Print 
PDF
Я уже писал, что люди искони подвержены равенству и справедливости. Настолько, что в играх вроде Ultimatum Game стабильно отвергают возможность «получить хоть что-то» и любое разделение ценностей, отличающееся от равного. Это, можно сказать, общечеловеческая константа — соответствующие результаты стабильно получены на всём разнообразии обществ от охотников-собирателей до западных клерков.Первобытные люди несколько чаще отвергали предложения получить сильно больше половины, видимо потому что в их обществе «власть рождается из отдачи, подчинение из получения» (пословица африканского народа кпелле). Ситуация не менялась даже в случаях, когда речь шла о суммах, сравнимых с месячным заработком игроков.
В играх «Ультиматум» участников, как правило, разделяют на пары (обычно анонимно), в которых один человек, выбранный случайным образом, должен сде-лать предложение, а второй — решить, принимать его или нет. Тому участнику, который делает предложение, предварительно дается не-которая сумма денег, которую он должен разделить между собой и вторым участником. Если второй участник принимает его предло-жение, то они делят эту сумму в соответствии с тем, как было пред-ложено первым участником. Если же второй участник отказывается от предложенной ему суммы, то никто из них ничего не получает. Исходя из традиционной трактовки предпочтений можно сделать вывод: тот участник, который делает предложение, зная, что второй согласится на любую положительную сумму, так как для него это лучше, чем вообще ничего не получить, разделит сумму таким об-разом, чтобы отдать минимально возможное количество денег, и вторая сторона согласится на этот вариант дележа.
Но эксперименты, проведенные в Соединенных Штатах, Японии, Израиле, Европе, России, Китае и Индонезии, показали, что большинство участников предлагают от 40 до 50% «пирога», при этом предложения ниже 30% обычно отвергаются. Эти результаты были получены в экспериментах, в которых ставки достигали трех месячных доходов. И маловероятно, что результаты отражают непонимание игроками правил игры, так как эксперимент проводили несколько раз, чтобы получить повторяемую одношаговую игру. Недавно мы повторили результаты этих экспериментов для моделей различных простых сообществ: охотников и собирателей, пастухов и др.
Тот факт, что первая сторона предлагает второй достаточно большую часть общего «пирога», объясняется не обязательно эти-ческими соображениями или честностью. Возможно, он отражает осторожность корыстолюбивого агента, который опасается, что если он предложит меньше, его предложение будет отклонено. Но эгоистичными мотивами едва ли можно объяснить, почему вторая сторона часто отклоняет и предложенные ей достаточно большие суммы. Мы убеждены в том, что эти результаты отражают высокую степень взаимности <strong reciprocity>, а именно, склонность на-граждать тех, кто повел себя кооперативно, и наказывать тех, кто нарушил общепринятые нормы поведения, даже если награда и на-казание не оправданны с позиций эгоистических предпочтений, ориентированных на результат.
Высокая степень взаимности отличается от изучаемого биологами взаимного альтруизма, который характеризуется добротой по расчету.
C.Боулс, Г.Гинтис. Вальрасианская экономическая теория в ретроспективе.
«При проведении эксперимента с большим количеством участников оказывается, что участники Б в 100 процентах случаев соглашаются на сделку только при условии, что участник А предлагает поделить деньги в соотношении 5:5. Предложение 7:3, то есть если участник Б получает три из десяти долларов, проходит примерно на 90 процентов. При соотношении 8:2 (участник Б получает только два доллара из десяти) согласие дается примерно в 50
процентах случаев, а при соотношении 9:1 — примерно в 40 процентах. Это означает, что при последнем варианте 60 процентов участников вели себя нерационально, потому что один доллар больше, чем ничего.Почему люди в ситуации участника Б не захотели получить деньги, показали наблюдения за активностью головного мозга, которые Алан Санфей и его коллеги проводили в тот момент времени, когда участник Б отклонял неджентльменское предложение. На томограммах отчетливо видны сигналы в той области мозга, для которой типична активность, когда люди чувствуют отвращение! Головной мозг не только презирает некооперативное поведение и несправедливость, он хотел бы, чтобы они были наказаны.Об этом свидетельствует исследование, проведенное нейробиологом Таней Зингер (Tania Singer).
Американские ученые Роберт Курцбан (Robert Kurzban) и Дэниел Хаузер (Daniel Houser), провели эксперимент иначе. Они наблюдали, как ведут себя нормальные люди в ситуации, в рамках которой они могли сделать инвестиции в совместное предприятие, при этом они имели возможность действовать либо солидарно, либо обмануть партнеров. В результате эксперимента оказалось, что 76 процентов участников выбрали кооперативное поведение. Участники были поставлены перед следующей дилеммой: они получили определенную сумму денег, которую могли оставить себе после окончания эксперимента, но в рамках эксперимента они могли инвестировать ее и потенциально увеличить. Все участники были разделены на группы по четыре человека. Каждый участник мог вложить часть своих денег в
общий котел. Конкретные вложения каждого участника не были известны остальным членам группы. После внесения вкладов в каждом туре эксперимента вся полученная сумма инвестиций — как было объявлено заранее — удваивалась руководителем эксперимента и затем делилась поровну между всеми членами группы.Совершенно очевидно, что если все участники внесут щедрые вклады (кооперация), в результате может получиться значительная прибыль, а это выгодно всем. Но тот, кто делает большие инвестиции, рискует тем, что другие внесут меньше денег или вообще ничего не внесут в общий котел (то есть не будут сотрудничать) и наживутся на общей прибыли, не вложив почти ничего. С другой стороны, это может привести к тому, что крупные вкладчики могут потерять свои деньги. Игра состояла из нескольких туров. После объявления о выплатах в проведенном туре участники могли в следующем туре скорректировать свой взнос.
Среди большого числа участников эксперимента исследователям удалось выявить три типа людей: 63 процента составили люди, которые делали большие инвестиции в общий котел, но их вклады значительно уменьшились, когда они увидели, что другие участники проявили сдержанность и внесли скромные вклады. Эти 63 процента, однако, в дальнейшем не стали вносить маленькие суммы, чтобы обмануть партнеров. 13 процентов составили добродушные люди, которые все время делали большие инвестиции.299 Однако 20 процентов участников пытались получить выгоду за счет своих партнеров и постоянно вносили маленькие вклады. Вывод: участники первого и второго типа составляют 76 процентов от общего числа участников, они однозначно ориентировались на кооперацию. Следовательно, более двух третей «нормальных людей» выбирают изначально кооперативный образ действий.
Дело обстоит даже еще лучше: рабочая группа под руководством Беттины Рокенбах (Bettina Rockenbach) из Эрфуртского университета недавно провела эксперимент, по результатам которого число кооперирующих участников в тех же условиях может превысить 90 процентов, если по условиям эксперимента предоставляется возможность налагать небольшие денежные штрафы на участников, которые не сотрудничают, а пытаются обмануть своих партнеров.
Желание получить заботу и внимание, поиск кооперации и способность к эмпатии уже у детей являются биологически заложенными основными тенденциями, которые проявляются даже в тех случаях, когда достижимые материальные выгоды не играют никакой роли. Михаэль Томаселло (Michael Tomasello), в настоящее время директор Лейпцигского Института антропологии Макса Планка, недавно экспериментально доказал, что маленькие дети (уже в полтора года) по собственному побуждению — в соответствии с их возможностями — оказывают помощь, когда видят, что взрослый человек (участник эксперимента) один не справляется с каким-то заданием. Стремление оказать помощь проявлялось у детей, хотя люди, которым они спонтанно помогали, не были членами их семьи, и вознаграждения детям не обещали и не давали» [и этому поведению скорей учатся, оно не «прирождённое«].
Иоахим Бауэр. Принцип человечности. Почему мы по природе склонны к кооперации. CПб: изд-во Вернера Регена, 2010.
Нейрофизиологический анализ принятия решений в ситуациях вроде вышеописанных замечательно изложен в обзоре В.А.Ключарёва, А.Шмидса и А.Н.Шестакова (Нейроэкономика: нейробиология принятия решений//
Он показывает, что принятие или отвержение испытуемыми выгодного, но подлого предложения с резко неравным разделением средств, отклонявшееся от поровну в обе стороны более чем на 20% определяется активностью двух зон мозга. Это, во-первых, островковая кора (anterior insula), вовлечённая в обработку негативной эмоциональной информации и особенно активна при эмоции отвращения. Её активность была пропорциональна степени несправедливости предложения. Во-вторых, это верхние области лобной коры (dorsolateral prefrontal cortex, DLPFC) правого полушария и поясная извилина (anterior cingulate cortex). Они активируются при запуске когнитивных процессов самоконтроля и при внутренних конфликтах. Важно, что по соотношению активности островковой и лобной коры (DLPFC) можно предсказать, будет полученное игроком предложение принято или отвергнуто. Во втором случае островковая кора активировалась много сильней области DLPFC, в первом наоборот.
Эти данные можно интерпретировать двояко. Первый вариант — от животных мы унаследовали «дикую» тягу к равенству и справедливости, которая проявляется в эмоции отвращения к их рациональной противоположности — сделке подлой, но «лучше чем ничего». Но, по счастью, она контролируется и (у умных, либерально настроенных, почитающих Латынину и «Эхо Москвы) преодолевается «чисто человеческим», в виде контроля со стороны лобной коры.
Авторы обзора, как обычно у западных, либерально настроенных интеллектуалов, видимо, в душе симпатизируют данной точке зрения, почему по тексту статьи раз за разом зовут несправедливый выбор «рациональным», хотя он, понятное дело нерационален для принявших его в долгосрочном аспекте. Всем участникам с учётом перспектив на будущее выгодней именно равенство в разделении ресурсов.
Вторая интерпретация противоположна. «Животное» в нас — это как раз калькуляция «платы» и «выигрышей», побуждающее принять несправедливое предложение, оно уподобляет людей участникам анонимных скоплений у животных. Как известно, они наиболее соответствуют абстракции «эгоистичного индивида» социобиологов, да и калькуляция «плат» и «выигрышей» при «обмене услугами» во взаимодействиях с выбором наилучшего варианта по соотношению первого и второго вполне присутствует, когда есть контакт, но нет долговременных социальных обязательств. Скажем, у рыб-чистильщиков, см. «Зверский бизнес и альтруизм» Ф. де Ваала.
А вот социальные связи этот в прямом смысле слова животный эгоизм трансформируют и преодолевают, заставляя предпочитать долговременный выигрыш краткосрочному. Первый, как я писал, состоит в постоянном соблюдении равенства во всём кругу участников, второй — в принятии «рационального» предложения сейчас а там будь что будет. Контроль лобной коры (нашего «разума») связан именно с тем, чтобы сохранить устремление к долгосрочному выигрышу, не купиться за предложение, опасное в перспективе, как компас сохраняет норд. Отсюда примат системности над адаптивностью, присущий нам наравне с прочими «социальными» видами птиц и млекопитающих, который блестяще описан в работах С.П.Харитонова и ряде других.
Недавно произведённые красивые опыты показывают, что верна именно вторая модель.
«…наблюдавшееся взаимодействие DLPFC и островковой коры можно объяснить по-разному. Согласно первой гипотезе, несправедливые предложения дележа денег могут вызывать желание немедленно отвергнуть их, что выражается в «эмоциональной» активации островковой коры. В этом случае параллельная активность DLPFC отражает контроль за импульсивным эмоциональным поведением через механизм рационального обдумывания. Таким образом, в предложенной модели DLPFC выступает как некий управляющий механизм, обеспечивающий контроль импульсивного поведения в социальных ситуациях (Sanfey and Chang, 2008). Тогда гипотетическое временное отключение DLPFC должно привести к еще более выраженной аверсии к несправедливости. Альтернативная гипотеза предполагает, что врожденные инстинкты, к примеру, рациональное эгоистическое желание получить деньги, нуждаются в некоем контроле со стороны механизмов, участвующих в обеспечении взаимодействия индивидуальных и социальных мотивов, в том числе в тех случаях, когда индивидуум оказывается перед лицом несправедливости (Henrich et al., 2001).
Согласно второй гипотезе, активация DLPFC необходима для преодоления утилитарных, или эгоцентричных (self-interest), наклонностей и желаний, тесно связанных с нашими эмоциями. Следуя этой логике, при временном отключении DLPFC должно наблюдаться усиление утилитарных стремлений: вероятность того, что игрок согласится принять деньги, увеличится, а влияние эмоции негодования на принятие решения уменьшится.
Итак, обе гипотезы по-разному предсказывают последствия нарушения работы DLPFC для участников игры: согласно первой гипотезе, в случае нарушений в работе DLPFC мы будем чаще отвергать несправедливые предложения, а согласно второй – мы, наоборот, будем их чаще принимать. Благодаря развитию методов неинвазивного нейроимиджинга у нейробиологов появилась возможность проверить данные гипотезы. Одним из последних методических достижений когнитивных нейронаук стала транскраниальная магнитная стимуляция (transcranial magnetic stimulation, ТМС). ТМС-стимулятор – прибор, который при помощи электромагнитной катушки (конфигурации типа петли Мебиуса для оптимальной фокусировки стимулирующего импульса), располагающейся у поверхности головы, подавляет или активируют работу прилегающих зон мозга.
Когда при помощи ТМС временно подавлялась активность DLPFC в правом полушарии, то испытуемые принимали несправедливые предложения в игре «Ультиматум» гораздо чаще, чем испытуемые, у которых подавлялась активность DLPFC в левом полушарии (Knoch et al., 2006).
Полученные данные подтверждают гипотезу о том, что DLPFC правого полушария играет ключевую роль в подавлении или ослаблении утилитарного (рационального) поведения. Таким образом, верной оказалась вторая гипотеза: после инактивации DLPFC испытуемые активнее начинают демонстрировать утилитарное поведение, приводящее к принятию невыгодных или несправедливых предложений. Интересно, что инактивация DLPFC влияла на поведение респондента, но не на субъективную оценку ситуации, т.е. на ощущение того, насколько справедливо или несправедливо предложение, сделанное ему в ходе игры.
Испытуемые, у которых в правом полушарии была инактивирована область DLPFC, отмечали, что их возмущала несправедливость ситуации, но отвергнуть несправедливые предложения после ТМС-стимуляции они не могли (!!!)».
Ключарёв и др., 2011. op.cit.
Области мозга, играющие ключевую роль в принятии решений: Rostral cingulate zone (RCZ) – ростальная область поясной коры. Dorsolateral prefrontal cortex (DLPFC) – верхняя лобная кора. Anterior cingulate cortex – передняя область поясной коры. Ventral medial prefrontal cortex (VMPFC) – нижняя медиальная лобная кора. Dorsal striatum – верхняя часть стриатума
(полосатого тела). Nucleus accumbens (ventral striatum) – прилежащее ядро
(нижний стриатум). Insular cortex – островковая кора. Amygdala – миндалина.
Иными словами, решение, названное автором «рациональным» — оно «животное», «эмоциональным» — наоборот, человеческое и разумное. Что хорошо согласуется с характерным проколом социобиологов: индивиды, интегрированные социальными связями, перестают быть «эгоистичными» и действуют строго в пользу долговременного выигрыша даже супротив собственных витальных интересов или дарвиновской приспособленности. Или с тем, что именно «коллективисты голосуют за будущее«.
Вообще, вся статья очень интересная: там хорошо видно, где к этому биологически-мозговому механизму пристраивается социальное влияние, чтобы управлять им как всадник лошадью — и в случае выбора ценностей, и в случае выбора мнений в обществе, с которым не хочется не совпасть и пр.
Не менее интересна она поведенщику «автоматическими» высказываниями авторов по общественно-политическим вопросам. У них «бесчинства тоталитарного режима» — так только «в ГУЛАГЕ» (честность естествоиспытателей не дала написать «зверства»), «зверства фашизма» — один лишь «Холокост», не убийства коммунистов и советских людей. Авторы, так сказать, выступили иллюстрацией к собственному анализу, раздела про конформизм.
Этот идейно крепкий речекряк показывает, зачем капсистеме нужен пропагандистский штамп под именем «тоталитаризм» — для стигматизации коммунистов через амальгаму с коричневыми, а не из отвращения к «массовым репрессиям и контролю». Собственно, в западных демократиях — и особенно в контролируемых ими колониях» — репрессивность режимов по отношению к подвластному населению была или (в худшем случае) сравнима с гитлеровской на «восточных территориях» или (в лучшем) сильно превосходила практики сталинского СССР. А вот к возможности тотального контроля капитализм подбирается только сейчас, и именно в «демократиях«.
Но это отдельная тема, о которой потом.
