Расовая теория спотыкается

Гитлеровский геноцид организовывался на основе расовой теории, и одним из следствий этого страшного опыта стала её дискредитация. Хотя гитлеровцы верили, что "признание факта наследования человеческих качеств составляет суть национал –социализма'' (Рихард Дарре), а...

Print Friendly Version of this pagePrint Get a PDF version of this webpagePDF

Гитлеровский геноцид организовывался на основе расовой теории, и одним из следствий этого страшного опыта была её полная дискредитация. Хотя гитлеровцы верили, что «признание факта наследования человеческих качеств составляет суть национал –социализма» (Рихард Дарре),, а «арийцы» с «семитами» — полные противоположности, как лёд и пламень, отделить немецких евреев от немцев по каким-нибудь объективным, тем паче морфологическим признакам было практически невозможно. Вот один из примеров:

«Однажды я получил приказание выслушать военнопленного «психолога» Эриха Цильке, который уже несколько дней добивался приема у начальника лагеря или его заместителя.

«По особо секретному делу»,—
многозначительно подчеркивал он каждый раз. Посыльный из числа совсем молодых военнопленных солдат — немцы, румыны и итальянцы называли их «плантонами»— приводит ко мне офицера средних лет с погонами капитана. А нам уже было известно, что Цильке вовсе не капитан, а гауптштурмфюрер СС. Он сначала отрицает свою принадлежность к СС, затем начинает убеждать, что гауптштурмфюрер и капитан, в сущности, одно и то же.

Через час Цильке уже откровенничает: служил он, оказывается, под началом оберфюрера СС доктора
Вальтера Вюста в «генеалогическом бюро» при личном штабе Гиммлера и был экспертом по расовым вопросам. Функции его заключались в том, чтобы выносить окончательное заключение в спорных и недостаточно ясных случаях. Известно, что согласно нацистским законам, окончательно оформившимся в 1938 году, лица, у которых оба родителя были евреями, подлежали депортации или заключению в концлагерь, а затем подпадали под действие «окончательного решения»
(еврейского вопроса), т. е. физически уничтожались. Такому же обращению (на нацистском профессиональном жаргоне—«особому обращению») подлежали и полукровки—те, у кого одни из родителей был евреем.

Сложнее было с теми, у кого было еврейской крови на одну четверть. Эти могли жить, но полноценными
гражданами не считались, не могли занимать должности в государственных учреждениях, быть членами партии, служить в армии. Их не обязывали носить желтую нарукавную повязку с шестиконечной звездой Давида, но им и не разрешалось заниматься многими профессиями, посещать общественные учреждения для арийцев, лечиться в общих больницах, пользоваться спортивными сооружениями — бассейнами, стадионами, предназначенными для чистокровных арийцев и т. п. Далее шли имеющие одну восьмую еврейской крови. Эти могли работать всюду, кроме государственных учреждений по особому списку, аппарата НСДАП и, конечно, СС.

Всеми этими вопросами ведали: «генеалогическое бюро» при личном штабе рейхсфюрера СС, управление по расовым вопросам при центральном аппарате НСДАП, соответствующий отдел главного управления имперской безопасности, подчинявшийся рейхсфюреру СС, и децернат — отдел в составе гестапо. Последний возглавлял Эйхман. Цильке использовался и там в качестве эксперта-референта. В условиях нацистской Германии нередкими были случаи, когда всеми правдами и неправдами евреи добывали себе новые, арийские документы, меняли фамилии, старались, чтобы спасти жизнь, стать, например, из полукровок четвертькровками — это давало шанс на спасение. Словом, многие пытались улучшить свою «родословную» хотя бы на одну ступеньку. Некоторым это удавалось. Но когда что-либо вызывало подозрение или следовал донос в гестапо (а ведь доносы на своего соседа, сослуживца, друга, собутыльника, конкурента, приятеля и т. д. приняли в рейхе гигантские масштабы),
а документальные подтверждения подлога отсутствовали— словом, когда случай был запутанным и сложным, тогда призывали на экспертизу Эриха Цильке.

Он, выросший в Вильнюсе, проведший юные и молодые годы в Риге — городах, обильно населенных евреями,— считался высшим авторитетом в деле распознавания старающихся укрыться от смерти евреев.

У меня глаз и слух настолько точны,— говорил мне Цильке мне,— что обмануть меня невозможно. Я знаю практически все типы евреев.

Как же проводил Цильке свою экспертизу?

Сначала,— рассказывал «психолог»,— я заводил какую-нибудь живую беседу с проверяемым. Наблюдал за тем, как он смеется, реагирует на шутки, жестикулирует, насколько быстро входит в контакт,—одним словом, все его поведение во время живого, непринужденного и остроумного разговора без напряжения. Сюжетом беседы нередко служили темы о соседях и сослуживцах, о женщинах и житье-бытье семьи и детей.

Разговор продолжался час-другой, иногда со шнапсом. Разумеется, не в здании гестапо, причем Цильке
играл какую-нибудь роль: то ли страхового агента, то ли уполномоченного больничной кассы, то ли еще какую-нибудь— в зависимости от обстоятельств. Это был первый этап проверки. На втором этапе проверяемого уже вполне официально вызывали в гестапо и там производили «обмеры» по параметрам, составленным и изобретенным Цильке. Измеряли нос, бедра, таз, длину шеи. расстояние между глазами, степень «распространенности» растительности на лобке и под мышками.

Но самым решающим показателем,—«делился опытом» Цильке,— для меня были глаза. Что-что, а глаза не могли обмануть меня никогда. Заглянув в них, я видел «мировую скорбь» тысячелетий, если она там присутствовала. «Мировой скорби» нет ни у кого из представителен других народов.

По «формуле Цильке» при одной восьмой и даже одной четвертой еврейской крови «мировая скорбь» не
просматривалась, а при чистокровности и полукровности — непременно. На основании заключений, выносимых Цильке, сотни люден были отправлены в газовые камеры и печи крематориев.

Но… судьба коварна! Цильке был не чужд гомосексуальных влечений и однажды, осматривая подозреваемого мальчика, предложил ему прийти к себе на квартиру вечером… Возмущенный отец мальчика донес об этом. Эксперт был пойман на своей квартире с поличным, выгнан со службы, исключен из СС, судим и направлен в штрафной батальон. Оттуда он сумел перебраться в обычный полк, входивший в состав 6-й армии,— помогли связи в СД. На фронте попал в советский плен и сразу же поспешил заявить о своей «ненависти к нацизму»!

Более того, очутившись в Суздальском лагере, Цильке решил не более не менее как заняться… «антифашистской работой». Он рассказывал мне, что кроме экспертиз по расовым вопросам привлекался самим шефом гестапо Мюллером в качестве эксперта-психолога. Присутствуя на допросах нередко вместе с Мюллером, Цильке должен был наблюдать за поведением истязуемого и давать заключение, правду он говорит или следует продолжать выбивать показания.

Я в девяноста девяти случаях из ста могу отличить правду от лжи,— похвалялся Цильке.

Именно поэтому он и попросил принять его, чтобы, как он сказал, используя свой опыт, «помочь вам отличить настоящих антифашистов от примазавшихся и неискренних». За это «эксперт» требовал индульгенцию — обещание не привлекать его к суду за совершенное в прошлом. Кроме того, он предлагал дать ему какую-либо должность при Паулюсе — уборщика, официанта, и т. п., обещая выявить «подлинное лицо» фельдмаршала.

Когда я доложил об этом своему непосредственному начальнику манору Исаеву и полковнику Новикову, их
возмущению не было предела. Экспансивный Новиков даже побледнел от гнева. Побежали крысы с тонущего корабля, хотя он еще и держится на воде. А эта крыса особая, она чует конец издалека.

Вскоре Цильке был доставлен в Москву, где расследованием его «деятельности» занялись другие специалисты».

1005385171

Цильке так и не увидел «мировой скорби» в глазах допрашивавшего его старшего лейтенанта Александра Соломоновича Бланка , дальше известного германиста и автора этой книги. Ибо такая «скорбь» — следствие вполне определённых социальных обстоятельств, долгого существования в угнетении и пренебрежении, когда ты с этим ничего сделать не можешь. В его стране до 1917-го этого было хоть отбавляй (из европейских стран хуже было, пожалуй, только в Румынии), но Революция с этим покончила.

w200-stretch-9f41a779

Обобщая подобные случаи, Клаудиа Кунц в «Совести нацистов» пишет, что гитлеровцы много и с удовольствием иллюстрировали внешние различия рас в своих пропагандистских изданиях, особенно «Neues Volk» (Новый народ), понятно, тасуя данные так, чтобы унтерменшей опасались и ненавидели как покушающихся как «здоровье» национального тела, см. главу 5. И лишь об одном — «морфологических» отличиях немцев от евреев — молчок, ибо всё что могли накопать, культурное. Поэтому, чтобы их эффективно убить, пришлось обращаться к банальным крестильным записям, отложив расовую теорию:

«Но кого в точности следовало считать евреем? Указ Фрика действовал в отношении людей, у которых по крайней мере трое из дедушек и бабушек были евреями, которые определялись как люди, исповедовавшие иудаизм. По оценкам того времени, которые сильно различались, в Германии в 1935 году было около 50 ООО евреев, принявших христианство или рожденных от еврейских родителей, принявших христианство, а также 2000 евреев «на три четверти», сменивших вероисповедание. Такой высокий уровень смешанных браков между евреями и христианами по сравнению с предыдущими десятилетиями привел к появлению от 70 000 до 75 000 человек, у которых было только двое еврейских дедушек и бабушек, и от 125 000 до 130 000, у которых евреем был только один дедушка или бабушка.

Кроме того, многие из них состояли в браке с неевреями, как, например, около 20 000 человек, попадавших под нацистскую категорию полных евреев, и многие из них опять же имели детей. Сами нацисты в 1939 году отмечали, что в Великогерманском рейхе (который к тому времени включал Австрию и Судет) было зарегистрировано 20 454 смешанных расовых брака. В той же переписи, где евреи впервые определялись по расовым критериям, также было насчитано 52 005 полуевреев и 32 669 евреев на четверть, проживавших в старом Германском рейхе. Более 90% людей смешанной расы принадлежали к христианской церкви. Как и в любом расистском законодательстве, дьявол был заключен в деталях, и в этих обстоятельствах создание четкого и понятного определения того, кто был евреем, а кто нет, было практически невозможно.

Перед нацистскими законодателями возникла неразрешимая идеологическая дилемма. Был ли тот яд, который, по их мнению, еврейская кровь привносила в кровообращение немецкой расы, настолько страшен, что даже его малой примеси было достаточно, чтобы превратить человека в еврея, или немецкая кровь была такой сильной и здоровой, что не позволяла справиться только с самой мощной примесью еврейства в наследственности человека? Для таких вопросов не было разумных ответов, потому что с самого начала отсутствовал рациональный фундамент для исходных предпосылок, на которых они были основаны. Таким образом, все решения, к которым пришли нацисты в вопросе о смешанных браках и немцах смешанной крови, были совершенно произвольными79.

Тонкости расовой классификации дали занятие госслужащим на следующие недели с их бесконечными собраниями и внутренними обсуждениями. Настроенные более осторожно предупреждали, что определение полуевреев полными евреями привело бы к обращению существенного числа прежде лояльных немцев к лагерю внутренних врагов нацизма. Их позиция одержала победу, и в дополнительном декрете от 14 ноября 1935 года таких людей назвали метисами 1-й степени, если только они не исповедовали иудаизм или не состояли в браке с полным евреем, в этом случае они считались полными евреями (Geltungsjuden — на официальном жаргоне) со всеми вытекающими последствиями. Люди только с одним еврейским дедушкой или бабушкой считались метисами 2-й степени. Существовали и другие положения, касавшиеся всех родившихся после провозглашения нюрнбергских законов в 1935 году (они, как правило, имели больше шансов быть названными полными евреями).

Законодатели признавали некоторую случайность таких мер, включив пункт, позволявший Гитлеру исключать из этой категории кого угодно и когда угодно. Он действительно иногда использовал эту возможность, либо это делали другие от его имени с помощью печати с его подписью на документе, известном как Декларация немецкой крови. А тем временем установление еврейского происхождения сводилось к определению того, исповедовали ли дедушки или бабушки конкретного человека иудаизм — это превращало научные утверждения о важности расы и крови в определении еврейской или немецкой идентичности в фарс. Генеалоги вдруг стали самыми востребованными специалистами во всей стране, когда немцы занялись поиском в церковно-приходских книгах и других источниках доказательств своей расовой чистоты для включения их в так называемое Свидетельство о происхождении (Ahnennachweis), которое теперь стало необходимым документом для карьеры на государственной службе и фактически на любой другой работе80″

Ричард Эванс. Третий Рейх: дни триумфа, 1933-1939 гг.

Об авторе wolf_kitses