превращены американцами в песни протеста молодежи Восточной Европы против социализма. Американцы полностью преуспели в своей стратегии — главным противником советских войск в Чехословакии в августе 1968 года была городская молодежь.

Влиятельный американский сенатор-демократ Фулбрайт (который во времена Маккарти наверняка прослыл бы «красным») так форму­лировал в 1966 году доктрину «наведения мостов»:

«Наведение эконо­мических и культурных мостов может проложить путь к повторному объединению Европы. Как только обеим сторонам станет ясно, что тор­говать безопасно и выгодно, идеологические преграды начнут распа­даться. Как только идеологические преграды уступят место дружеским отношениям, основанным на общих интересах, как только жителям Восточной Европы будет ясно, что Федеративная Республика Германии является упорядоченным, достойным уважения миролюбивым госу­дарством, можно будет также ожидать, что рухнут основы восточногер­манского государства»^[39].

Американцы подкидывали восточноевропейской интеллигенции модную в то время «миролюбивую» теорию конвергенции (ее автором считают американца Джона Гэлбрейта)^[40], которая постулировала скорое слияние социализма и капитализма в единой общественной формации, естественно, на западных основах.

Если Чехословакия и другие социалистические страны искренне стремились улучшить отношения с Западом не только на словах (что в своих секретных докладах признавало ЦРУ), то Вашингтон официально сохранял по отношению к Чехословакии в 60-е годы подчеркнуто ле­дяной тон. Торговое эмбарго на экспорт туда высокотехнологической продукции так и не было снято или даже ослаблено. Политические кон­такты удерживались на минимально возможном уровне.

«Миролюбивая» ФРГ по-прежнему считала действительным Мюн­хенский сговор 1938 года, то есть претендовала на Судетскую область Чехии. Судетонемецкое землячество «изгнанных» (так официально в ФРГ именовали выселенных из ЧСР в 1945-1946 годах судетских нем­цев) было в ФРГ очень влиятельным, и на его ежегодных античехословацких сборищах выступали либо сам канцлер, либо ключевые феде­ральные министры.

На первый взгляд такая политика Запада кажется странной, если учесть, что именно Чехословакия с 1962 года, вроде бы, развивалась в нужном американцам направлении: в экономику вводились рыночные начала, чехам и словакам разрешили ездить на Запад, был облегчен въезд в ЧССР и для иностранцев. В 1966 году были сняты все ограни­чения на поездки чехословацких специалистов за рубеж, если их пре­бывание оплачивала принимающая сторона. В ЧССР быстро росло ко­личество изданных книг западных авторов, а в кинотеатрах западные фильмы заняли доминирующее положение.

В 1966 году 37% всех полнометражных фильмов в чехословацких кинотеатрах были западными (76 фильмов), 20,8% — чехословацкими (42) и 17,4% — советскими (35). А уже в январе 1968 года из всех кино­фильмов, которые шли в пражских кинотеатрах, 45,2% были западны­ми, 34,8% — чехословацкими и только 13,1% представляли все социали­стические страны (без Югославии — на нее приходилось 3,7% проката)^{[41] [42]}. А кино было в ЧССР по-прежнему очень популярно — в 1969 году кино­театры посетили 119 миллионов зрителей (население страны составля­ло примерно 15 миллионов человек).

В 1966 году в ЧССР издали в переводе 127 англоязычных книг, 88 перевели с французского, 23 — с итальянского, 76 — с немецкого и 126 — с языков народов СССР. Причем в последующие годы доля советских книг сокращалась, а англоязычных — росла¹. В 1968 году в краткосрочных командировках в капиталистических странах находилось примерно полторы тысячи сотрудников Академии наук Чехословакии (больше всего — в ФРГ). Западные немцы выплачи­вали каждому чехословацкому ученому стипендию в полторы тысячи марок в месяц, а за чтение лекций — более двух тысяч марок. Новотный, который, вопреки прогнозам ЦРУ, был без особых про­блем в 1964 году вновь избран президентом, высказался за парламентские выборы на альтернативной основе, чего не было нигде в со­циалистических странах, даже в столь любимой американцами тогда Югославии.

Ларчик открылся просто — Новотный, как и лидер ГДР Ульбрихт, был верным союзником СССР. Этим он, с точки зрения американцев, очень с невыгодной стороны отличался, скажем, от румынского дикта­тора Николае Чаушеску. Тот загнал румынскую экономику в тупик, ни­каких реформ не проводил, уничтожал своих оппонентов, но зато не скупился на подчеркнуто антисоветские жесты, например, требовал у СССР уступить Румынии Молдавию. Соответственно, США тоже не ску­пились на дружественные жесты в отношении того, кого сами румыны сравнивали с Дракулой. Поэтому основной целью американцев было как можно быстрее убрать Новотного с помощью «либералов» в самой компартии и твор­ческой интеллигенции, для которой Новотный сделал так много, как ни один лидер Чехословакии до него.

В таких условиях любое демонстративное улучшение отношений с Чехословакией могло бы восприниматься как поддержка курса Новот­ного, а этого в Вашингтоне решительно хотели избежать. Среди чехословацкой эмиграции новую линию конвергенции и поддержки «либерального крыла» в КПЧ проводил уже упоминавший­ся выше журнал «Свьедетстви» Павла Тигрида. Там хвалили, например, Шика и Млынаржа и постоянно ругали Новотного как тормоз демокра­тических преобразований. В своей книге «Маркс на Градчанах» Тигрид писал:

«В течение последних лет в мире и у нас, видимо, выявилось, что единственная реальная политическая надежда чехословацкого народа на более терпимую, достойную, свободную жизнь состоит в либерали­зации внутри КПЧ, в изменениях в ее руководстве и ее ключевых ор­ганизациях. Непосредственное будущее чехословацкого народа тесно связано с тем, удастся ли ревизионистским силам проникнуть глубже и шире в органы партии, массовые организации, профсоюзные и моло­дежные союзы и, в конце концов, самый оплот власти в государстве, в руководство КПЧ… Каждый пост в руках ревизионистов — это еще одно оружие в борьбе… еще один опорный пункт…»[43]

Еще в 1963 году журнал Тигрида (который довольно широко читали среди чехословацкой интеллигенции — ведь он был левым и, вроде бы, критически настроенным и по отношению к капиталистическому Западу) выдвинул главный лозунг — «покончить с новотновщиной». Под этим под­разумевалось то, чего требовал и Дубчек, — прекращение политического руководства со стороны КПЧ над всей жизнью в стране — от экономики до культуры. Тигрид назвал это «покончить с самозваной деспотией».

В то время как ЦРУ и находившаяся под его контролем чехословац­кая эмиграция внимательно следили за начавшимися в Чехословакии радикальными реформами, американская печать в 60-е годы либо во­обще игнорировала Чехословакию, либо с пренебрежением, а порой и в оскорбительной манере писала о чешском национальном характере. Мол, если поляки и венгры полны национального самосознания и гото­вы на открытую борьбу против «поработившего» их Советского Союза, то чехи привыкли к иностранному господству и способны разве что на тихое ерничанье в духе бравого солдата Швейка.

Например, в 1965 году в главном американском внешнеполитиче­ском журнале «Форин Афферс» была всего одна статья про Чехослова­кию под названием «Чешские сталинисты упорно сопротивляются»[44].

Более или менее регулярно писала о событиях в ЧССР лишь «Нью- Йорк Таймс». Но и здесь главной темой была только десталинизация. Ничего о повседневной жизни в Чехословакии своим читателям газета не сообщала.

Американские газеты лишь писали о природной пассивности чехов, якобы продиктованной историей этого народа. Например, в одном из комментариев говорилось:

«Покорность прочно укоренилась в природе чехословаков за последние триста лет»[45].

В другом утверждалось:

«Они научились, так же как и их предки, жить под иностранным господством и извлекать из этого выгоды…».

«Если бы у израильских государствен­ных деятелей был менталитет чехословацких демократов, еврейское государство никогда бы не возникло».

Журнал «Тайм» писал в декабре 1957 года:

«У чехов, которые на протяжении почти всей своей истории были подчинены иностранному господству, нет традиции сопротивления; их государство было дано им в Версале, когда союзники создали Чехословакию на обломках Австро-Венгерской империи»[46].

Такие же настроения царили и в американском конгрессе, который по-прежнему занимал в отношении социалистических стран гораздо более жесткую позицию, чем госдепартамент. И уход Маккарти в этом смысле ничего не изменил. Один из депутатов конгресса так отозвался о Чехословакии:

«Чехословаки (американские депутаты, видимо, счита­ли чехов и словаков единым народом — Прим, автора.) — это потерян­ный народ. Они не борются. Лишь сидят и ждут… Мне кажется, что чехи очень пассивны. Они никогда не боролись за свою свободу, им ее всегда даровали, а если что-то дается без жертв, то это легко и потерять»[47].

Излишне говорить, что американским читателям ничего не сооб­щали о славных страницах чехословацкой истории — например о гуситском движении, когда чешские войска доходили до Берлина и отражали крестовые походы объединённой Европы. Естественно, ничего не знали средние американцуы  и о словацком национальном восстании или о варварском нацистском терроре в Чехии и Моравии. Ведь эти факты не вписывались  в концепцию «унылого» и «малодушного» народа, каковыми считались чехи и словаки просто потому, что не хотели без причины ссориться с СССР, освободившем страну от нацизма.

Более честные американские корреспонденты иногда отмечали, что в разговорах обычные чехи припоминают Западу Мюнхенский сговор 1938 г., когда Париж и Лондон отдали страну на растерзание Гитлеру. В тот момент ценой войны с Германией Чехословакию был готов поддержать только Советский Союз, и в Чехословакии это прекрасно помнили»

Весна и осень чехословацкого социализма, 1938-1968 гг. Ч.2. Осень: Чехословакия в 1948-1968 гг. М.: Университет Дмитрия Пожарского, 2016. С.275-304

P.S. С грустью должен признать, что обращение к «рыночным механизмам» в ответ на кризис роста говорит, что их авторы совершили типичную ошибку «женской логики»: Вы несправедливы к N! — так что я, молться на него должна?».

И/или они были плохими марксистами, не понимавшими диалектики, где противоречия — движущая сила прогрессивного развития системы. Если они выявились, их надо решать в рамках прежних правил игры, скорей даже ужесточить их, чтобы обострить сообразительность акторов, а не менять на ходу и тем более не отказываться от них, иначе кризис систему обрушит. Потом ровно на те же грабли наступили мы в катастройку.

 Примечания

[1]http://www.faqs.org/cia/docs/78/0000119583/1NTELLIGENCE-MEMORANDUM—CZECHOSLOVAKlA%27S-NEW-POLICY-IN-THE-SOVIET-BLOC.html.

[2] Темпы роста экономики США в 50-е годы составляли 4-4,5%, причем в 1957 году начался спад.

[3] Kaplan К. Socialni souvislosti krizi komunistickeho rezimu 1953-1957 a 1968-1975. Praha, 1993. S.31

[4] Kaplan K. Socialni souvislosti krizi komunistickeho rezimu 1953-1957 a 1968-1975. Praha, 1993. S.32

[5] Kaplan К. Socialni souvislosti krizi komunistickeho rezimu 1953-1957 a 1968-1975. Praha, 1993. S.34

[6] Kaplan K. Socialni souvislosti krizi komunistickeho rezimu 1953-1957 a 1968-1975. Praha, 1993. S.37.

[7] Kaplan К. Socialni souvislosti krizi komunistickeho rezimu 1953-1957 a 1968-1975. Praha, 1993. S.38

[8]http://is.muni.cz/th/207229/esf_m/DP_Bobulova_Ekonomicke_reformy_v_CSSR_v_60._letech.pdf .

[9] Kaplan К. Socialni souvislosti krizi komunistickeho rezimu 1953-1957 a 1968-1975. Praha, 1993. S.88.

[10] Rude Pravo. 1.03.1968.

[11] Hochmann J. (editor). Nadeje umira posledni. Vlastni zivotopis Alexanrda Dubceka. Praha, 1993. S. 114.

[12]http://is.muni.cz/th/207229/esf_m/DP_Bobulova_Ekonomicke_reformy_v_CSSR_v_60._letech.pdf.

[13] Adam J. Wage, Price and Taxation Policy in Czechoslovakia 1948-1970. Berlin, 1974. P. 144.

[14] Adam J. Wage, Price and Taxation Policy in Czechoslovakia 1948-1970. Berlin, 1974. P.152-153.

[15] www.vse.cz/polek/download.php?jnl=aop&pdf=149.pdf.

[16] http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Polit/Trav/31.php.

[17] Kaplan К. Socialni souvislosti krizi komunistickeho rezimu 1953-1957 a 1968-1975. Praha, 1993.S.338.

[18] Kaplan К. Socialni souvislosti krizi komunistickeho rezimu 1953-1957 a 1968-1975. Praha, 1993. S.87.

[19] Чехословацкий кризис 1967-1969 гг. в документах ЦК КПСС. М., 2010. С. 16.

[20] Golan G. Reform Rule in Czechoslovakia: the Dubcek era 1968-1969. Cambridge University Press, 1973. P.22

[21] Rude Pravo. 5.03.1968.

[22] Rude Pravo. 5.03.1968.

[23] Rude Pravo. 1.03.1968.

[24] Павленко О. Советские информационно-аналитические и оператив­ные материалы по чехословацкому кризису 1968 года // «Пражская весна» и международный кризис 1968 года. Статьи, исследования, воспоминания. М., 2010. С.76

[25] Rude Pravo. 5.03.1968.

[26] Чехословацкие события 1968 года глазами КГБ и МВД СССР. М., 2010. С. 127.

[27] Rude Pravo. 7.03.1968.

[28] Rude Pravo. 8.03.1968.

[29] Rude Pravo. 8.03.1968.

[30] Rude Pravo. 1.03.1968.

[31] Такого уровня впоследствии не удавалось достичь вплоть до 1981 года, после чего снова начался подъем.

[32] Rude Pravo. 1.03.1968.

[33] Rude Pravo. 8.03.1968.

[34] Rude Pravo. 8.03.1968.

[35] http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Polit/Trav/31.php.

[36] Kaplan К. Socialni souvislosti krizi komunistickeho rezimu 1953-1957 a 1968-1975. Praha, 1993. S.89.

[37] Kaplan K. Socialni souvislosti krizi komunistickeho rezimu 1953-1957 a 1968-1975. Praha, 1993. S.33.

^[38]Матоуш М. Фронт без перемирия. Чехословакия в борьбе против идеологической диверсии. М., 1977. С.61.

^[39]Матоуш М. Фронт без перемирия. Чехословакия в борьбе против идеологической диверсии. М., 1977. С.52.

[40]. Родился в 1908 году. Был профессором экономики в Гарварде (1949- 1975 гг.), работал в Комитете по ценам во время Второй мировой войны, слу­жил послом США в Индии (1961-1963 гг.). Был советником президента Джона Кеннеди и кандидатов в президенты от Демократической партии Эдлая Сти­венсона, Юджина Маккарти и Джорджа Макговерна. Позднее являлся советни­ком президента Билла Клинтона. С 27 декабря 1988 года — иностранный член РАН по Отделению проблем мировой экономики и международных отноше­ний. В 1993 году награждён золотой медалью им.М. В.Ломоносова за выдаю­щиеся достижения в области экономических и социальных наук.

^[41]Kaplan К. Socialni souvislosti krizi komunistickeho rezimu 1953-1957 a 1968-1975. Praha, 1993. S.92.

^[42] Kaplan K. Socialni souvislosti krizi komunistickeho rezimu 1953-1957 a 1968-1975. Praha, 1993. S.91.

[43] Матоуш М. Фронт без перемирия. Чехословакия в борьбе против идеологической диверсии. М., 1977. С. 64.

[44] Faure J. Americky pritel. Praha, 2005. S. 243-244.

[45] Faure I. Americky pritel. Praha, 2005. S.246.

[46] Faure J. Americky pritel. Praha, 2005. S.246.

[47] Faure J. Americky pritel. Praha, 2005. S.246.