Мифы о гражданской войне в Америке

Print PDF

Густав Эрве

В последнее время, в связи с последними американскими событиями, в России, как державе, находящейся под сильным культурным и политическим влиянием США (иначе американские события не обсуждались бы такой страстью и пылом), вновь начались общественные дискуссии по вопросу об Американской Гражданской войне. В связи с этим, авторы данного исследования постараются нанести удар по самым распространённым в России мифам об американской Гражданской войны.

[Увы, основной автор — левый националист, отсюда некоторая неадекватность терминологии: нынешнюю РФ именуют «державой», восстание в Польше, Литве и Белоруссии 1863 г. — «мятежом», последствия гаитянской революции — «расовой катастрофой» и пр. и т.д. Однако события гражданской войны изложены верно, оба автора — историки по специальности, почему статья ценная. Здесь и дальше в квадратных скобках -прим.публикатора.]

1. «Война была (не) из-за рабства»

И да, и нет. Главной, корневой причиной этой войны было то, что перед Америкой тогда стояли два пути: либо путь дальнейшей централизации и индустриализации, либо децентрализации и чисто аграрного развития. Рабство было важнейшим институтом, который обеспечивал экспортную («Король-Хлопок») экономику аграрных южных штатов, поэтому для Севера было весьма важным не только надёжно оградить национальный американский рынок высокими тарифами (в ущерб интересам Британии – на тот момент единственной полноценной индустриальной державы – и южных штатов, которые стремились сбывать свой хлопок в Британию напрямую), но и рано или поздно ликвидировать институт рабства.

Связка этих двух проблем неоднократно приводила к тяжёлым политическим кризисам в США в промежуток между Гентским миром (1815) и Фортом Самтер (1861). Первым был т.н.з. «Миссурийский компромисс» 1820 года, когда после продолжительных дискуссий было решено Конгрессом и в будущем решено в дальнейшем принимать в Союз по 2 штата, из которых один должен быть свободным, а другой — рабовладельческим, а также запретить рабство на большинстве территорий купленной у Франции Луизианы. Он получил такое название, потому что в этот год были приняты в состав США штат Мэн (как свободный) и штат Миссури (как рабовладельческий);

Затем было новое повышение промышленных тарифов (в 1828 году), вызвавшее большое недовольство у аграрно-экспортных южных штатов (особенно у Южной Каролины). Это привело к нуллификационному кризису 1832 года. После нового промышленного тарифа 1832 году штат Южная Каролина заявил, что законы штата выше общегосударственных законов и угрожали реализовать своё закреплённое в Конституции право на отделение. Президент Джексон пригрозил применить военную силу против Южной Каролины. Южане дали задний ход и в 1833 году был принят компромиссный тариф 1833 года, который освобождал от пошли ряд сырьевых материалов, экспортируемых Югом (Одновременно Конгресс признал за Президентом право использовать вооружённые силы против мятежников – Force Bill). Но в 1842 году, блок северных и западных штатов добился принятия «Чёрного тарифа» 1842 года, значительно более протекционистского, чем компромиссный тариф 1833 года.

Затем свободным штатам и рабовладельческим удалось сойтись на почве внешней экспансии, и в 1846-1848 годах США получили на севере от Британии территории будущих штатов Орегон, Вашингтон, Айдахо, а на юге – Техас (рабовладельческий), будущие Аризону и Нью-Мексику и Калифорнию. Почти сразу после этого начался политический кризис, где Юг угрожал отделением. По итогам этого был заключён Компромисс 1850 года, который: заставил Техас отозвать свои претензии на территорию Нью-Мексико (а федеральное правительство брало на себя техасский долг), признавал Калифорнию свободным штатом, южане добились не-принятия Условия Вилмота, которая запрещала рабство на Территориях, а также южане добились того, что вопрос о том, будут ли Территория Юта и Территория Нью-Мексико рабовладельческими на референдуме, была запрещена работорговля в Вашингтон, DC, ужесточён закон о беглых рабах.

 

Компромисс продержался четыре года. Рабовладельческое хозяйство требовало всё больше и больше неистощённых земель, поэтому ему – кровь из носу – нужно было распространить институт рабства и на территории Запада. Поэтому в 1854 году был принят акт Канзас-Небраска, который, вопреки Миссурийскому компромиссу, не делал Канзас свободным штатом, а отдавал этот вопрос на референдум. Почти сразу вспыхнула маленькая гражданская война в самом Канзасе между сторонниками фермерства и плантационного хозяйства, которая длилась до 1861 года.

Отдельно стоит отметить, что Юг был чрезмерно представлен в высших органах власти и потому мог лоббировать свои интересы в ущерб интересам всей страны. Из 12 президентов США, правивших между 1809 и 1860 годом, 7 было южанами (Мэдисон, Монро, Джексон, Гаррисон, Тайлер, Полк, Тейлор), которые, вовсе не желали особенно сильно обижать рублём своих земляков, а президенты-северяне, такие как Франклин Пирс и Джеймс Бьюкенен проводили про-английскую (Пирс не вступил в Восточную войну против Англии, когда была удобная возможность, хотя его подталкивало американское общество) и про-южную политику (Бьюкенен ничего не сделал для предотвращения сецессии Южной Каролины в декабре 1860 года).

Итогом политики компромисса и постоянных уступок южным аграрным штатам стало то, что, наконец, решили, что им можно всё и попытались, когда в 1860 году президентом стал убеждённый сторонник единых США и умеренный противник рабства Авраам Линкольн, немедленно отделиться (Южная Каролина объявила о своей сецессии в декабре 1860 года; в январе-феврале 1861 года за ней последовали Миссисипи, Флорида, Алабама, Луизиана, Техас и Джорджия; они сформировали 4 февраля 1861 года Конфедеративные Штаты Америки). Всё это происходило при полном непротивлении со стороны президента Дж. Бьюкенена, который вплоть до инаугурации Авраама Линкольна (4 марта) не предпринял ничего для того, чтобы воспрепятствовать КША занять федеральную собственность в своих штатах. 12-13 апреля 1861 года, с атакой сил КША на форт Самтер началась американская гражданская война.

Все сепарировавшиеся штаты в своих декларациях упоминали о вопросе рабства, в качестве одной из важнейших причин упоминая о необходимости сохранения рабства и нежелании подчиняться президенту, враждебно относящемуся к рабству. Вот, например, южно-каролинская декларация о независимости:

«….Government itself has been made destructive of them by the action of the non-slaveholding States. Those States have assume the right of deciding upon the propriety of our domestic institutions; and have denied the rights of property established in fifteen of the States and recognized by the Constitution; they have denounced as sinful the institution of slavery <…> A geographical line has been drawn across the Union, and all the States north of that line have united in the election of a man to the high office of President of the United States, whose opinions and purposes are hostile to slavery»

(«….правительство стало нам враждебным по наущению не-рабовладельческих штатов. Эти штаты пытаются решать за нас наши внутренние проблемы; они отказываются признавать за нами наши права собственности, закреплённые в Конституции; они считают греховным институт рабства <…> Географическая линия разделяет США, и к северу от её в президенты выбрали человека, чьи взгляды враждебны рабству»

Источник

В аналогичной декларации штата Миссисипи также в качестве основных причин сецессии приводится:

«Our position is thoroughly identified with the institution of slavery – the greatest material interest of the world <…> There was no choice left us but submission to the mandates of the abolition, or a dissolution of the Union, whose principles had been subverted to work out our ruin <…> it denies the right of property in slaves, and refuses protection to that right on the high seas, in the Territories and wherever the government of the United Sates had jurisdiction.

It refuses the admission of new slave States into the Union….»

(«Наша позиция чётко определяется институтом рабства – величайшим материальным интересом всего мира <…> Нам не остаётся ничего другого, кроме как либо подчиниться власти аболиционизма, либо покинуть Союз, чьи принципы разрушают наши <….> правительство США отрицает право собственности на рабов и отказывается защищать это право на море, на Территориях и всюду, где существует его юрисдикция. Оно также отказывается от принятия новых рабовладельческих штатов в состав США…»

Источник.

В самой Конституции КША чётко говорится:

«Раздел 9 <….>

(4). Не допускается принятие никаких законов о конфискации имущества, законов, имеющих обратную силу, а также законов, запрещающих или препятствующих осуществлению права собственности на рабов-негров».

[см. президент КША Джефферсон Дэвис о неграх:

«I say that the lower race of human beings that constitute the substratum of what is termed the slave population of the South, elevates every white man in our community … It is the presence of a lower caste, those lower by their mental and physical organization, controlled by the higher intellect of the white man, that gives this superiority to the white laborer. Menial services are not there performed by the white man. We have none of our brethren sunk to the degradation of being menials. That belongs to the lower race—the descendants of Ham.»

Но у нас, конечно, предпочитают ныть о том, что злой Линкольн был расистом и вообще хотел депортировать негров в Либерию».]

А вот сакраментальные «права штатов» в этой же Конституции урезаны:

«Раздел 10 <…>

(2). Ни один штат не может без согласия Конгресса облагать пошлинами или сборами импорт и экспорт товаров, за исключением случаев, когда это необходимо для осуществления законов штата о надзоре; причем чистый доход от всех сборов и пошлин, наложенных штатом на импорт и экспорт, поступает в пользу Казначейства Конфедеративных Штатов, а все такого рода законы подлежат пересмотру и контролю Конгресса».

В связи с этим уместно вспомнить, что Южная Каролина угрожала сецессией именно из-за того, что федеральное правительство считало себя вправе, на основании согласия Конгресса, устанавливать общенациональные тарифы, теперь же Южная Каролина не имеет ничего против такого принципа. Кроме того, на практике права штатов Кентукки и Миссури, не восставших после избрания Линкольна и форта Самтер, совершенно не уважались КША, которая попыталась их насильственно включить в свой состав. (Кентукки объявил о своём нейтралитет, но вторжение войск КША заставило его правительство обратиться к правительству США за помощью).

Комментарий по мифу №1

В известном смысле гражданская война и правда шла за «права штатов» Юга – ведь право владеть рабами было их основной и неотъемлемой частью

[причём это понимание «прав штатов» сохранилось до рейгановских времён, лишь право владеть рабами сменилось на право дискриминировать негров, считать  их «низшей расой» и пр.].

За какие ещё «права штатов» могли воевать южане, если в начале существования США они не проявляли особого сепаратизма? Более того, южане-рабовладельцы Джексон и Тейлор были инициатора экспансии США на Запад, войн с индейцами и мексиканцами. Не случайно даже конфликт вокруг рабства развернулся между Севером и Югом после победы над Мексикой — должно ли рабство быть распространено на завоеванные земли?

Попытками урегулировать этот конфликт были компромисс 1850 года и закон Канзас-Небраска. Как видим, вопреки рассуждениям апологетов Юга, что «рабство само было бы отменено рано или поздно», южане не только вовсе не считали его чем-то отжившим – они стремились распространить его на максимально большее число штатов. Отношение к рабству южан наглядно демонстрируют и декларации о выходе из Союза, принятые рядом южных штатов в самом начале Гражданской войны 1861-1865 годов.

В декларации о независимости штата Алабама, например, сказано, что избрание Авраама Линкольна угрожает domestic institutions¹ данного штата – то есть рабовладению; штаты, совместно с которыми Алабама хочет создать государство, альтернативное по отношению к США, прямо именуются slaveholding States of the South². В декларации независимости Техаса сказано, что правительство стремится уничтожить interests and property of the people of Texas, and her sister slave-holding States³.

Декларация о независимости Виргинии говорит о oppression of the Southern slave-holding States⁴. В декларации Джорджии специальный акцент делается на том, что из-за Линкольна «anti-slavery it is made a power in the state»⁵; выражается возмущение тем, что рабство не было распространено на отторгнутые ранее у Мексики земли⁶. В декларации Миссисипи рабство названо основой экономики, а негры – прирожденными рабами⁷. В декларации Южной Каролины говорится о ограничении прав slaveholding States⁸.

Итак, во всех этих манифестах южные штаты, провозглашающие независимость, видят свой государственный союз как союз рабовладельцев, а рабство – как институт, подлежащий охране от правительственных посягательств. Даже если считать, что со стороны Севера лозунг отмены рабства был лишь социальной демагогией, а реально он ставил иные цели (так, в декларации Джорджии авторы обвиняют северян в стремлении навязать Югу протекционизм), южане воевали именно за защиту рабства как института.

2. «Юг воевал за свободу от северных олигархов, а проиграв — был ими ограблен»

Также КША, осознавая свою слабость в сравнении с США, сразу делала ставку на интервенцию иностранных держав – Британской Империи и Франции. Вот что пишет русский историк Малкин:

«….на юге и официальные лица и газеты взывали в отчаянии к Франции и Англии с просьбой оказать им помощь. 2 Только критическим положением и верой в спасительную иностранную помощь, какой бы цены и каких бы жертв она ни стоила, а также отчаянной попыткой повлиять на «демократов» севера можно объяснить воззвание к «демократической» партии севера, напечатанное рабовладельческим центральным органом «Richmond Dispatch» в январе 1863 г., в котором говорилось, что «Юг предпочитает владычество Англии или Франции восстановлению союза».1 Джефферсон Девис в своих посланиях неоднократно жаловался на Англию и Францию, которые еще не признали Конфедерации, не прорвали блокады, т. е., просто говоря, не объявили войны Федерации, не разрушили США и не превратили последних в свою колонию.

Девис признал французское владычество в Мексике, а южные дельцы готовы были расплачиваться территориями США, взамен иностранной помощи. 2. Правительство даже для виду не выслало французских консулов в Ричмонде и Гальвестоне (Таруэля и Жерона), которые убеждали штат Техас отделиться от Конфедерации. 3. Мятежное правительство не скупилось на обещания предоставить все выгоды, какие только пожелают интервенты, и приветствовало всякое примирительное предложение любого иностранного государства. Девис даже перепечатывал статьи из европейских газет, сочувствовавших мятежникам, чтобы убедить население юга в том, что скоро будет получена помощь Европейских держав. 4. В послании к законодательной палате штата Миссисипи в январе 1863 г. он писал, что в ближайшее время ожидается признание Конфедерации европейскими странами. Особенно большие надежды он возлагал на Францию. «Нужно только протянуть руку для того, чтобы она была принята». 5. Он и протягивал усердно ей руку с обещанием щедрых даров в будущем; его друзья в Европе столь же усердно, под поощрительные улыбки правительств, раскрывали ему свои объятия, даря броненосные суда, пушки, «займы» и пр., но признания Конфедерации все же не последовало. В этом менее всего были повинны европейские правительства….

[1. «Московские Ведомости» от 8/11 1863 г.

2. Слайдель обещал Наполеону III Техас и часть Луизианы за признание Конфедерации. Это было разоблачено в сентябре 1863 г. См. House Documents (Dipl. Correspond.), 1863/64 г., Dayton to Seward 14/1X 1863, № 345, part II, p. 769—770.

3. «Московские Ведомости» от 22/1 1863 г., № 17. В этом свете «угрозой» является постановление конгресса Конфедерации, предлагавшее Девису отозвать всех посланников Юга в других странах и выслать консулов из пределов Юга, если к 1/V Конфедерация не будет признана («Московские Ведомости» от 2/1II 1863 г.). Ни к этому времени, ни после не последовало признания, а консулы, конечно, не были высланы и «послы» не были отозваны.

4. «С.-Петербургские Ведомости» от 24/VIII 1862 г. и др.; «Московские Ведомости» от 2/1II 1863 г.; «Times» изо дня вдень провозглашал непобедимость Юга; 14/1 1863 г. эта газета писала: «В настоящее время нет сомнения, что император Франции использует всякую возможность, чтобы дать почувствовать федералистам необходимость -прекратить войну…

5. «Приговор Европы произнесен устами французского императора. Он, как политик, может быть доволен верностью своего предположения, что Юг не покорится добровольно и не может быть покорен, силой». «Московские Ведомости» сочувственно перепечатали эту и другие статьи из «Times» (от 11/1 1863 г., № 8 и №№ 11, 17, 18, 19 и др.).

6. «Московские Ведомости» от 14/1 1863 г., № 11.]

М.М. Малкин. «Гражданская война в США и царская Россия, М., 1939, с.202-204.

Итак, южные штаты последовательно:

1. Сохраняли экономический уклад, гарантировавший зависимое развитие: аграрно-сырьевой, ориентированный на экспорт сырья (в первую очередь хлопка) в Британскую Империю. Вот как выразил политэкономические взгляды элиты Юга техасский сенатор Л. Вигфолл в канун Гражданской войны в интервью английскому изданию:

«Мы сельскохозяйственный народ: мы примитивные, но цивилизованные люди. У нас нет городов — а зачем они нам? Мы не имеем литературы — но какой нам сейчас от нее прок? У нас нет прессы — и в этом наше счастье. <…> У нас нет торгового флота, нет и военного флота — ни в том, ни в другом мы не видим никакой необходимости. Вы сами на своих кораблях вывезете нашу продукцию, сами же будете ее охранять. Мы не хотим иметь промышленность, торговать и плодить индустриальных рабочих. Пока у нас есть наш рис, наш сахар, наш табак и наш хлопок, мы сможем в обмен на них купить себе все, что нам потребуется, у дружественных наций, и у нас еще останутся деньги»

М. Wagner. The American Civil War: 365 Days. Abrams, N.Y.: Library of Congress, 2006, p. 22.

2. Тормозили по этой причине экономическое развитие США;

3. Краеугольным камнем своей экономики видели рабство – институт, способствовавший п.1 (как и в Бразилии [или на Кубе, которую одно время хотели присоединить именно южные штаты], например).

4. Шантажировали США своей сепарацией, в случае попыток федерального правительства ликвидировать институт рабства, и сепарировались, когда президентом был избран Авраам Линкольн (ещё до его инаугурации).

5. Надеялись на активную поддержку Британской Империи и Франции и призывали к иностранной интервенции против США.

Иными словами, политика КША была вредной как для США, так и для самих КША, поскольку консервировала аграрно-сырьевой статус южных штатов, где треть населения составляли негры (три с половиной миллиона из 9 миллионов жителей КША), что грозило в будущем расовой катастрофой, как на Гаити, или полноценным расовым смешением, как в Бразилии.

Как констатирует выдающийся норвежский исследователь Э. Райнерт в своей книге «Как богатые страны стали богатыми и почему бедные остаются бедными»:

«Гражданская война в США — это типичный конфликт между свободно торгующими экспортерами сырья, т. е. Югом, и индустриализующимся классом, т. е. Севером. Бедные страны нашего времени — это страны, где «Юг» победил в политических конфликтах и гражданских войнах.» [не без помощи глобального «Севера», в эпоху империализма]

В свою очередь, центральное правительство США стремилось найти компромисс с южанами, и первые два года войны отказывалось от жёсткой политики в отношении рабства. Высшее военно-политическое руководство США (Линкольн, Сьюард, Макклеллан, Грант) приоритетом имели сохранение США как единого, централизованного, промышленного государства. Вот что об этом пишет блестящий современный экономист Ха-Джун Чанг:

«Во время избирательной кампании 1860 года в некоторых протекционистских штатах Республиканцы ругали Демократов, называя их: «Южной-Британской-Антитарифной-Разъединяющей партией» (курсив автора), обыгрывая идею Клэя об Американской системе, которая подразумевала, что свободная торговля была в британских, а не американских интересах.

И всё равно, во время избирательной кампании Линкольн старался помалкивать насчёт тарифной проблемы, не только, чтобы избежать нападок Демократов, но также чтобы сохранить хрупкое единство в своей новообразованной партии, поскольку в ней тоже были свободнорыночники (в основном из числа бывших Демократов, выступавших против рабства).

Джефферсон Дэвис, президент КША

И расходы на Гражданскую войну выступили в роли предлога [этому повышению], подобно тому, как первое существенное повышение американских тарифов случилось во время Англо-Американской войны (1812-1816 гг.). Однако, после войны тарифы остались на военном уровне или даже выше. Ставка тарифа на промышленную продукцию оставалась на уровне 40-50% до начала Первой мировой войны, и являлась самой высокой в мире». «Недобрые самаритяне: миф о свободной торговле и тайная история капитализма», с. 41-43.

Лишь полное нежелание южан идти на компромисс заставило США, пользуясь словами марксистов, «вести войну по-революционному» и ликвидировать рабство негров. При всём при этом, сразу после окончания Гражданской войны, несмотря на короткий период заигрывания с неграми, правительство США, настроенное не менее расистски, чем КША (уместно напомнить, что правительство США некоторое время рассматривало вариант депортации негров обратно в Африку), одобрило введение сегрегации и «законов Джима Кроу», в сравнении с которыми пресловутая чёрта осёдлости в царской России и даже «Нюрнбергские законы» в период 1935-1939 годов – очень либеральные и мягкие.

Таким образом, южные штаты целиком виноваты в бедствиях войны, обрушившихся на их голову в 1861-1865 годах своей последовательной авантюристической, пробританской, эгоистической позицией.

3. США, КША и Россия

Важно напомнить русскому читателю, что правительство Александра II полностью поддерживало политику правительства Линкольна. Наиболее хорошие отношения со странами Западной Европы и Северной Америки у Российской Империи на протяжении почти всего 19 века были именно с США. В 1850-е годы вполне реально было вступление США в Крымскую (Восточную войну) на стороне России; в 1860-е годы правительство Линкольна обсуждало вопрос, как помочь перевооружиться русской армии и создать Лигу Вооружённого Нейтралитета для борьбы с английским господством на море.

В свою очередь, именно с США был подписан наиболее для России благоприятный договор 1832 года; русское правительство недвусмысленно поддержало единые США (а правительство США, в свою очередь, не поддержало, в отличие от Британии и Франции, мятеж польских магнатов 1863 года даже и на словах). Эскадры Попова и Лесовского, прибывшие в Нью-Йорк и Сан-Франциско в 1863 году ясно и недвусмысленно показали, что Россия и США фактически являются союзниками или, что, по крайней мере, у них есть общность интересов. Эта общность, основанная на борьбе с британской гегемонией как России, так и США, продолжилась и после войны. Так, ряд исследователей (в их числе В. Цымбурский («Морфология российской геополитики и динамика международных систем XVIII-XX веков») и Н. Болховитинов («Русско-американские отношения и продажа Аляски, 1834 – 1867») считают, что продажа Аляски США была элементом «Большой Игры» России против Британии в Азии, нужным для усиления единственного американского государства, которое могло быть противовесом Британии (т.е. США). Русско-американский союз фактически существовал вплоть до начала русско-японской войны, когда президент Т. Рузвельт решил вместе с Британией поддержать Японию против России для укрепления американского влияния на Тихом Океане.

В свою очередь КША (как было указано выше) целиком ориентировалась на Британскую Империю и поддержала польский мятеж 1863 года, то есть, была недружественным в отношении России государством.

Именно поэтому Александр II, верно понимая международную обстановку, решил всем весом России поддержать США в их борьбе за единство страны и не дать Британии обрести ещё одного сателлита (вроде латиноамериканских республик) на американском континенте.

[4. «У генерала Ли не было рабов»

Реальность, понятное дело, куда прозаичнее:

«It is not disputed in the historical record that George Washington Custis had bequeathed his three farms to General Lee’s three sons: upon the death of their mother, Mary Custis, G.W.C. (Custis) Lee was to inherit Arlington; Fitzhugh (Rooney) Lee, the White House; and Robert E. Lee, Jr., the plantation of Romancoke. The will also provided that legacies of $10,000 were to be paid from the assets of the estate to each of General Lee’s four daughters, Mary, Ann, Eleanor and Mildred. Nor is there any dispute as to the conditions that George Washington Custis made in his will for the emancipation of his slaves.

“In the name of God, amen. I, George Washington Custis, I give to my dearly beloved daughter and only child, Mary Ann Randolph Lee, my Arlington House estate. . . for her natural life. On her death it goes to my eldest grandson, GWC Lee, to him and his heirs forever. . . And upon the legacies to my four granddaughters being paid, then I give freedom to my slaves, the said slaves to be emancipated by my executor in such manner as he deems expedient and proper, the said emancipation to be accomplished in not exceeding five years from the time of my decease.»

Источник americanciwilwar

Итак, по завещанию Ли должен был освободить рабов, принадлежавших Вашингтону Кустису. При этом сам Ли отнюдь не стремился следовать этому завещанию в точности и прибегал ко вполне бесчестным трюкам, чтобы оттянуть окончательное освобождение рабов теперь уже покойного Кустиса:

» In October 1858, General Lee wrote to the Adjutant General of the Army requesting an extension of his leave of absence from Texas. In his letter Lee stated that the terms of emancipation in Custis’s will were subject to different interpretations, because in his view the timing of emancipation depended upon the condition in the will that called for the payment of the monetary legacies Custis bequeathed to Lee’s four daughters.

As executor of the Custis estate, General Lee was, in fact, bound by principles of equity to carry out the wishes of the testator under circumstances in which he believed the testator’s wishes were in conflict. Custis apparently wished that the slaves be emancipated immediately, yet the only way payment of his legacies to General Lee’s daughters could be funded was through the cash received from the labor of the slaves. To resolve this conflict, General Lee applied to the circuit court of Arlington for an interpretation of the will provisions, and for an order specifying the point in time when the will’s provision regarding emancipation must be executed. Eventually, the Court ruled that Lee was legally empowered to hold the slaves in service to the estate until the legacies were satisfied, but that, notwithstanding this, the slaves had to be freed no later than five years from the date of Custis’s death, October 10, 1857. (The available evidence does not disclose whether the interest of the slaves were represented by independent counsel in the probate court proceeding, but the Court’s ruling seems fair under the circumstances.)»

И только в 1863 году, когда Гражданская война началась, рабы Кустиса были окончательно освобождены:

» Under his legal authority as executor of the Custis Estate, vested in him by the common law of Virginia, General Lee pronounced the Custis slaves «forever set free from slavery.» The deed was recorded on January 2, 1863 in the Henrico County courthouse, located in Richmond, one day after the operative date of President Lincoln’s extralegal Emancipation Proclamation. Among the names included in General Lee’s deed of manumission are Wesley and Mary Norris and Reuben Bingham and his three brothers».

Само семейство Ли, насколько я понял, особо богатым не было; скорее наоборот. Один из его представителей, в частности, соблазнил богатую наследницу, и промотал её имущество. Да-да, благородный белый юг ® как он есть:

«At that time Henry’s eldest son, Harry Lee, claimed his inheritance from his mother’s kin and took possession. He did not hold it long. Young Harry Lee married an heiress and became the guardian of her rich sister whom he promptly seduced; in the process, stealing much of her property. When his defalcations were discovered by the young woman’s family, “Black Horse» Harry fled the United States and lived in Europe until he died in poverty in Paris, in 1838″.

А вот письмо Ли к жене, где он делится своим мнением о рабстве. Если совсем коротко — то неграм самим же так лучше:

“I think slavery a greater evil to the white than the black race, and while my feelings are strongly enlisted in behalf of the latter, my sympathies are more strong for the former. The blacks are immeasurably better off here than in Africa (certainly this is true). The painful discipline they are undergoing is necessary for their instruction as a race (perhaps this was once true but in 1858?). . . While we see the course of abolition is onward, and we give it the aid of our prayers. . . we must leave the progress in the hands of him to whom two thousand years are but as a single day.» (As if Lee would be as passive when his freedom was on the line.).

Вот такие дела.

[5. «Права штатов» во внутренней политике США

«Политика порой имеет более длинные щупальца, чем кажется. Тот роковой первый день весны, когда Рокфеллер выбил почву из-под ног у либерального крыла республиканской партии, положил начало длинному ряду событий, которые США переживают с тех пор и по сей день. В 1968 году появился новый тип республиканца. Это стало очевидным в конце июня, когда президент Джонсон назначил судью Эйба Фортаса преемником Эрла Уоррена на посту председателя Верховного суда США. Уоррен подал в отставку, не дожидаясь ухода администрации Джонсона, поскольку он был уверен в победе Никсона и не хотел, чтобы его «попросили» освободить место для никсо-новского назначенца. Выбор кандидатуры Фортаса был вполне предсказуемым: личный друг Джонсона, Фортас был назначен им на пост судьи вместо Артура Голдберга тремя годами ранее. Фортас был известен как лидер либерально настроенной группы судей, задававшей тон в Верховном суде с середины 50-х. Он стал пятым евреем, заседавшим в Верховном суде, и первым, получившим пост главного судьи.

В те времена сенат редко оспаривал назначения на должности в Верховном суде. Сенаторы-республиканцы, равно как и сенаторы-демократы, признавали за президентом право сделать свой выбор. В этом отношении никаких разногласий не было с 1930 года, когда кандидатура Дж. Паркера, назначенного Гербертом Гувером, была отклонена с перевесом в два голоса.

Но когда прозвучало имя Фортаса, немедленно раздались обвинения в кумовстве. Фортас на протяжении многих лет был другом и советником президента, однако никто не сомневался в его профессионализме. Обвинение в кумовстве было бы гораздо более справедливым в отношении другой креатуры Джонсона — Гомера Торнберри, назначенного на освободившееся место Фортаса. Торнберри, давний друг Джонсона, некогда отговаривал его от выдвижения на пост вице-президента, однако впоследствии изменил свое мнение и стоял рядом с Джонсоном во время приведения его к присяге в качестве президента после гибели Джона Кеннеди. Будучи в течение четырнадцати лет конгрессменом, Торнберри как-то незаметно превратился в судью. До прихода Джонсона к власти он был сторонником расовой сегрегации, но впоследствии кардинально изменил свои взгляды и несколько раз выступил с позиций противника сегрегации по целому ряду принципиальных вопросов.

Главной проблемой было вовсе не кумовство, а само право Джонсона назначать членов Верховного суда. Республиканцы, бывшие хозяевами Белого дома в течение всего-навсего восьми лет из последних тридцати шести, получили хороший шанс вернуться к власти в 1968 году, тогда как некоторые из них просто хотели иметь в Верховном суде «своих» судей. Роберт Гриффин, сенатор-республиканец из Мичигана, уговорил девятнадцать сенаторов от республиканской партии подписать петицию, в которой указывалось, что Джонсон за семь месяцев до истечения срока своих полномочий не может назначать одного за другим двух судей. Ни в области права, ни в политической традиции не было решительно ничего, что могло бы обосновать подобное заявление. Аналогичная ситуация, когда члены Верховного суда назначались в год выборов, в двадцатом столетии имела место целых шесть раз. В частности, Уильям Бреннан был назначен Эйзенхауэром за месяц до выборов. Некогда Джон Адамс назначил судьей своего друга Джона Маршалла (одно из наиболее выдающихся назначений за всю американскую историю!) всего л ишь за несколько недель до вступления в должность Джефферсона. На самом деле Гриффин стремился не допустить назначения ставленников Джонсона.

«Безусловно, президент, ставший «хромой уткой», в соответствии с Конституцией имеет право предлагать свои кандидатуры на должности в Верховном суде, — возражал Гриффин, — однако сенат не должен их утверждать».

Впрочем, Гриффин с его коалицией правых республиканцев и сенаторов-демокра-тов от южных штатов решились на этот шаг отнюдь не на свой страх и риск. По сведениям Джона Дина, ставшего личным консультантом Никсона, последний, будучи кандидатом в президенты, поддерживал с Гриффином регулярные контакты через Джона Эрлихмана, впоследствии занявшего пост главного советника президента по вопросам внутренней политики.

Однако демократы имели большинство (почти 2:1) и проголосовали за предложенные президентом кандидатуры; значительная часть республиканских лидеров, включая лидера меньшинства Эверетта Дирксена, сделала то же самое.

Во время слушаний в конгрессе Фортас был подвергнут беспрецедентному в истории назначения членов Верховного суда допросу с пристрастием. Против него выступила коалиция правых республиканцев и сенаторов-демократов от южных штатов. В роли главных инквизиторов фигурировали Стром Тармонд из Южной Каролины и Джон Стентон из Миссисипи, критиковавшие Фортаса за проявленный им «либерализм» в отношении тех

«постановлений, которыми Верховный суд закрепил за собой присвоенное им право переписывать Конституцию».

Это был новый тип коалиции; употребляя тщательно составленные формулировки, они вменяли в вину Фортасу и Уоррену главным образом судебные решения, направленные против сегрегации, и защищали права граждан, равно как и постановления о защите для подсудимых и терпимости в отношении порнографии. Были рассмотрены пятьдесят два эпизода; в итоге выяснилось, что в сорока девяти случаях Фортас голосовал за то, чтобы не квалифицировать конкретный материал как порнографию; затем состоялось закрытое заседание, в ходе которого для сенаторов был организован конфиденциальный просмотр скандального материала, привлеченного в качестве доказательства обвинения.

Стром Тармонд упрекнул Фортаса даже за судебное решение, принятое Верховным судом под председательством Уоррена, только пртому, что Фортас присутствовал на том заседании. В октябре республиканцы все же сумели блокировать назначение Фортаса посредством обструкции, для которой им пришлось заручиться большинством в две трети. Сторонникам Фортаса в сенате не хватило четырнадцати голосов, и его назначение было успешно заблокировано вплоть до конца сессии конгресса — первый случай в американской истории, когда обструкция была применена с целью блокировать назначение на должность в Верховном суде. Поскольку Фортас не мог освободить занимаемый им пост судьи, выдвижение кандидатуры Торнберри тоже было обречено.

Когда Никсон пришел к власти, он всерьез взялся за Верховный суд, стремясь избавиться от всех либерально настроенных судей и заменить их преимущественно выходцами с Юга, имевшими репутацию борцов против движения за гражданские права. Мишенью номер один стал Фортас: он потерял свою должность в результате инспирированного Белым домом скандала, поводом для которого стало получение Фортасом неких «гонораров», что являлось обычной практикой для членов Верховного суда.

Итак, Фортас ушел в отставку. Следующей мишенью был Уильям О. Дуглас, семидесятилетний либерал, назначенный на должность судьи еще Рузвельтом. С подачи Белого дома Джеральд Форд попытался инициировать процедуру отрешения Дугласа от должности, но безуспешно. Попытка внедрить в состав Верховного суда южан, известных своим неприятием гражданских прав, также провалилась. Кандидатура одного из них, Клемента Хейнсуорта, была отвергнута демократическим большинством, недовольным отставкой Фортаса. Другой, Г. Гарольд Карсуэлл, как выяснилось, был абсолютно некомпетентен. Однако отставка Фортаса и оставлявшее желать лучшего состояние здоровья престарелых судей предоставили Никсону уникальную возможность назначить за годы своего первого президентского срока четырех членов Верховного суда, включая Уильяма Ренквиста, эксперта министерства юстиции по правовым вопросам, который не зависел от решений Верховного суда.

Проницательный наблюдатель мог бы заметить, что стратегия Никсона, ставшая новой стратегией республиканцев, была впервые представлена общественности на съезде республиканской партии в Майами, когда Никсон остановил свой выбор на губернаторе Мэриленда Спиро Т. Эгню. Многие полагали, что это был ошибочный выбор. С популярностью Рокфеллера пара Никсон — Рокфеллер могла бы стать счастливым лотерейным билетом. Даже если бы Рокфеллер не согласился стать «номером два», мэр Нью-Йорка Джон Линдсей — представительный и обаятельный либерал, один из авторов доклада комиссии Кернера по проблемам насилия на расовой почве, — ясно дал понять, что готов выставить свою кандидатуру на пост вице-президента в паре с Никсоном. Консерватор Никсон и либерал Линдсей могли бы создать некую видимость, будто в республиканской партии представлен полный спектр всей американской политики. Вместо этого Никсон повернул вправо, остановив свой выбор на малоизвестном и не очень популярном крайнем консерваторе, чьи взгляды, особенно по расовой проблеме и вопросам правопорядка, были настолько реакционными, что многим он казался законченным фанатиком. Эгню, болезненно воспринявший негативную реакцию на свое выдвижение, посетовал:

«По-моему, совершенно очевидно, что я гораздо менее правый, чем король Лир».

Журналисты немедленно задали ему встречный вопрос:

«Почему вы решили, что король Лир был правым?»

На что Эгню с улыбкой ответил:

«Он обладал правом казнить своих подданных, а это и значит быть правым».

Улыбка немедленно исчезла с его лица, как только речь зашла о том приеме, который он встретил в собственной партии и в прессе.

«Если бы Джон Линдсей стал кандидатом, мы получили бы взрыв возмущения на юге и ликование на северо-востоке».

Такова была установка. Выбор Эгню стал частью «южной стратегии».

В течение ста лет политика в отношении южных штатов оставалась неизменной. Демократическая партия была детищем Джона Колдуэлла Калхоуна, выходца из Южной Каролины и выпускника Йельского университета, который в течение нескольких десятилетий, предшествовавших Гражданской войне, отстаивал интересы плантаторов и рабовладельцев Юга под знаменем борьбы за права штатов. С точки зрения белых южан, республиканская партия была ненавистной партией янки, партией Авраама Линкольна, который хотел заставить их отпустить на свободу рабов, принадлежавших им на правах частной собственности.

После Реконструкции обе партии мало что могли предложить черным избирателям, поэтому в следующем столетии белые южане остались верны своей партии и демократы всегда могли рассчитывать на мощный блок южных штатов. Мнение Джорджа Уоллеса, озвученное им в качестве независимого кандидата в президенты, заключалось в том, что интересы демократов-южан шли вразрез с программой демократической партии, хотя южане вовсе не собирались становиться республиканцами. Стром Тармонд из Южной Каролины высказал аналогичное мнение еще в 1948 году, когда он выдвигался как кандидат в президенты (и был соперником Трумэна) от партии, носившей красноречивое название «Партия прав штатов».

В 1968 году Тармонд, один из самых ревностных участников допроса Эйба Фортаса, внезапно совершил необъяснимый поступок: он стал республиканцем. Тармонд весьма своевременно поддержал Никсона и хорошо поработал в его пользу на партийном съезде в Майами, получив от него обещание не брать себе в напарники человека, который не устроит южан. Так что у Линдсея изначально не было никаких шансов принять участие в предвыборной гонке, хотя он об этом не знал.

В 1964 году, после подписания Джонсоном Акта о гражданских правах, президент, по словам лиц из его ближайшего окружения, был сильно угнетен и поговаривал о том, что этим актом он подтолкнул «весь Юг» к переходу на сторону республиканцев. По этой причине он и Хамфри решительно воспротивились участию Партии свободы из Миссисипи в состоявшемся в том же году съезде демократической партии. Непоследовательная поддержка со стороны президента, министра юстиции и других правительственных инстанций, которой пользовалось движение в защиту гражданских прав, явилась следствием политики невероятного надувательства, проводимой демократами, желавшими, с одной стороны, прослыть защитниками гражданских прав, а с другой — сохранить голоса южан.

Многие либералы, как белые, так и черные, включая Мартина Лютера Кинга, никогда не доверяли ни представителям клана Кеннеди, ни Джонсону, поскольку знали, что эти демократы стремятся сохранить голоса белых южан. Джон Кеннеди своей трудной победой над Никсоном был обязан их поддержке. Джонсон со своим медлительным техасским произношением не вызывал к себе особого доверия избирателей, однако «южная стратегия» Джона Кеннеди сделала его «номером два» в этом тандеме. Комик Ленни Брюс, автор далеко не всегда утонченных сатир, сочинил такую сценку:

«Линдону Джонсону в течение первых шести месяцев вовсе не позволяли говорить. Потребовалось целых шесть месяцев для того, чтобы он выучил, как следует произносить слово «нигроу».

— Ни-ге-ра-о…

— О’кей, Линдон, давай-ка еще раз!

— Ни-ге-ра-о…»

После вступления в силу закона о гражданских правах консервативно настроенные белые, а также черные и белые либералы уже не сомневались относительно истинной позиции Джонсона. На выборах 1964 года Джонсон с огромным перевесом победил Голдуотера. Республиканцы с горечью упрекали кол-лег-либералов из северных штатов, и особенно Нельсона Рокфеллера, за то, что они не поступились своими принципами. Однако на Юге республиканский кандидат впервые собрал большинство голосов белых избирателей. В нескольких штатах голосов черного электората, включая вновь зарегистрированных избирателей, вместе с голосами традиционных демократов и либералов из южных штатов, надеявшихся изменить Юг, оказалось достаточно, чтобы не дать Голдуотеру победить в целом регионе. Тем не менее среди штатов, в которых Голдуотер одержал победу, помимо его родной Аризоны оказались Луизиана, Миссисипи, Алабама, Джорджия и Южная Каролина.

Теперь Никсон взялся за перестройку своей партии. «Права штатов», а также «закон и порядок», два плохо замаскированных обоснования расизма, легли в основу его избирательной кампании. Соблюдение прав штатов со времен Калхоуна означало невозможность для федерального правительства вмешиваться в дела южных штатов под предлогом защиты прав черного населения. Принцип «закон и порядок» превратился в большую проблему, так как он подразумевал применение полицией силовой тактики не только в отношении антивоенных демонстраций, но и против бесчинствующих негров. С каждым новым выступлением черных среди белых избирателей становилось все больше сторонников «закона и порядка»; это были люди, которые, подобно Норману Мейлеру, «устали от негров и их прав».

Популярным прозвищем таких людей стало словосочетание «белый кнутобой», и Никсон выражал интересы «белых кнутобоев». Даже руководство наиболее умеренной из всех черных группировок, НААСП, понимало это. Филипп Сейвидж, директор региональных отделений НААСП в Пенсильвании, Нью-Джерси и Делавэре, назвал Эгню и Никсона кандидатами «белых кнутобоев». Он заявил, что наличие имени Эгню в партийном списке кандидатов «гарантирует республиканской партии то, что в ноябре она не получит большого количества голосов черных избирателей».

В 1968 году среди республиканцев по-прежнему были и черные. Эдвард Брук из Массачусетса, единственный на тот момент (и первый со времен Реконструкции) чернокожий сенатор — умеренный сторонник социального прогресса, работавший вместе с Линдсеем в комиссии Кернера, — был республиканцем. Демократическая партия к тому времени еще не стала «черной». Выдвижение Эгню коренным образом изменило ситуацию. Большинство из семидесяти восьми черных делегатов партийного съезда в Майами (всего их было 2666) по возвращении домой либо не пожелали, либо не смогли поддержать партийный список. Один черный делегат заявил в интервью «Нью-Йорк тайме»:

«Быть мне в аду, если я смогу оправдать перед неграми Эгню и Никсона».

По словам черного делегата из Чикаго,

«они говорят нам, что им нужны голоса «белых кнутобоев» и что они не желают нам зла».

Республиканская партия потеряла наиболее известного своего чернокожего сторонника, когда Джеки Робинсон, первый чернокожий, кому было суждено попасть в бейсбольную команду высшей лиги, и один из самых почитаемых «героев»-спортсменов, объявил, что покидает штаб Рокфеллера и республиканцев и переходит на работу к демократам, чтобы помочь нанести поражение Никсону; при этом он назвал список кандидатов «Никсон — Эгню» расистским.

Точно определив разделение политических партий в будущем, Робинсон сказал:

«Я думаю, что республиканцы кое о чем забыли — о том, что порядочные белые люди в ходе выборов намерены реально смотреть на вещи и собираются объединяться с чернокожей Америкой, с еврейской Америкой, с пуэрториканцами. Я утверждаю, что мы не можем отступить: мы не должны терпеть список, который по сути своей является расистским, и кандидатов, которые склонны позволить Югу наложить вето на происходящие ныне процессы».

Одно из преимуществ Эгню в качестве товарища по гонке заключалось в том, что он мог несколько больше «забирать вправо», в то время как Никсон, как и полагалось государственному деятелю, мог вести себя более сдержанно. Эгню настаивал на том, чтобы антивоенным движением руководили иностранные коммунисты-заговорщики, однако когда его спросили, кто бы это мог быть, просто сказал, что некоторые лидеры Эс-ди-эс называли себя марксистами и что впоследствии он разузнает об этом больше.

«С гражданским неповиновением, — заявил он, находясь в Кливленде, — нельзя мириться, когда оно мешает осуществлению гражданских прав других людей, а по большей части это так и есть» (читай: «Движение за гражданские права нарушает гражданские права белого населения»).

Он говорил, что Губерт Хамфри «сочувствует коммунизму», но, извинившись, взял свои слова обратно, когда лидеры республиканцев в конгрессе, Эверетт Дирксен и Джеральд Форд, выразили свое недовольство. Эгню сказал:

«Не дурные условия вызывают волнения, но дурные люди».

Другое знаменитое заявление Эгню звучало так:

«Если вы видели одну трущобу, можете считать, что видели их все».

А когда его критиковали за употребление слов «япошка» и «поляк», кандидат в вице-президенты возражал, что американцы потеряли «чувство юмора».

…Для Хамфри, кампания котррого после Чикаго продвигалась с большим трудом, стало ясно: он должен бросить вызов Никсону, учитывая его правые взгляды. Его товарищ по гонке, сенатор Эдмунд Маски из Мэна, был либералом с Востока — это помогало укреплять их позиции. Левым мог не нравиться Хамфри, но они не собирались обращаться к Никсону. Для Хамфри война не являлась проблемой, поскольку Северный Вьетнам «решил ее вооруженным путем» и переговоры о мире должны были пройти до января, когда он вступит в должность. Однако в последние месяцы перед выборами Хамфри начал высказываться против кампании «страха и расизма» и начал делать успехи по сравнению с Никсоном.

«Если фанатизм и страх возобладают, мы можем потерять все, что было создано с таким трудом. Я не могу предложить вам легких решений. Их нет. Я не могу предложить вам убежища, где можно было бы спрятаться. Его не существует».

Хамфри вписал новую главу в историю быстро развивающейся телевизионной эпохи, проводя кампанию с помощью местного телевидения. По традиции, политик приезжал в город, собирал в аэропорту митинг с возможно большим числом участников и организовывал мероприятие, во время которого произносил речь. Хамфри тоже часто так поступал, однако многие города он «пропускал». Единственное, что он делал везде, куда приезжал, — это принимал участие в местном телешоу. Никсон же, вероятно, был не последним нетелегеничным кандидатом, но последним из тех, кто понял это. Многие считали, что дурацкое поведение во время теледебатов привело его к поражению в кампании 1960 года.

Показательно, что большинство тех, кто слышал дебаты только по радио, думали, что Никсон выиграл. В 1968 году бригада гримеров разработала для него многослойный макияж и освещение, при котором он не выглядел как злодей в немом фильме. Его телевизионный координатор Роджер Эйлес, считавший собственный молодой возраст (ему было двадцать восемь) его преимуществом, говорил:

«Никсон не дитя телевидения, и, возможно, это последний кандидат, который не может участвовать в шоу Касона, но может участвовать в выборах».

В 1968 году появление на телевизионных ток-шоу стало новейшей формой проведения предвыборной кампании. Эйлес говорил о Никсоне:

«Он общается с людьми с телеэкрана, он — личность, но выглядит не лучшим образом, когда во время шоу объявляют: “Итак, вот он… Дик!”»

Когда до выборов оставалось всего несколько недель, в рамках кампании Хамфри — Маски стали появляться специфические, но эффективные печатные материалы. Никогда прежде на лидера гонки не нападали таким образом.

«Если бы восемь лет назад вам кто-нибудь предложил подумать насчет Дика Никсона, вы бы рассмеялись ему в лицо».

Затем следовало продолжение:

«5 ноября — День реализма. Если в глубине души вы понимаете, что не можете голосовать за избрание Дика Никсона президентом Соединенных Штатов, то лучше встаньте сейчас, чтобы вас сосчитали».

К листовке прилагался купон участника кампании с надписью:

«Считаю, что Дику Никсону не стоит быть президентом Соединенных Штатов».

Джордж Уоллес был темной лошадкой. Увлечет ли он за собой достаточно избирателей-южан, чтобы «побить» штаты, поддерживающие Никсона, разрушив таким образом свою «южную стратегию»? Или он собирается подобно старой Партии прав штатов привлечь демократов Юга, по-прежнему хранящих верность старой партии? Выступая на Юге перед толпами, Уоллес говорил, что ни Никсон, ни Хамфри не годятся в президенты, поскольку поддерживают законодательство о гражданских правах, которое, обращаясь к шумящим толпам, он определил как несоответствие поговорке «Мой дом — моя крепость». Никсон также сказал об Уоллесе, что он «не годится» в президенты. В ответ Уоллес заявил, что Никсон —

«один из тех богатеньких мальчиков с Востока, которые задирают нос перед любым южанином и жителем Алабамы, дразнят нас за красные шеи и войлочные шляпы, называют нас “сборщиками гороха” и “дятлами”».

По иронии судьбы сам Никсон всегда считал себя противником «богатеньких мальчиков с Запада».

Отчаяние влечет за собой легкомыслие. Йетта Браунстайн из Бронкса выступила в качестве независимого кандидата, заявив: «Я считаю, что нам в Белом доме нужна еврейская мама, которая позаботится обо всем». Среди избирателей было немало таких, чье отношение к выборам лучше всего выразилось в выдвижении кандидатуры комика Пэта Полсена, который, сделав печальное лицо, грустным голосом произнес:

«Думаю, что я отличный кандидат, поскольку вначале я солгал о том, что хочу участвовать в выборах. Я очень серьезно подумал обо всех проблемах и продолжаю давать обещания, которые не смогу выполнить. —* С невозмутимым видом Полсен продолжал: — Немало людей понимают, что наш нынешний закон о призыве несправедлив. Эти люди называются солдатами…».

Его кампания была начата во время популярного телевизионного шоу «Смотерс бразерз комеди ауа». Том Смотерс выступал в качестве официального менеджера его кампании, и накануне выборов, согласно опросам общественного мнения, Полсен, хотя и не был кандидатом, имел миллионы сторонников.

В последние две недели проведения кампании опросы начали показывать: Никсон теряет тот таинственный мандат, который в политических гонках и соревнованиях по бейсболу называют инерцией. Тот факт, что число сторонников у Никсона оставалось неизменным, а у Хамфри продолжало расти, подразумевал тенденцию, обозначавшую продвижение Хамфри.

Привлекали к себе внимание и кампании по выборам в палату представителей, лучше профинансированные и более содержательные, нежели гонки многих предшествующих лет. Причиной была следующая возможность: если Хамфри и Никсон закончат гонку, набрав почти равное количество голосов избирателей, при том что Уоллес «возьмет» несколько южных штатов, то ни у кого не будет преимущества в количестве голосов выборщиков от штатов. В этом случае победитель должен быть выбран палатой представителей. Участники голосования считали этот исход не слишком удовлетворительным. Действительно, опрос общественного мнения показал, что 81% американцев отвергли бы институт избирателей и предпочли президента, избранного народным голосованием.

Однако в день выборов Уоллес не сыграл существенной роли. Он получил голоса пяти штатов, забрав их у Никсона, а тот привлек на свою сторону весь остальной Юг, за исключением Техаса. По итогам всеобщего голосования преимущество оказалось одним из самых незначительных в истории Америки — всего около 0,7%; перевес же, полученный им в коллегии выборщиков, был довольно весомым. Демократы контролировали и палату представителей и сенат. Лишь 60% избирателей потрудились принять участие в выборах. Двести тысяч участников голосования отдали предпочтение Пэту Полсену.

…Ширли Чисхольм стала первой женщиной с черной кожей, избранной в палату представителей. Черные получили семьдесят мест на Юге, включая первые в двадцатом веке места в законодательных органах во Флориде и Северной Каролине и три дополнительных места в Джорджии. Однако Никсон завоевал очевидное большинство голосов белого населения Юга. Стратегия, которая подвела Эйба Фортаса, одновременно помогла избранию Никсона, и именно она стала основной стратегией республиканской партии. Республиканцы получали голоса расистов, а демократы — чернокожих, откуда следует, что в Америке больше избирателей-расистов, чем чернокожих. Ни одному демократу со времен Джона Ф. Кеннеди не удалось завоевать большинство голосов белого населения Юга.

Это не значит, что все белые южане были расистами, но именно голоса сторонников сегрегации республиканцы стремились получить на Юге. Теперь каждый кандидат от этой партии высказывается о правах штатов. В 1980 году Рональд Рейган начал свою президентскую кампанию в никому не известном захолустном провинциальном городишке штата Миссисипи. Этот городок был известен остальному миру лишь убийством в 1964 году Чейни, Гудмена и Швернера. Но кандидат от республиканцев ни разу не упомянул этих сотрудников Эс-эн-си-си, ставших мучениками. О чем он говорил в городе Филадельфия, штат Миссисипи, начиная свою кампанию? О правах штатов».

Марк Курлански. 1968. Год, который потряс мир. М.: АСТ., 2008. C.508-512.]

Примечания