Дженис Радуэй. «Читая любовные романы»

ТГ "Красные птицы": "Представляем наш лонгрид о женском терапевтическом чтении, написанный для портала "Социальный Компас". Это рецензия на книгу Дженис Рэдуэй "Читая любовные романы", которая появилась как продолжение...

Print Friendly Version of this pagePrint Get a PDF version of this webpagePDF

Screenshot_2022-05-14 Telegram Web
ТГ «Красные птицы«: «Представляем наш лонгрид о женском терапевтическом чтении, написанный для портала «Социальный Компас». Это рецензия на книгу Дженис Рэдуэй «Читая любовные романы», которая появилась как продолжение темы, поднятой на канале Социального Компаса. Красная ворона решила продолжить тему и объединить историю любовного романа, изложенную Рэдуэй, с марксистско-феминистским анализом текущего исторического момента. Статья посвящена тому, как литература, написанная женщинами для женщин, отражает суровую реальность эпохи социального регресса и кризиса в сфере семейных и сексуальных отношений».

Красная Ворона

«Когда я прочитала очерк о современной женской романтической литературе, то сразу поняла, что знаю другую часть этой истории. На русском языке доступна книга Дженис Рэдуэй Читая любовные романы — замечательное исследование социального аспекта этого жанра в Америке 60-80 гг. прошлого века.

Для постсоветского пространства это исследование актуально в отношении девяностых и, возможно, начала нулевых, когда бумажный любовный роман попал в руки постсоветских женщин в результате коммерческой экспансии на постсоветский книжный рынок.

К сожалению, книга доступна не полностью, потому что единственный существующий в сети скан имеет брак — вторая половина книги представлена только нечетными страницами. Найти книгу на бумаге мне тоже пока не удалось. Так что я расскажу в основном о первой половине.

Книга Рэдуэй удивляет многим. Это не просто прямолинейная феминистская критика патриархальной пропаганды, которую транслирует этот жанр. Рэдуэй отнеслась с большим уважением к читательницам и исследовала их мотивацию к чтению, читательские стратегии и читательский выбор.

Респондентки ее исследования — замужние женщины средних лет из небольшого американского города. Помимо собственно увлечения любовными романами, они объединены в небольшой книжный клуб и знакомы друг с другом. Для них чтение —  способ отгородиться от семьи, в которой они исполняют роль ресурсного центра заботы, и посвятить время чему-то недоступному для других (мб просто “себе”?). Это почти единственное самостоятельное занятие для большинства женщин, которые посвящают все остальное время другим.

Что касается содержания, то истории в любовных романах, как выражается Рэдуэй, “утешают” женщин, чья повседневная реальность не предоставляет удовлетворения той потребности, которую предписывает общество, — быть любимой и реализовываться благодаря любви мужа. Эта литература предлагает объяснение, почему в непосредственном опыте женщин патриархат вообще и их брак в частности не работает так, как было обещано. Объяснение примерно таково: под неприглядной поверхностью существует некая подлинная скрытая реальность, которая полностью оправдывает обещания.

Самое интересное в книге происходит в первой главе, где Рэдуэй делает обзор материальных основ возникновения и распространения жанра. Она освещает эволюцию американского книгоиздания в его становлении: от книг, издаваемых самими авторами, до создания массовых коммерческих серий жанровой литературы. Достижение рыночного успеха в книгоиздании было связано именно с формированием гомогенной жанровой серии, которая распространяется по почте через подписку. Книги должны были мало отличаться друг от друга, всегда оправдывать читательские ожидания, дешево стоить и появляться в четко предписанные сроки. На протяжении первой половины двадцатого века эта индустрия искала свой золотой жанр и нашла его в любовном романе. Массовый любовный роман стал вершиной  коммерческого книгоиздания за счет отточенной маркетинговой схемы. Эти книги продавались в газетных киосках, аптеках, кондитерских и в супермаркетах недалеко от кассы, но наибольшую прибыль приносила подписка на серию. Сама потребность в контенте для массовых книжных серий объясняется техническим прогрессом: возникновением ротационной печатной машины с магазинной передачей и клееных переплетов. Печатные машины были дороги, и окупались только за счет огромных тиражей, а периодичность издания позволяла дешевле закупать большие объемы бумаги.

Читая это, невозможно не вспомнить массовое книгоиздание в Советском Союзе, где тоже использовалось формирование серий, распространение книг по подписке и фантастические размеры тиражей, даже превосходящие тиражи массовой литературы в США. Но содержание серий разительно отличалось — издавалась классическая литература, переводные и отечественные романы, мемуары, научпоп. Советские граждане заводили большие домашние библиотеки и охотились за подписными изданиями [это не считая массовой подписки на «толстые» журналы (литературные) и научно-популярные издания, вроде «Науки и жизни», «Знания-сила» и пр. В каждой семье их выписывали по нескольку: сообразно интересам. Поскольку я запимался биологией, то выписывал ГДРовский орнитологический журнал «der Falke», «Науку и жизнь», «Природу», «Юный натуралист». Прим.публикатора]. Это настолько трудно понять и объяснить по нынешней логике рынка, что на помощь приходят аргументы вроде “это был предмет роскоши”, “книги не читали, их просто ставили на полку”. Между тем, в 50-х годах советские граждане тратили на чтение в среднем 11 часов в неделю. Долгое время книги были доступны только в библиотеках и на редкости были очереди, так что домашние библиотеки и благоговение перед ними вполне объяснимы — это было ценное приобретенное благо, которому отдавали должное. Но вернемся к тому, что породил скоростной печатный станок при капитализме.

Когда были обеспечены регулярные поставки бумаги, стал вопрос — что на ней печатать? Издательства пробовали разные жанры в поисках идеального. В начале века это были серии о приключениях ковбоев и истории про сыщиков, позже “детективы-загадки”, следом за ними готические романы. И только потом издатели нашли золотую жилу — любовный роман.

Важной частью маркетинговой схемы, помимо распространения вне книжных магазинов, была стабильность содержания книг. Так появилась “формульная литература”. Издатель равно не хотел полагаться как на талант автора, так и на интуицию редактора. Нужен был стабильный, быстрый и прогнозируемый результат. Поэтому появлялись сюжетные формулы, которые требовалось повторять. Это настолько близко к конвейерному производству в литературе, насколько только возможно.

Этот факт особенно любопытен, учитывая, что в общественном мнении любовный роман позиционируется как выдумки глупых женщин для глупых женщин. “Глупые женщины” не выбирали сюжетную формулу свободно. Эта формула была порождением коммерческих интересов, а не плодом скудной фантазии писательниц или однообразного запроса читательниц. “Глупые женщины” вынуждены были наложить на свое творчества весьма жесткие рамки, определенные редакторами и маркетологами, и в случае отступления от формулы, они теряли заказ. Найти издателя на “штучный товар” было практически невозможно — настоящие прибыли лежали в сфере программируемых серий формульной литературы.

Успех формулы любовного романа объяснялся также попаданием в целевую аудиторию. У американских домохозяек было время и желание читать. Маркетинговая схема разместила книги там, где потенциальные читательницы бывали, когда ходили за покупками, охватив тех, кто никогда не заходил в книжный магазин. Когда аудитория была сформирована, издательства перешли на схему распространения по подписке и этим гарантировали себе регулярную и прогнозируемую прибыль, что казалось фантастическим успехом в книгоиздательском деле — отрасли, где стабильные доходы до этого казались невозможными.

С другой стороны, поскольку романы распространялись по подписке, у читательниц был крайне скудный выбор. Они не могли управлять жанром, голосуя кошельком. Они не могли прекращать читать книги, сюжетные повороты в которых их не устраивали (например, респондентки Рэдуэй негативно оценивали наличие сцен сексуального насилия). Читательницы придумывали сложные схемы обмена как книгами, так и рекомендациями, чтобы не сталкиваться с сюжетами, которые были неприятны или не отвечали ожиданиям. Между тем, издателям хотелось получать обратную связь, чтобы не рисковать сразу всей прибылью, поэтому они реализовывали разные схемы  учета (в том числе компьютерного) популярности отдельных книг, с последующей корректировкой сюжетной формулы. Также использовались массовые опросы и тесты для выбора названий серий и фокус-группы для анализа новинок. Но цель оставалась прежней — поддерживать непрерывный поток продаж.

Интермедия личного опыта. Мой опыт чтения любовных романов относится именно к той литературе, которую анализирует в своей работе Рэдуэй. С современной литературой этого жанра я практически не знакома, если не считать, разумеется, бестселлеров из циклов “Сумерки” и “50 оттенков серого”. 

Но вернусь к “классическим” любовным романам, которые издавались в постсоветской России в мягкой обложке и распространялись по всем описанным Рэдуэй маркетинговым схемам в девяностые и нулевые. Немного напрягая память, я вспомнила некоторых авторок: Джудит Макнот, Джуд Деверо, Джоанна Линдсей. Тогда эти книги читали все окружавшие меня женщины, различалось только отношение к собственному опыту чтения. Интеллигентки презирали эти книги за очевидную низкую художественную ценность (но все равно читали, потому что там была эротика). Женщины рабочего класса читали более открыто, и даже, как и читательницы из исследования Рэдуэй, отстаивали легитимность своего чтения. Мужчины презирали эти книги, не читая, — по откровенно мизогинным причинам. “Женское” означало второсортное. “Женские романы” были третьесортны — как написанные женщинами, для женщин и о женщинах. В любом случае, женский любовный роман, несмотря на свою массовость и очевидную коммерческую успешность, занимал последнее место в литературной иерархии. Никакой другой жанр не вызывал столько открытой ненависти. 

Дженнис Радуэй

Дженнис Радуэй

Но вышеописанными формальными причинами презрение к жанру не ограничивалось. Были и другие. 

Прежде всего, эти книги были “нереалистичными”. Широко было распространено мнение, что женщины забивают себе голову нереалистично завышенными ожиданиями от отношений. Сравнение героев романов с реальными мужчинами было явно не в пользу последних. Так что любовные романы как будто стреляли романтике в ногу, заманивая женщин слишком хорошей картинкой. Но таков был предрассудок, а не действительное положение дел. Тем читательницам, с кем я была знакома и мне самой была важна именно нереалистичность. “Сказки о любви” служили компенсацией отсутствия такой любви в повседневной жизни. И я, школьница выпускного класса без опыта отношений, и мама моей подруги, замужняя женщина с двумя детьми, оказывались в одинаковом положении — мы утешались фантазией. В моем читательском опыте это была кризисная литература, к которой я обращалась в тяжелые моменты жизни. 

Замужние, незамужние, разведенные женщины и юные девушки в возрасте от 12 до 70 лет — такая выборка лично мне знакомых читательниц. Но не все искали в любовных романах компенсации, у некоторых присутствовал и познавательный интерес, так как в отсутствие секспросвета приходилось искать информацию по крупицам в самых разных источниках. Еще эту литературу читали как юмористическую, и действительно, часто это было “так плохо, что даже хорошо”. Подборки смешных цитат из женских романов до сих пор прекрасно развлекают. Но у меня складывалось впечатление, что пристрастие к таким подборкам и публичные насмешки над корявым языком были своего рода оправданием. И разумеется, книгу открывали вовсе не смеха ради. Смех был фиговым листком, защитой от мизогинных насмешек. 

Когда я читала Рэдуэй, я несколько жалела, что она изучала только замужних респонденток средних лет, потому что мой собственный опыт был подростковым и, несомненно, имел свои особенности. Состояние тревоги и неудовлетворенности которое испытывает девушка-подросток, не эквивалентно фрустрации замужней женщины. Последняя уже разочарована в собственной романтической истории, но девушка только планирует ее и питает определенные надежды, поэтому чтение наверняка оказывает некоторое влияние на ожидания от отношений. К сожалению, книга не предоставляет такого анализа, а современные подростки читают совершенно другую литературу, так что этот вопрос вряд ли будет изучен.

Перейдем к тому анализу любовного романа, который предлагает Рэдуэй.

Согласно ее исследованию, читательницы обращаются к этому жанру с целью снять напряжение и испытать приятные эмоции. Чтение имеет терапевтический эффект за счет проработки опасений, связанных с отношениями, и фрустрации в повседневной жизни.

Самый важный элемент любовного романа — счастливый конец, который выступает главным инструментом снятия напряжения и апогеем положительных эмоций. Также в романе обязательно должна присутствовать угроза, иначе не создается должное напряжение для снятия в финале. Реальные опасности должны угрожать героине, но не случаться с ней. [это классический пример «духовной сивухи», о которой писал ещё Ленин; по той же причине в эпоху упадка религии женщины более религиозны. Мужчины же чаще используют просто сивуху, почему к этой относятся с презрением. Прим.публикатора]

Рэдуэй отмечает, что любовные романы воспринимаются читательницами как истории становления личности героини, и идентификация себя с героиней — важная часть удовольствия от чтения. Становление личности героини может противоречить предписанному счастливому финалу (непременно любимая жена в благополучном браке), поэтому требуются обстоятельства неодолимой силы, чтобы женщина не могла сопротивляться, а также особо упорные действия героя. Заключение брака между героями находится в конце истории, а весь путь к нему состоит из рассмотрения угроз, каждая из которых последовательно снимается.

Терапевтический эффект от чтения Рэдуэй связывает с тем, какие чувства испытывает читательница к концу романа. С одной стороны, снижается ее тревога относительно отношений, в которые она включена за счет того, что некоторое время в своем воображении она была включена в тревожную историю, которая счастливо разрешилась. С другой стороны, женщина испытывает дефицит заботы о себе, постоянно включаясь в заботу о других, тогда как чтение разворачивает ее к собственной личности и выступает некоторой формой заботы о себе. Именно поэтому читательницы так решительно отстаивали свое право на чтение. В особенной, усеченной форме это была их “отдельная комната”. Это косвенно подтверждает реакция мужей на чтение жен. Респонденткам Рэдуэй приходилось прятать книги, скрывать расходы на них, избегать открытого чтения. Причем мотивом мужей была вовсе не ревность к персонажам внутри историй, а неприязнь к занятию, которое отвлекает жену.

boocover

Рэдуэй описывает, как читательницы и писательницы формируют общее пространство вымысла, где женщины находятся в фокусе заботы, а не выступают постоянно заботящимися субъектами. В этом вымышленном пространстве женщина получает от мужчины эмоциональный отклик, в котором нуждается. Идентифицируя себя с героиней, читательница получает одновременно валидацию своей личности и своей женственности, тогда как в социальной реальности, в которую она включена, ценность личности женщины и ее социальная роль находятся в резком антагонизме.

Другой важный разрыв появляется между тем, как  читательницы воспринимают образ героини и образ героя. Судя по опросам в исследовании Рэдуэй, читательницы воспринимают героинь как более реалистичных, тогда как герои совсем не похожи на реальных людей. Здесь возникает очень интересный мотив утопичности любовного романа. В любовном романе рисуется картина приемлемых и желательных для женщин отношений в матрице нуклеарной семьи. Интересно, что именно утопичность этих книг становится главным фокусом ненависти к ним со стороны мужчин. Образ героя любовного романа вызывает гнев и агрессию из-за того, что в нем концентрируются требования женщин к партнеру, которым реальные мужчины не могут и не хотят соответствовать. Мужья респонденток Рэдуэй совсем не были похожи на героев их любимых книг. Они не предоставляли женщинам заботы, валидации их личности и даже просто внимания, тогда как от женщин в браке требовалось очень многое. Единственная доступная женщинам в браке валидация должна исходить от супруга и, если она отсутствует, во фрустрированной женщине копится напряжение. Любовный роман служит инструментом снятия этого напряжения. Утопичность этого текста бросает упрек несостоятельному супругу, потому что читательнице легко соответствовать образу героини (по сути она уже ему соответствует), тогда как ее супруг совершенно не похож на героя романа и от него могут потребоваться серьезные усилия, чтобы жена получила то, чего ожидает и в чем нуждается. Между тем, фрустрация женщины воспринимается всеми (включая ее саму) как ее внутренняя проблема, проблема с ее женственностью или с “отношением”, поэтому терапевтическое чтение воспринимается как приемлемое. Неприятной альтернативой была бы конфронтация с мужем.

Итак, что получится, если применить описанные приемы анализа к современной женской литературе, которую читают и пишут российские женщины?

Для этого сперва хочу ввести еще одно понятие. Елена Харламенко в своем незаконченном труде об исторических истоках женского вопроса (3) описывает процесс порабощения женщин как патриархальную революцию.

Всемирно-историческое поражение женского пола” не происходило легко и мирно. Как и любая история порабощения, она сопровождалась сопротивлением порабощаемых и террором поработителей. Харламенко описывает патриархальный террор как “систему насильственных действий, имевших целью не только подавить активное сопротивление, но и сломить волю”. [Работа Харламенко при всех своих плюсах имеет ряд недостатков, см.критические комментарии. Прим.публикатора]

Патриархальный террор не был явлением изолированного периода на заре истории. Как любые порабощенные, женщины имеют волю к освобождению, и эту волю необходимо систематически подавлять. При переходах между социально-экономическими формациями, в эпохи перемен и революций, когда перестраивается вся общественная система, включая и методы эксплуатации женщин, обостряется как сопротивление, так и ответный террор. Сильвия Федеричи в “Калибане и ведьме” прекрасно описывает охоту на ведьм как инструмент патриархального террора на заре капитализма, Харламенко также упоминает эту вспышку гендерного насилия в Европе. Ценность работы Федеричи прежде всего в том, что она уводит объяснение причин охоты на ведьм от “массового психоза” и подобной ерунды на твердую почву социально-экономических причин и слома привычных систем эксплуатации в процессе становления новых. [Увы, работа Федеричи ненаучна как в целом, так и в данной детали, а это объяснение невалидно вовсе, нет даже совпадения во времени и месте событий: максимум женского бесправия в Европе приходится на века, когда сожжения ведьм не только остались в прошлом, но и были осуждены как средневековое варварство — что угнетению женщин никак не мешало. Прим.публикатора]

Патриархальный террор усиливается в ответ на сопротивление женщин новому гендерному порядку. Мы живем в эпоху тяжелой реакции и глубокого отката после произошедших революционных перемен. Человечество сделало прорыв в будущее, и впервые в истории этот прорыв оказал особенное, беспрецедентное влияние на женщин. Перед нами вместо новой системы эксплуатации замаячили контуры желанной свободы. На основе начавшегося социалистического строительства и последовавших социально-демократических преобразований в капиталистических странах появился и устоялся новый женский тип, новые запросы и новое мышление. Но потом социалистические страны потерпели крах, социал-демократия была свернута, был установлен неолиберальный порядок. На женщинах это тоже отразилось: вместо освобождения (скоростью и структурными недостатками которого женщины и так были возмущены) мы получили становление новой системы эксплуатации. В феминистском дискурсе он хорошо описан как “неопатриархат” или “патриархат сыновей”.

“Патриархат сыновей” уходит от старой схемы “патриархата отцов”, в котором женщина сексуально доступна только своему мужу и находится под его контролем. Для новой системы важна временная сексуальная доступность всех женщин без какой-либо ответственности за последствия. Это связано с тем, что в большинстве стран сформировались социальные системы поддержки материнства, достаточные, чтобы женщины могли выжить и вырастить ребенка без обязательного участия отца. Среди других факторов — возможность относительно безопасного аборта (причем не так важно, легален ли он), доступность средств контрацепции, которые контролирует сама женщина, а также легализация развода. Все вместе это факторы освобождения женщин от старого патриархального гнета внутри нерасторжимого пожизненного брака. Но в обществе регресса социального порядка эти же факторы привели к закономерному, обратному результату. Когда роль почтенной жены была деконструирована, осталась только одна женская роль, возможная при капитализме — роль проститутки. Поэтому образ женщины в современном обществе подразумевает физическую привлекательность, сексуальную доступность, и никакой ответственности мужчины за возможную беременность и содержание родившегося ребенка. Нельзя сказать, что этот процесс уже завершился, борьба происходит прямо сейчас и сопровождается насилием.

Становление неопатриархата сопровождается патриархальным террором, для которого у нас также есть устоявшийся термин “фемицид”. Об истории термина сейчас стало возможно подробно прочитать в книге Любавы Малышевой “Фемицид”(2). [Боюсь, что и термин, им книга неадекватные или точнее, манипулятивные — власть, эксплуатация и дискриминация (структурно не отличающиеся от эксплуатации труда капиталом) амальгамируются с целенаправленным преследованием и убийством, «чтоб страшнее было». Увы, эффект подобных ужастиков неизменно противоположный, и в первую очередь среди женщин: готовность бороться с эксплуатацией и за равенство требует надежды на лучшее будущее, а книги вроде г.Малышевой её исключают. Прим.публикатора]

Контуры фемицида таковы: партнерское насилие в спектре от психологического давления до убийства, совершаемые для сохранения мужского доминирования в отношениях, доступа к женскому телу и власти над детьми. Порнография также играет важную роль в современном давлении на женщин как демонстрация мужской власти в сексуальной сфере, как перечень применимых к женщине сексуальных и насильственных практик, как визуальная нормализация насилия в сексе и как способ виктимизации женского тела. 

Так какую литературу читают и пишут женщины в такой обстановке? Старые проблемы, которые решала литература прошлого периода, уже миновали по мере выстраивания нового контура межполовых отношений. Ушел запрос на адаптацию к браку, который не дает обещанного удовлетворения, и к эмоционально отстраненному мужу, который не оправдывает романтических ожиданий. Новый запрос — адаптация к партнеру, который может, хочет и будет применять насилие в бытовых и сексуальных ситуациях. К опасному, непредсказуемому, взрывному партнеру, на стороне которого вся власть. Нынешняя романтическая женская литература пытается втиснуться в игольное ушко и доказать возможность счастья с таким партнером и возможность существования у него человеческих чувств. Либо, хотя бы, возможность получать удовольствие в отношениях с монстром.

Именно существование такого запроса у женской аудитории объясняет ошеломительный коммерческий успех “Сумерек” Стефани Майер. Эта книга могла быть сколь угодно низкого качества. Последующие бестселлеры показали, что может быть качество еще ниже, но в период триумфального шествия Майер казалось, что невозможна литература менее состоятельная в художественном смысле. Между тем, эта история о вампире, мужчине-хищнике попала точно в запрос аудитории. 

На следующем витке из этой истории была убрана фантастическая составляющая и новый коммерческий триумф свидетельствовал о еще более точном попадании в ожидания. Речь о “Пятидесяти оттенках серого” Э.Л. Джеймс. Все, что потребовалось этой писательнице, чтобы встряхнуть мир своим бестселлером — это назвать вещи своими именами. В центре истории миллионер-доминатор, который отвечает на романтический запрос юной девушки контрактом на применение к ней бытового и сексуального насилия. 

Превращение завязки психологического триллера в историю о “долго и счастливо” — это именно то, что требовалось читательницам, потому что бытовой абьюз вызывает страх и возмущение при столкновении с ним, но преподносится как любовь. Потому что унизительные и насильственные сексуальные практики наносят вред телу и психике, пугают и причиняют боль, но преподносятся как удовольствие. Массовое женское сознание сталкивается с куда более противоречивым посылом, чем во времена “загадки женственности”. Тогда женщинам грозила депрессия, теперь — изнасилование и удушение. 

Такова литература времени патриархального террора. Как говорится “далее — повсюду”. В российской сетевой литературе широко распространены сюжеты отношений с бандитами, а также наблюдается фокус на репродуктивном насилии, на прямом принуждении к деторождению. 

Современная сетевая литература уже свободна от скрупулезного контроля редакторов, но является лишь прямым перерождением старой серийной схемы литературы по подписке. Тематические сайты и порталы действуют по тому же принципу, что и старая подписка, — поставляют единообразный контент с прогнозируемой регулярностью. Коммерческая схема сдвигается в сторону получения дохода от рекламы, но авторские гонорары не подразумеваются, за исключением финансирования через краудфандинг и донаты. 

Тематически эта литература движется в уже установившемся направлении на снятие амбивалентных чувств, на предоставление объяснений, как насилие может быть любовью, холодность — привязанностью, жестокость — нежностью, и как обман ожиданий на самом деле является соответствием ожиданиям. Разрыв между ожиданиями и реальностью порой настолько глубок, что единственным выходом становится азартный мазохизм, фетишизация собственного положения жертвы. Женщины старательно несут идеологию собственного угнетения друг другу и формируют иллюзорную реальность, в которой “все не так уж плохо, а на самом деле вообще хорошо”. Возможно, где-то в среде читательниц и писательниц присутствует желание преобразовать жанр, но мне об этом неизвестно. 

Отдельным жанром в рунете, возможно, становится история спасения от нарцисса. Такие истории, как правило, рассказываются анонимно и позиционируются как реальные. Возможно, они все таковыми и являются. Но также их объединяет схема, которая родственна схеме любовного романа. Это истории отношений, где женщина подвергается различным опасностям, контролю и насилию, и в качестве счастливого финала фигурирует разрыв этих отношений и построение лучшей жизни после. Разрыв не всегда описан как уже совершенный, иногда это лишь намерение рассказчицы. Этот жанр приобретает особенное место в современной сетевой литературе благодаря тому, что сюжетная формула любовного романа вывернута наизнанку: романтические ожидания женщины полностью обмануты, все угрозы реализованы и насилие над нею совершено, а счастливый финал состоит не в начале устойчивых отношений, а в их завершении. Если добавить к этому тот факт, что эти истории позиционируются (и возможно, являются) рассказами реальных женщин о реальных отношениях — то мы наблюдаем нечто совершенно особенное. Для ознакомления с коллекцией таких историй можно обратиться к ЖЖ Тани Танк (5)

Но самый распространенный новый жанр, конечно же, фанфикшн. У меня недостаточно погруженности в эту среду, чтобы проводить полноценный анализ, но я могу сказать, что любовные истории в фанфиках значительно более толерантны к однополым отношениям, но одновременно и более толерантны к насилию. Такое впечатление, что последнее — общий тренд для современной любовной литературы всех жанров. Также фанфикшн интересен как жанр любительский и лишенный любых мотивов получения прибыли. Еще одна его важная особенность — наличие прямой обратной связи от читателей. Я думаю, что фанфикшн заслуживает отдельного многовекторного анализа и не буду на нем останавливаться, но не потому что там нет интересных сюжетов, а потому что они мне незнакомы.

Резюмируя, можно сказать, что жанр любовного романа во всех его многообразных формах является зеркалом гендерного порядка и в наше время в нем отражается нарастающая волна партнерского насилия. Причину происходящего я вижу в откате социального прогресса и реставрации капитализма, которая остановила все процессы гуманизации межличностных отношений и неизбежного разрушения эксплуататорских семейных форм. Как и Дженис Рэдуэй, я вижу роль любовного романа как двоякую — с одной стороны, это утопическая форма, отражающая женский запрос на человеческое признание и партнерскую заботу, с другой стороны, это адаптация к существующему порядку через разрядку напряжения от перманентного страха, тревоги и усталости. Эту двоякую роль можно увидеть, только перешагнув через предрассудки относительно жанра любовного романа, поклонниц жанра и женщин вообще. 

Источник

Об авторе Редактор