Эволюционные модели урбанизации и охрана природы

Print PDF

Резюме. С использованием эволюционных моделей урбанизации обсуждается трейд-офф между социальной и экологической “ценой” данного процесса. Показывается его разрешимость при плановой экономике советского образца. Описано применение стадиальной схемы данных моделей к урбанизации РСФСР/России, ясно показывающее, что с 1923 по 1989 гг. страна поступательно развивалась, можно сказать, увеличивалась цивилизованность. После 1989-91 гг. она рушилась, что сразу же отразилось на сети поселений. При этом за годы второго издания капитализма в России были утрачены как экологические, так и социальные достижения урбанизации советской эпохи.

Урбанизация региона: общие правила

Географы говорят, что города живут связями и обслуживают население. Поэтому развитие территорий состоит в усложнении связей (а затем — в росте разнообразия функций соединённых ими городских центров) и усилении плотности обслуживания, особенно там, где его не хватает — на периферии региона.

Распространение городской сети в стороны от региональных центров (чаще всего совпадающим с “ядрами” агломераций) вплоть до самых “медвежьих углов” — необходимое условие и реализации человеческого потенциала жителей, иначе пропадающего втуне, и ресурсного освоения таких территорий.

Городское обслуживание определяет даже продуктивность с/х, падающую с расстоянием до ближайших городов: так вокруг них появляются кольца с/х специализации, впервые описанные в 1826 г. фон Тюненом. Особенно это верно в нынешнюю эпоху, когда региональное с/х из центрального города получает не только “навоз”, но и всё нужное “обеспечение”: подготовленные кадры специалистов, машины, удобрения и пестициды, передовые сорта и пр. Фиксируя изменения удельного производства разной с/хпродукции в Нечерноземье (равным образом колхозами, хозяйствами населения и фермерами), в зависимости от зоны соседства с региональным центром, видим прежде всего максимум в пригородах при общей тенденции убывания с ростом дальности. Следующий важный перелом в скорости этого убывания — в зонах соседства второго-третьего ранга. Отсюда можно рассчитать минимально необходимую плотность крупных городов — центральных мест, чтобы в России не было непродуктивной глубинки: минимум 130 км между ними при равномерном размещении, без учёта реальной скученности (Нефедова, 2004).

Крупные города — центральные места региона: своими функциями они обслуживают подчинённые города, делают их экономически зависимыми, стимулируют урбанизацию вокруг них и по линиям связи между ними и главным городом. Её пространственная картина задана характером транспорта, осуществляющего коммуникацию между городскими ареалами (экспрессный или непрерывный), и целями участников движения (работа, рекреация, грузоперевозки).

Города и транспортная доступность — обязательное условие для развития. Чтобы последнее не было экоцидным (норма в “третьем мире” сейчас и часто бывало в прошлом развитых стран), ростом сети городов в составе агломераций следует управлять, вовремя обнаруживая и беря под охрану природные территории, оставшиеся малонарушенными в областях экономического вакуума. Это так называемые “зелёные изгороди” регионов, а также “зелёные перегородки” или “прожилки” между городами в составе агломерации, развивающихся на разных радиусах от её “ядра” и как бы находящихся на разных орбитах (рис.1).

Рис.1. Территориальная структура крупной городской агломерации: 1 — центральный город (ядро агломерации); 2 — замыкающие спутники; 3 — прочие спутники; 4 — агломерации второго порядка; 5 — первый пояс спутников; 6 — второй пояс спутников; 7 — периферийная зона; 8 — узлы-«противовесы»; 9 — транспортные линии.

Рис.2. Формы урбанизации на уровне выше города и их последовательная эволюция. Составлено по Лаппо, 1997, Seto et al., 2012; Angel, 2016. Последовательно возникают и превращаются друг в друга такие образования на уровне выше города, как агломерация, опорный каркас расселения, урбанизированная полоса, мегалополис.

Трейд-офф между охраной природы и обслуживанием населения

Возможность охраны природных ландшафтов между районами интенсивной урбанизации возникает на каждом этапе эволюции городских систем (рис.2), и связана с областями экономического вакуума/оттока населения. Однако на следующем этапе развития городских систем она исчезает вместе с данными областями, чтобы возникнуть в другом месте. Так, при соединении ранее независимых агломераций в опорный каркас расселения и ускоренной урбанизации по кратчайшим соединениям их “ядер” она исчезает на периферии каждой агломерации, но возникает “на стыках” между соседними агломерациями (рис.3).

Рис.3. Формы и стадии (I—III) территориальной концентрации: образование опорного каркаса расселения из отдельных агломераций. Обозначения. 1 — центростремительные потоки; 2 — центробежные потоки; 3 — центральная часть города; 4 — срединная зона города; 5 — периферийная зона; 6 — зона спутников; 7 — межгородские магистрали. Из: Лаппо Г.М., 1997. География городов. М.: Владос. 480 с.

Так или иначе, при стихийном развитии урбанизационных процессов уничтожение дикой природы гарантировано, как и срастание протяжённых участков урболандшафта в мегалополисы и урбанизированные полосы — бесформенные образования, не сохранившие в себе сколько-нибудь значительную (а тем более связную) сеть природных территорий-”осколков” соответствующих региональных ландшафтов. Если такое случилось, природный ландшафт можно только создать de novo (экореставрация), одной охраной и/или экообустройством здесь не обойтись.

Здесь нужно пройти между Сциллой и Харибдой: достаточно плотная городская сеть — необходимое условие для развития, в этом смысле чем плотнее, тем лучше. Однако же с ростом плотности городских центров при стихийно идущей урбанизации региона благодаря эффекту имплозии — относительного “сжатия” пространства между более крупными городами, благодаря преимущественному развитию наиболее скоростных средств транспорта, экономящих время на перевозки сырья, товаров, запчастей и комплектующих. а также самих работников. Центры равного уровня «притягиваются» друг к другу, полоса между ними урбанизируется много быстрей, чем в других направлениях, данное “прирастание” ликвидирует разделявшие их участки природных и/или с/х ландшафтов (рис.4).

Рис.4. Каркасный эффект. 1 — единица административного деления; 2 — гипотетическое (центральное) расположение центра; 3 — фактическое (смещенное) расположение центра. Из: Лаппо, op.cit.

Их же не просто следует сохранить, но и оставить связными между собой: “острова” природных сообществ, полностью окружённые застройкой, неизбежно деградируют, их экосистемы перестают быть саморегулирующимися. Это лишает горожан рекреационных ресурсов и “экосистемных услуг”, от последнего страдает и с/х. Природоохранное планирование сети дорог (см. пример для тропической Африки и Восточной Сибири) позволит этого избежать, ибо она стимулирует рост застроенных участков (а потом и все больших населенных пунктов) в «узлах» соответствующего графа (Родоман, 1987).

Поэтому урбанизацией региона следует управлять, чтобы городские ареалы “росли фрактально”, сеть городов оставалась подобна планетам Солнечной системы: без срастания центров, находящихся “на разных орбитах” (т.е. на разной дистанции от “ядер” агломераций), и без прирастания “спутников” к “планетам-гигантам”, (крупнейшие города обрастают своими бывшими спутниками).

Иными словами, прогресс городской сети должен быть сбалансирован с сохранением разделяемых городами природных ландшафтов (как самих “островов” или “лент”, так и связанности их друг с другом), иначе экологическая “цена” развития региона быстро делается неприемлемой. Подобный баланс недостижим при стихийности урбанизационных процессов, когда те управляются только рынком и технологиями (строительными, ведения бизнеса и пр.). Тогда неминуемы два два типа перекосов на противоположных участках “городских градиентов”, протягивающихся от центров “ядер агломераций” к периферии.

В центре урболандшафт избыточно “пухнет и расползается”, уничтожая последние природные территории, об их связности здесь нет и речи. И наоборот, в “медвежьих углах” нет развития: города слишком разреженные, их недостаточно для обслуживания населения, для продуктивности с/х. Это вызывает отток населения, ещё большую дезурбанизацию и одновременно поддерживает рост крупнейших городов с противоположного конца градиента. Круг замыкается: эту печальную ситуацию мы наблюдаем в РФ.

Урбанизация советского типа: поляризованный природный ландшафт при снижении социальной поляризации

Чтобы было иначе, и урбанизация была позитивной, сохраняла природные территории там, где риск сокращения/ликвидации их максимален и наоборот, уплотнялась сеть городов, усложнялось городское обслуживание там, где при стихийном развитии не хватает того и другого, необходимо планирование, направленно противодействующее негативным процессам: экологическим в “ядрах” агломераций (там неконтролируемая урбанизация обязательно уничтожит природу) и социальным в глубинке, где её плодов недостаточно. В плановой экономике советского образца данный перекос выправляли, целенаправленно развивая малые и средние города в промышленном и культурном аспекте, чтобы они не теряли население.

Так, в РСФСР реализовали программу “500 малых городов России”, в рамках которой там создавали передовые отрасли промышленности: моторный завод в г. Тутаев Ярославской области, “Автокран” в г. Галиче и Машиностроительный завод в г.Нерехте Костромской обл. и пр. В советской провинции и даже деревне бурлила жизнь, в противоположность обезлюживанию в ходе «реформ»:

“…Скажу о том, что знаю лично. Помню 1960-е и 1970-е годы во Владимирской области, откуда родом предки моей матери. Связь с родственниками она не теряла, мы жили в её родной деревне каждое лето. Вспоминается, как она говорила, что у одной нашей родственницы зарплата на ферме такая же, как у неё – инженера во Внешторге. Помню, что все дети этой тёти Насти (младший был мой ровесник, мы с ним дружили) получили среднее образование, старший стал физиком-ядерщиком, остальные работали кто ближе, в Костерёво, кто дальше – во Владимире… Да, большая часть молодёжи уезжала из деревни, но не потому, что там было несносно жить, а потому что в городе возможности для профессионального роста были больше. Люди тогда тянулись не только к деньгам, но к интересной работе, к положению в обществе, которое гарантировало уважение профессионалам.

Последние 12 лет я большую часть года провожу в деревне в Тульской области. Можно сказать, укоренился здесь. Это долина Оки в районе городов Суворов, Черепеть, Чекалин. По положению на начало 1980-х годов здесь в округе было два совхоза, один из них совхоз-миллионер, и 12 – 15 колхозов. Была хорошо оплачиваемая работа, детские сады и школы, поликлиники, нормальные больницы. За один рубль в колхозной столовой можно было съесть наваристый борщ, мясную котлету, стакан сметаны…

А по соседству, в радиусе 20–30 километров, заводы: «Точмаш», завод железобетонных изделий, три чугунолитейных завода, шамотный завод, фабрика объемной пряжи, птицефабрика, мясокомбинат, хлебзавод, керамзитный завод, молокозавод. Всё это не при советской власти было уничтожено, а в 1990-е. А вот появилось, за исключением чугунолитейных заводов, именно благодаря советской власти. Тогда же и Суворовская ГРЭС была построена. Как и всесоюзный курорт «Краинка», который сегодня после удара 1990-х годов всё никак не может прийти в себя.

Разговариваю с односельчанкой, уехавшей в своё время учиться в Белёв, а потом работать в Калугу. Рассказывает, что в 1970-е у её отца и матери была корова, несколько свиней, гуси, утки, куры; на чердаке окорока вялились… Недавно был в Дворце культуры в селе Рождествено – это была центральная усадьба одного из этих совхозов. Три актовых зала, самый большой – на 450 мест. В праздники, когда желающие съезжались из окрестных сёл, яблоку негде было упасть. С 1980-х число жителей в Рождествено упало в несколько раз; положение в деревнях ещё хуже, десятки из них опустели совсем… “

Источник: написано в отповедь модному сейчас вранью, что “советская власть уничтожала русские регионы десятилетиями”

Больше того, созданные в 1918 и 1921-25 гг. планы развития Московской агломерации (“Инфлюэнтограмма” проф. Б.Ф.Сакулина и “Большая Москва” проф. С.С.Шестакова) позволили бы избежать избыточного притока мигрантов в мегаполис и, соответственно, расползания его площади (рис.5, 6). Идея состоит в опережающем развитии в бытовом, образовательном и культурном плане крупнейших городов на внешней периферии агломерации, вроде Серпухова, Каширы, Орехово-Зуево, сравнительно с центральным “ядром”. До Великой Отечественной там усиленно строили жилье, появились музеи, пединституты. Мигранты тогда будут оседать именно в них, в “ядро” попадут лишь те, кому нужен, условно, МГУ, центральные министерства и Большой театр.

Такие близлежащие города, как Звенигород, Наро-Фоминск, Подольск, Бронницы, Люберцы и др., расположенные в зеленом поясе, было намечено соединить между собой кольцевыми электрифицированными дорогами, а с центром столицы — радиальными магистралями. Далее шло первое кольцо окружной железной дороги экономического района, объединяющее 13 городов: Дмитров, Волоколамск, Можайск, Серпухов, Коломну, Каширу, Александров и др. Второе кольцо проходило через города Ржев, Калугу, Тулу, Рязань, Владимир, Ярославль и др. и также объединяло 13 городов. Таким образом, проект предусматривал развитие большого экономического района, центром которого была Москва. Это было, по сути дела, первое воплощение в проекте идеи группового расселения.

Они же впервые обосновали необходимость “лесных оградительных зон” вокруг городов в составе агломераций. У обоих авторов зелёные зоны не только опоясывают, но и пронизывают новую агломерацию, исключая прирастание подчинённых городов к “ядру”. Проект Большой Москвы С.С.Шестакова 1925 г. развил также ряд идей “Инфлюэнтограмы”. “Ядро” агломерации здесь делилось на 4 концентрические кольца. Первое ограничивалось Окружной железной дорогой и служило для развития центра города и жилищного строительства; второе прилегало к Окружной железной дороге с внешней стороны, там следовало развиваться промышленности; третье садовое по аналогии с первой, для жилой застройки, спальный район; четвёртое — лесная зона в 3—5 км служила своеобразной границей между городом и пригородной территорией.

В лесах 4-й зоны начинались четыре больших зелёных клина, разделявших 2-е и 3-е кольца. Предполагался рост радиально-кольцевого строения города с увеличением количества кольцевых магистралей до семи. Окружная ж/д делается пассажирской, грузовые перевозки осуществляются по новой кольцевой железнодорожной магистрали, которая должна была пройти за пределами оградительной зоны, при пересечении ж/д с Москвой-рекой развивается порт. Саму Москву окружает двойное кольцо городов-спутников, развившихся из существующих городов области, с суммарной численностью населения в 3,5 млн человек. Главные пункты плана (о развитии транспортной инфраструктуры, зелёных зон и т. д.) использовались в дальнейших градостроительных планах и документах.

Рис.5. 1 — обозначение города с примерной площадью застройки и сферой экономического влияния, подлежащих обследованию; 2 — существующие железнодорожные линии; 3 — проектируемые железнодорожные линии; 4 — проектируемое электрифицированное шоссе; 5 — район экономического влияния Москвы с включением площадей промышленного значения, подлежащих электрификации, примерной сети городов-садов и общей территории зелёного пояса; 6 — каменная и деревянная застройка. Видно опережающее развитие вылетных городов агломерации, наиболее удалённых от “ядра”. Из: Г.М.Лаппо, op.cit.

Рис. 6. Развитие городов-спутников Москвы по С.С.Шестакову, 1921-1925 гг. Из: Г.М.Лаппо, op.cit. Планируемые города-спутники должны были создать “Большую Москву”: образовав со столицей единый экономический район, одновременно “разгрузить” её, оттянув на себя на себя часть рабочего населения. Намечено было создать 26 таких спутников на базе прежних уездных городов Московской губернии: Егорьевск, Коломна, Кашира, Серпухов, Можайск, Руза, Волоколамск, Клин, Дмитров, Богородск, Подольск и другие города, где была уже какая-то основа для развития промышленности.

Немного позднее работ С.С.Шестакова похожие схемы сопряжённого развития “ядер” агломерации и городов-спутников, разделённых садами и парками — рекреационным ресурсом ядра, были составлены Р. Энвином для Р.Уиттеном для городов-промышленных спутников в США. Однако они оставались на бумаге до 1940-50-х гг., когда созданные в СССР “зелёные кольца” вокруг городов заимствовали на Западе. К тому времени большая часть отмеченных спутников уже “приросла” к “ядру”. В 1970-х гг. к этим идеям вернулись при составлении Генеральных схем расселения разных регионов, но для их реализации в крупнейших мегаполисах страны было уже слишком поздно.

Рис.7. Модель большого города со спутниками, Р. Энвин, Англия, 1922; г — система городов-промышленных спутников, Р. Уиттен, США, 1923 (по И. Грузе).

В 1930е гг. подобные планы развития для агломерации в целом отечественные и зарубежные специалисты (в основном из Баухауза) разработали ещё для ряда городов:

1) Большой Свердловск (С. В. Домбровский и др., 1930);

2) Пермский промышленный узел (В. Н. Семенов, 1930);

3) Большой Тагил (А. Мостаков и др., 1932);

4) схемы расселения г. Горький, вариант «город, состоящий из городов-сателлитов» (А. П. Иваницкий, 1932);

5) Черниковский промышленный узел и Большая Уфа (рук. М. Я. Гинзбург, 1933);

6) Орско-Халиловский промышленный узел и Большой Орск (М. Стам, Г. К. Шмидт и др., 1934);

7) Челябинский промышленный узел (Эйсмонт, 1935);

8) Большие Березники (институт «Свердоблпроект», 1937).

После войны централизм возобладал, но направленное развитие провинции усилиями всей страны (средства на которое “зарабатывали” в первую очередь экономики крупнейших городов) сохранялось на протяжении всей советской эпохи, почему городская сеть и росла равномерно, и между пятнами городских ареалов сохраняла большие площади природных территорий, лучше обеспечивала их связность.

Тем более что города соцстран были центрами промышленности и транспорта, а не торговли и услуг, как развитых капиталистических, там превалировал экспрессный общественный транспорт, не частные а/м, в том числе для поездок на уик-энд в регион. Поэтому первые росли звёздчато, по ж/д путям, что сохраняло связность оставшихся “островов” природных территорий и увеличивало их площади, т. е. поддерживался поляризованный ландшафт, единственно обеспечивающий сохранение дикой природы региона при урбанизации. Вторые ползли, как масляное пятно на бумаге, и быстро ликвидировали кольцо сравнительно малонарушенных природных ландшафтов по краю агломерации. В соцстранах оно всегда сохранялось при сравнимой степени урбанизированности “ядра”, см. сравнение сохраняемости лесов и крупной (урбофобной!) охотничьей фауны русской и финской Карелии.

Так или иначе, без прогресса урбанизации развития не бывает, и он происходит в формах, общих для всего человечества, когда города растут и “собираются в стаи”, формируя образования на уровне выше города — агломерации, опорный каркас расселения и пр., как это показано на рис.2-3. Различается лишь способность людей управлять этим процессом, зависящая от общественного устройства: её повышением, соответствующем росту плановости хозяйства, экологическая цена развития падает. Эта способность никакая или низкая при капитализме, средняя при социализме советского образца и, надо надеяться, станет высокой в плановой экономике будущего, реализующей экологически устойчивое развитие — если, конечно, капитализм не убьёт биосферу раньше, чем люди откажутся его терпеть.

Поступательное движение урбанизации в РСФСР и её срыв после “второго издания капитализма”

Данный прогресс подчиняется эволюционным моделям урбанизации, которым посвящена статья: в соответствии с ними сеть городов каждой агломерации растёт, захватывая новые территории, и одновременно уплотняется. Важно, что оба импульса, как уплотнения, так и роста, равно распространяются от центра к периферии, “передаваясь” от крупнейших и центральных городов данной агломерации (собственно, от “ядра” или “ядер”, когда их несколько) на всё меньшие и более периферийные. “Добежав” до конца городской сети, импульс сменяется следующим, что означает следующую волну расширения площади, обслуживаемой данной городской сетью, и роста плотности такого обслуживания, также распространяющуюся центробежно, т.д. (рис.8).

Рис.8. Стадии дифференциальной урбанизации по Т.Контули. Ордината — прирост населения городов, тыс. Источник: Нефедова Т. Г., Трейвиш А. И. Теория «дифференциальной урбанизации» и иерархия городов в России на рубеже XXI века.

При «движении» этого импульса идут следующие процессы:

а) концентрация населения в городах, особенно крупнейших — «ядрах» агломераций сменяется его рассредоточением, точней, концентрацией в малых городах (особенно близких к «ядру») и одновременно в крупных городах на периферии агломерации. Это чередование дифференцирует рост поселений разного размера (мегаполисы, крупные, средние, малые города) и миграции, создающие разницу в темпах роста (из села/городов меньше размером или расположенных периферийней в агломерации).

Как поток отдыхающих «на природу» имеет потенцию урбанизации мест, где они останавливаются, поток загородников с периферии в наиболее быстро растущие города имеет потенцию превращения их в постоянных жителей таких городов, сперва на окна не, потом всё центральнее;

б) рост городов агломерации индуктирует их «расползание» и одновременно развитие транспортной сети (прежде всего а/д), выходящей из них и распространяющейся в регион. Она, в свою очередь, стимулирует рост застроенных участков (а потом и всё больших населенных пунктов) в «узлах» графа магистралей, созданных для разных видов транспорта. Чем чаще помещается некая территория, чем дольше останавливаются здесь люди на летний, воскресный или иной отдых, тем выше вероятность появления застроенной площади, её расползания и прогресса от дачных домиков до обычных городских зданий, с обслуживающей их инфраструктурой: всё это делает б. место отдыха на природе простым населённым пунктом.

в) уже существующие городские центры неравномерно растут и односторонне связываются между собой, при всё больше и соподчинении между «ядрами» агломераций и городами их внешних радиусов: одновременно вокруг тех и других появляются города-спутники, они они окружаются кольцами пригородов (на Западе) или коттеджными посёлками (в б. СССР). Одновременно происходит рурбанизация — привнесение всё большего числа черт городской жизни в сельскую местности, и смешение практик быта/отдыха/природопользования селян и горожан благодаря массовому выезду последних в сельскую местность (на уик-энд, дачники, туристы и пр.). Современная урбанизация чем дальше, тем больше стирает грань между городом и деревней.

У «отца» эволюционных моделей урбанизации Джека Портера Гиббса эта динамика включает в себя 5 стадий. Нулевая, исходная, относится к времени до урбанизации региона: рост городов региона отстаëт от роста сельских общин, первые не концентрируют население, даже когда оно избыточно. Сейчас на планете таких регионов уже не осталось, данная стадия, почитай, везде в прошлом. Первая стадия — начало агломерирования: города, и центральные в первую очередь, ускоренно концентрируют население, рост сельского населения тормозится, особенно на периферии, формируя там область экономического вакуума. Одновременно устанавливается экономическая зависимость медленней растущих городов от одного или нескольких, растущих быстрее всего: вторые образуют «ядра» агломераций, первые — внешние «кольца» городов той же агломерации.

Область экономического вакуума на периферии, возникающая одновременно, наиболее перспективна для формирования территориальной системы ООПТ региона, где больший «вакуум», почти всегда сопряжённый и с большей труднодоступностью, соответствует большей площади резерватов и их более жёсткой охране. Так или иначе, в урбанизированной регионе на данной стадии появляется и на следующей достигает максимума поляризация ландшафта: городская застройка, запечатанные почвы, дороги, мосты, другие коммуникации максимально сконцентрированы в «ядре», где больше всего распространяются и в вертикальном измерении (большая этажность зданий, развязки на разных уровнях, подземное пространство городов с его жилыми и торговыми площадями, складами, гаражами, коммуникациями), их доля монотонно снижается при движении по радиальному срезу урбанизированных регионов от «ядер» агломераций к периферии. Подчинённые города агломерации создают выбросы в рамках данной тенденции, но их величина тем меньше, чем периферийней они расположены (в том числе из-за меньших размеров самого города, меньших темпов роста городской площади), почему эти выбросы лишь подчёркивают описанный тренд, а не смазывают его.

И наоборот, представительство всех природных ландшафтов (в умеренной зоне главнейшие из них леса, окна и болота) на этом же срезе монотонно растёт от центра к периферии региона как по размеру массивов данных ландшафтов, так и по их нарушенности. Последняя включает в себя разделенность массивов пятнами застройки, дорогами, полями, просеками ЛЭП и иными техногенными элементами, в меньшем масштабе также кострищами, лесными дорогами, вырубками, сенокосами, пятнами вытаптываний, внутреннюю (гемеробность) и внешнюю (изоляция их друг от друга). С/х угодья и рекреационные леса достигают максимума представительства на промежуточных расстояниях от «ядер» агломераций, а затем их обилие падает в обе стороны.

Ландшафтные изменения при прогрессе урбанизации региона — рост представительства природных и убыль урболандшафтов вдоль радиального среза агломерации — описываются несколькими городскими градиентами. Это А-Е градиент — от лесов к «каменным джунглям»; R-H градиент — от полей к садам; R-M градиент — от скал к стенам зданий; C-C градиент — от пещер к подвалам и другим подземным местообитаниям. Они названы по первым буквам латинских слов arbor — дерево, eremus — пустыня, rusticus — деревенский, hortus — сад, rupes — скала, murus — стена, caverna — пещера, cells — полость. Из: Берндт Клауснитцер. Экология городской фауны. М.: Мир, 1990.

Этот поляризованный ландшафт единственно сохраняет связность природных территорий при урбанизации региона, одновременно минимизируя их «объедание по краям» растущими землями промышленности и городов, с одной стороны, интенсивного с/х с другой. Поэтому он один допускает устойчивое развитие всей системы — как городов, в этом случае не «съедающих» собственную природную периферию (т.е. рекреационный ресурс), и разделённых ими природных ландшафтов, чьи участки не деградируют (т.е. не сжимаются, не снижают биоразнообразие) в городском окружении. Отсюда его появление и сохранение — идеал как для городского развития, если оно направлено к экоустойчивости, и для охраны природы в староосвоенных регионах) достигает максимума развития на третьей стадии, при максимуме концентрации населения в «ядрах» агломераций и наибольшем оттоке с периферии региона, не только сельской, но и городской. Дальнейшая жизнь поляризованного ландшафта разнится в зависимости от общественного устройства страны, в которой он появился при урбанизации региона.

При социализме советского образца он может быть сохранён, ибо города развиваются в первую очередь как города промышленности и транспорта, а не торговли и индустрии услуг, а горожане перемещаются внутри городам в регион в основном на общественном транспорте, в том числе речном и ж/д, при незначительном развитии частного а/т. Подобные города растут звёздчато, по ж/д путям, благодаря этому природные ландшафты между лучами звезды сохраняют связность, могут сохранять биоразнообразие и восстанавливаться после нарушений за счёт «зелёных изгородей регионов», колец экономического вакуума, расширяющихся в местах, наиболее удалённых от «ядер» стыкуюшихся агломераций. Последние выполняют роль воспроизводственных участков (в охотохозяйствах) для лесов, лугов и болот, испытывающих рекреационные нагрузки, а также подверженных другим нарушениям, угрожающих устойчивости экосистем.

При капитализме поляризованный ландшафт гарантированно разрушается: города — в первую очередь центры торговли и услуг, максимальные уровни классового неравенства, индивидуализм, стремление завести своё дело вместо работы на общем предприятии ведут к массовой автомобилизации, при одновременном развитии колец субурбий вокруг городов. Последние расплываются как масляное пятно на бумаге, радикально уничтожая природную периферию, т. е. собственный рекреационный ресурс: ездя на работу на а/м, не на общественном транспорте, живя в коттеджах, не в многоквартирных домах, жильцы субурбий нуждаются в автобанах, а максимум роста площади города и скорости вытеснения природных ландшафтов с его территории фиксируется в самых автозависимых городах.

Третья стадия эволюции урболандшафта включает «разворот» урбанизационных процессов: замедляется темп роста крупнейших городов и/или «ядра» агломерации, при увеличении темпов роста городов следующего размерного класса и/или в промежуточных кольцах подчиненных городов, см. схему агломерации. Одновременно максимален отток из сельских поселений, особенно периферии: центрами воспроизводства и источником механического прироста для более крупных поселений делаются малые и средние города.

Темпы роста последних достигают максимума уже на четвёртой стадии урбанизации, при ещё большем торможении роста крупнейших городов и/или «ядра» и одновременном ускорении роста малых городов (до того их избыточное население пополняло крупные и средние города, сейчас оно больше находит себе занятие на месте).

Пятая стадия — контрурбанизация: миграционный поток меняет направление на противоположное, население вновь деконцентрируется. Максимум роста фиксируется в малых городах, в том числе вне прежней агломерации, что означает де факто расширение площади, обслуживаемой её городами, рост разнообразия форм и возможностей такого обслуживания на периферии, в первую очередь в этом нуждающейся, большее приобщение её жителей к «плодам цивилизации».

«Эстафетная передача» максимума темпов роста от крупных городов к средним и мелким при последовательной смене стадий урбанизации (с одновременным уменьшением величины этого максимума) показывает схема стадий эволюции городской сети региона Т. Контули. Процесс подчиняется правилу «ранг–размер», а выделяемые в нём стадии маятникообразно приближают распределение городских центров в пространстве региона к «идеальным» кристаллеровским фигурам. В развитии городов понятия «пространство» и «время» почти всегда взаимозаменяемы; так, правило «ранг–размер» действует для темпов роста центров разного ранга и выходящих из них коммуникаций.

На ранних стадиях эволюции крупнейшие города и «ядра» агломераций растут (а население сельской периферии сокращается) быстрее прогнозов демографов и урбанистов, на поздних — существенно медленней, при обратном процессе в малых городах; одновременно прекращается уменьшение населения сельской периферии.

Как известно, пространство и время в процессах урбанизации взаимозаменяемы, поэтому прирост площади городов по ходу вышеописанных изменений в целом пропорционален приростам людности с коэффициентом мультипликации, отражающим автозависимость города, площадь застройки и развитости «зелёных островов» на его территории.

Так или иначе, данная эволюция урболандшафта отражает прогресс цивилизации, распространяющейся из крупнейших центров на периферию региона, с учётом стихийной активности людей, старающихся «дотянуться» до новых возможностей качества жизни, новых профессий, рабочих мест и новых форм проведения досуга, включаясь в маятниковые трудовые миграции и/или участвуя в переселениях.

Действительно, в истории нашей страны «движение» эволюции урболандшафта по названным стадиям дважды останавливалось и начиналось, устойчиво запустилось в 1950е, в 1970е-1980е был устойчивый прогресс, но — случилась проклятая катастройка (рис.9А-Б).

Рис.9А. Уплотнение сети городов разного ранга в России. Из: Г.М.Лаппо, op.cit.

Рис.9Б. Изменение темпов ежегодного прироста населения России в поселениях разного размера и статуса. Примечание. Средний город России до 1897 года — 5-20 тысяч человек; для 1897-1926 годов — 10-50; для 1926-59 годов — 20-100; для 60-х годов — 40-200; с 1970 года — 50-250 тысяч человек (более крупные города в последние десятилетия чаще всего были региональными центрами и ядрами агломераций. Из: Т.Г.Нефёдова, А.И.Трейвиш, op.cit.

Третий срыв урбанизационных процессов, маркируюший социальную деградацию, случился в РФ в связи с рыночными реформами (второе издание капитализма, последствия которого обои для нас и других б. соцстран). Увы, многие из географов, исследующих урбанизацию (включая цитированных в данной работе), приветствовали его как прогресс, поэтому в 90е, нулевые, десятые годы натягивали сову на глобус, тщась доказать продвижение стадий урбанизации в соответствии с трендами развитых стран, хотя данные упорно показывали срыв урбанизации и деградацию городской сети, сравнимые по масштабу с двумя предшествующими, но при иной пространственной картине происходящего.

Рис.10. Миграционные балансы в городах разного размера и на селе по отдельным датам за период 1970-1998 годов. Т.Г.Нефёдова, А.И.Трейвиш, op.cit.

рис.10 даёт представление о скорости смены стадий урбанизации на территории РСФСР/России:

“…первый переход от начальной крупногородской стадии U-I к более зрелой U-II… начался после реформ 1860-х годов. С той поры и до больших войн XX века большие и средние центры росли быстрее малых и сельских: продолжалась стадия U-II. Отрезок 1914-26 годов вместил войны, революцию, [империалистическую блокаду и следующую из неё] разруху, когда Москва, Петроград, Нижний Новгород потеряли, по оценкам, половину жителей. Индекс всех главных городов сравнялся с сельским, близким к нулевой черте. Средние центры «пали» совсем низко, малые и полугородские оказались устойчивее. Это явно кризисная децентрализация (контрурбанизация).

В 1926-39 годы — годы пятилеток — бурно росли все города, а на селе шло сокращение населения. Кривые вернулись к порядку «большие-малые-средние», то есть к крупногородской стадии U-I, и к 1940-м гг. урбанизация снова перешла в стадию U-II («большие — средние — малые»). Но тут грянула Великая Отечественная, и все кривые круто пошли вниз. И все началось сначала: малые и полугородские поселения впереди средних. В 50-х годах страна в третий раз и вторично в XX веке прошла стадию U-I, а затем, в более спокойных позднесоветских условиях, и стадию U-II.

Иначе говоря, урбанизация в России имела целых три старта. Первый еще в XIX веке довел ее до зрелой стадии [зрелой? при 20% городского населения и менее плотной сети городов, чем в Турции и Японии?], которую прервал первый же катаклизм нового века. Советский рост «запустил» их опять, однако для стадии U-II это пришлось делать еще раз после II мировой войны. Оттого весь график имеет вид особенно частых и крутых волн. Эволюционный тренд, сам по себе волнообразный, здесь осложнен кризисными переплетами, синхронными подъемами и спадами всех кривых.

После третьего «запуска» зрелая крупногородская стадия U-II длилась два-три десятилетия. Рост главных городов постепенно замедлялся, в других же группах он был меньшим, но зато более стабильным. И вот, то ли в 1980-х, то ли уже в 90-х годах, следует разворот к контрурбанизации (PR). Теперь она выглядит куда более естественной, чем в начале 20-х, — если бы не обстановка тяжелого кризиса. Кроме него, настораживает спад темпов роста у малых центров [да чего уж там, «настораживает» – кроме распухающих мегаполисов, для всех остальных типов поселений идёт попросту дезурбанизация, параллельная деградации сельской сети, превосходяшей последствия хрущёвского «укрупнения»].

Обратим внимание на сельскую кривую. По Д.Гжиббсу, ее пребывание ниже линии нуля — признак урбанизации; в России это весь путь от первых пятилеток до реформ 90-х годов. Стадию деконцентрации Гиббс датирует не переходом сельского и мелкогородского населения к росту, а прохождением ими нижнего поворотного пункта, когда спад в этих группах ослабевает. Наше село прошло его еще в 70-х годах, а в 90-х — оказалось впереди всех, хотя это лидерство неустойчиво и отчасти связано с переводом сотен п.г.т. в сельское звание (мелкогородская группа догоняла среднюю в 80-х годов, но не догнала). А модель не учитывает административных перестроек и перехода центров из одной группы в другую — разных по направлению развития на разных этапах [а должна бы учитывать – задача компетентного географа как раз в том, чтобы отличить город от негорода по содержательным а не по формальным характеристикам, чем в своё время много занимался В.П.Семёнов-Тян-Шанский. Этой необходимостью классифицировать поселения урбанисты похожи на систематиков в биологии.].

Нефёдова Т.Г., Трейвиш А.И. Теория дифференциальной урбанизации” и иерархия городов в России на рубеже XXI века.

Стадии урбанизации и проблемы природоохраны

Как уже было сказано выше, смена стадий урбанизации потребует резкого изменения стратегии охраны дикой природы (охраны видов и охраны сообществ) в староосвоенных регионах, фактически разворота её на 180⁰. Как пишет Е.А.Шварц, на второй и третьей фазах урбанизации наибольший эффект для сохранения биоразнообразия и естественного функционирования природных экосистем должен быть получен за счет пространственного разнесения центров урбанизации и природоохранных ядер и использования существующих и образующихся «зон экономического вакуума» (обычно между границами регионов) для создания экологически и социально-экономически устойчивого экологического каркаса. То есть население концентрируется в городах, оставляя малоосвоенную периферию нетронутой или восстанавливающейся, и здесь надо успеть создать сеть особо охраняемых природных территорий для уязвимых видов и сообществ, вытесняемых растущим «урбанизированным ядром».

Если эта сеть создана – хорошо, если нет, дело плохо, редким видам и сообществам будет очень трудно выжить на следующих стадиях урбанизации, когда «ядро» расплывается как масляное пятно на бумаге, стимулируя субурбанизацию и рост подчинённых «ядру» малых городов. Возникает слишком большой напор на сохранившиеся участки дикой природы, — от горожан, желающих провести уик-энд на природе (ещё 20 лет назад показана, что эта потребность строго пропорциональна людности города, плотности застройки и интенсивности трафика), но господ-олигархов-бизнесменов, отхватывающих себе леса или земли под коттедж.

В этой ситуации интересы дикой природы не будет отстаивать никто, кроме сплотки энтузиастов – экологов и принципиальных противников капитализма, поскольку все прочие рыночно-ориентированные граждане рвутся её потреблять. В Европе их хоть как-то сдерживает закон, но при капитализме люди приспособились жить не по закону, а между законами (о чём с начала 90-х с гордостью писали либеральные интеллигенты), а кто покрупнее – так и перестраивать закон под себя.

И «вилка» для экологов-биологов-природоохранников состоит в том, что в развитых странах, где законы соблюдаются и есть мощное движение граждан в поддержку идей сохранения дикой природы, этих самых участков дикой природы практически не осталось. А оставшиеся фрагментированы настолько, что обречены на потерю видов и деградацию от островного эффекта в соответствии с моделями «островной биогеографии».

Так, 80% биоразнообразия Европы от Атлантики до Урала (видового и ценотического) сосредоточено в странах СНГ, где законы не соблюдаются, богатые делают что хотят, и гражданского движения в защиту дикой природы почти нет, потому что люди слишком бедны и заняты проблемами повседневного выживания – как и положено странам зависимого развития. И вот эти «ножницы» — где осталась непокоцанная дикая природа, нет преград на пути её уничтожения рыком, где преграды есть , она, почитай, вся уничтожена – неразрешимы в рамках существующей системы.

Показательно, что в СССР, где в отличие от РФ в обществе преобладали не бедные, а средний класс, природоохранное движение было, и мощное. Социологию не обманешь! Сначала всем вдоволь хлеба (не за счёт выхода за пределы роста, как при капитализме), потом «пирожные» в виде сохранения устойчивой сети малонарушенных природных сообществ.

Вернусь к идее Шварца, изложение которой прервали мои мыслеэмоции. В идеальной ситуации, когда закон действует, и совершенствуется с минимальным отставанием от «разворота» экологической ситуации, для сохранения дикой природы в Центре Нечерноземья и других таких же регионах интенсификация лесопользования должна развиваться в пределах уже освоенных ареалов, а интенсификация сельскохозяйственного производства — преимущественно вокруг «центров урбанизации». В Западной Европе четвёртая и пятая фазы урбанизации фактически диктуют приоритетность интеграции природоохранных технологий непосредственно в изменение практики сельского и лесного хозяйства.

Впрочем, все эти проблемы отсутствуют при социализме, когда взрослые едут на дачу на электричках, а детей на лето организованно вывозят в пионерлагеря, кружковские экспедиции и пр. Потому что сохраняется т.н. «поляризованный ландшафт» (термин Б.Б.Родомана), при котором города растут звездчато, вдоль ж/д магистралей, и «зелёные клинья» малонарушенных экосистем идут до самого «урбанизированного ядра» региона, получая продолжение в виде городских лесов. Это даёт шанс на сохранение дикой природы и естественную урбанизацию диких видов, самостоятельно осваивающих «ядро», а при рыночной экономике «поляризованный ландшафт» разрушается в первую очередь.