В качестве послесловия к статье о неолиберальной академии

статья во многом является переживанием автором утраты своего общественного положения. При этом, неся на себе «наследие» этого статуса, автор переворачивает процессы в Академическом сообществе с ног на голову : оказывается, что именно душевные переживания, управленческие практики и психологические сложности, а также реализация «власти» в научном сообществе имеют первостепенное значение, нежели сам процесс превращения научных институтов в «фабрики по производству научных знаний» и сопутствующие этому изменения не только в академическом сообществе, но и в обществе в целом.

Print Friendly Version of this pagePrint Get a PDF version of this webpagePDF

К сожалению именно то, что в статье автор так и выполнил в полной мере то, что он заявил:

«Этот раздел — скорее начало попытки компенсировать наше коллективное молчание, нашу неспособность критически оценить происходящее в собственной жизни. … в этой статье я хочу понять связь между экономическими и политическими сдвигами, изменениями в трудовых отношениях и личным психологическим опытом — и начать говорить о сопротивлении.»

— оказалось необходимым дать несколько пояснений к ней.

Во-первых – статья ценна отнюдь не раскрытием темы. Наоборот, к большому сожалению, такая благодатная тема, как пролетаризация научной интеллигенции и работников умственного труда, не была ясно и последовательно раскрыта в статье, её познавательная ценность, в этом смысле, крайне мала.

Во-вторых, о чем ниже, – статья во многом является переживанием автором утраты своего общественного положения. При этом, неся на себе «наследие» этого статуса, автор переворачивает процессы в Академическом сообществе с ног на голову : оказывается, что именно душевные переживания, управленческие практики и психологические сложности, а также реализация «власти» в научном сообществе имеют первостепенное значение, нежели сам процесс превращения научных институтов в «фабрики по производству научных знаний» и сопутствующие этому изменения не только в академическом сообществе, но и в обществе в целом.

Именно последнее и обеспечивает в-третьих – познавательная ценность статьи не в том, что она раскрывает в полной мере тему становления основной массы научных работников в качестве нового отряда класса наёмных рабочих, или описания и анализа психологических механизмов, которые это сопровождают, наоборот : познавательная ценность статьи именно в том, что этот процесс наблюдается изнутри включенным в процесс наблюдателем, осмысливается этим наблюдателем, пусть даже и с позиций далёких от марксизма, переживается им и показывает нам рефлексию представителя научного сообщества на происходящие изменения.

По идее, именно последнее, и должно показать нам тот путь, который можно проложить «к сердцам и душам» этих «новых рабочих». А вот произойдет ли это, куда именно и в какую сторону пойдут изменения и связанные с ними «идеологические метания», включенных в процесс сторон – другой вопрос, который ещё требует своего анализа и разрешения.

Перейдём теперь к рассмотрению некоторых моментов, что затронуты в статье и которые, по нашему мнению, необходимо прояснить после её, статьи, прочтения.

Первое. К сожалению, чрезвычайно распространенный, и в про-социалистической и лево-либеральной среде также, термин – «неолиберализм», давно и успешно, по делу и нет, применяющийся и у нас, на самом деле должен скрывать сущую банальность : капитализм и его различные общественные проявления, в частности, в области управленческих практик. Интересно отметить, что все те явления, что подаются как «нео», в той или же иной форме, зачастую не до конца развернутой, присутствовали уже в начале 20 века, когда капитализм переходил в свою следующую фазу – империализм. Более того : присутствовал и до этого, достаточно вспомнить о «доступности» образования, медицины, культурных мероприятий выходцам из среды рабочего класса. Другое дело, что поскольку тогда ученые, инженеры и шире – работники умственного труда, в массе своей принадлежали к средним слоям, на себе они «прелести» капиталистической системы в полной мере не ощущали, в отличие от рабочего класса.

С тех пор прошло немало времени, и бывшие представители «среднего класса» начали быстро пополнять ряды пролетариата, образовывая его новые отряды. Столкнувшись при этом, в полный рост, с такими проявлениями капиталистической эксплуатации, как отчуждение труда, они, неся на себе отпечаток своего предыдущего социального положения, осмысливают его в «доступных им» терминах, которые они усваивают именно у того класса, который и господствует в нынешней системе – у буржуа. При этом необходимо отметить, что сталкиваются они с нею, в соответствие с тем положением, каковое они занимают в современном разделении труда в обществе — т. е. по большей мере именно в сферах воспроизводства рабочей силы, что в определенной мере опосредует это столкновение. Последнее необходимо обязательно принимать во внимание, равно как и то, что определенная часть их являются ещё и идеологической, пусть даже и наёмной, обслугой этого класса. Что приводит их к тому, что критикуя буржуазию, они одновременно продолжают делать это, используя именно те понятия и выражения, что уже были выработаны, либо же вырабатывались, на службе у буржуа, либо в тесной связи с последними и их интересами.

Второе. Ещё одним классическим примером «заимствования» является понятие «временной занятости». Временная занятость, как и неустойчивая работа (на которую постоянно жалуется автор, и которая столь сильно затрагивает академическое сообщество), включая вербовку рабочих на предприятия посредством специальных агентов, которая была столь характерна при развитии капитализма в 19 веке, и на которую часто обращали внимание профсоюзные агитаторы, в частности в той же Англии, не говоря уже об основоположниках марксизма, – под конец 20 и к началу 21 веков, стала выражать, неожиданно, устами некоторых «социологов» отдельную «социальную категорию».

И здесь интересно отметить метафизичность и статичность мышления «левых» анти-капиталистов, проявляющуюся в неспособности увидеть результаты классовой борьбы в обществе : на первом этапе это ведет к тому, что пролетариат в какой-то момент провозглашается «новыми левыми» одним из столпов системы капитализма, а на втором – когда его классовые организации оказываются подорванными, и в определенной степени благодаря этой публике, — он начинает делиться на тех, у кого есть профсоюзные гарантии – «старый пролетариат», и тех – у кого никаких гарантий нет – «новый прекариат». Тем самым линия буржуазии по искусственному разделению рабочего класса продолжается, а представления о «зажравшихся рабочих первого мира» и «соэксплуатируемых рабочих мира 3-го», продолжает существовать и даже укрепляться, благодаря такого рода нововведениям. То есть, казалось бы, невинное использование и повторение задов «буржуазной пропаганды», на самом деле, её же повторно и обеспечивает. Дальнейшее лишь дополнительно приводит к тому, что отдельные отряды и слои рабочего класса, пополняемые из бывших когда-то представителей средних и промежуточных слоёв, начинают выделять себя из рабочего класса, противопоставлять себя классу, а в идеологической сфере – идти вслед за буржуазией и её обслугой.

Третье. Кроме этого, одним из моментов, на котором хотелось бы заострить момент, это крайне характерное некритическое восприятие «гедонизма» тех из наёмных работников, прямо обслуживающих буржуазные запросы в области культуры, искусства, науки и пропаганды, вместе с идеологическим обеспечением, как некое «оппозиционное» течение мысли, которое хотя бы как-то может оппонировать буржуазным взглядам – последние стыдливо скрываются в тексте за «предпринимательством».

В реалии – смешение богемного и предпринимательского идёт постоянно, первое без последнего просто не возможно при капитализме, ведь оно и образуется, в какой-то мере, как результат деятельности определенной прослойки в среде культурных и близких к ним по положению работников, которые умеют пользоваться проникновением капитализма в эти области человеческой деятельности и прямо этому способствуют. А это требует, в свою очередь, восприятия творческого процесса, как процесса либо оказания услуги, которая будет оплачена, либо как создания товара, который будет и имеет определенный спрос на рынке. Таким образом, единственной идеологий становится «прибыль» и её извлечение, а содействует насаждению последней именно богема, которая, к тому же, как паразит, участвует в разделе её части.

Последнее и четвертое. Не менее важно указать на тот момент, что в статье, где явно, где неявно, следует противопоставление «рутины» и «творчества», провозглашается ученый, как крайне ответственный работник, исключительной добросовестный и предприимчивый, в конечном счете – он идеальное сочетания именно тех качеств, что постоянно превозносятся буржуазной пропагандой, как неотъемлемые и выгодно отличающие «предпринимателей», от тех, кто таковыми не являются. Потрясающе, что автор статьи даже не обращает внимание на то, что таковое представление ученых о себе с одной стороны крайне облегчает ведение в их среде буржуазной пропаганды, с другой – наследие их предыдущего социального положения, представления о котором они утянули и в своё нынешнее состояние, и которое они на него и проецирует. Что, безусловно вызывает у них негодование.

Вот исходя из этого, интересно отметить, что происходившие изменения с наёмными рабочими, в плане рутинизации труда, были распознаны основоположниками марксизма и при этом указывалось на их двойственность : организация рабочего класса, его определенного рода ответственность за выполняемую работу, «вышколенность», умение работать в коллективе и прочее и прочее – короче всё то, что делало промышленный пролетариат «промышленной армией» – оценивалось положительно.

Ведь именно эта организация позволяла с одной стороны его, пролетариат, мобилизовать, и была результатом процессов обезличивания и отчуждения от результатов своего труда, а значит, действенно влияла на понимание им своих интересов и способствовала его объединению в свои классовые организации – профсоюзы. По сравнение с этим, фукоистские исследования, о которых говорит автор, сосредоточившись на несколько других аспектах, в первую очередь на надстроечных явлениях «проявлений власти», оказались способны «быть понятыми», как критика буржуазных отношений, но критика именно со стороны средних слоёв, которые в наибольшей мере и усвоили её. В основном по двум причинам : потому, что задавали определенный тон противостояния «труда творческого», который им якобы соответствовал некоторое время назад, и «труда обезличенного», т.е. тем, чем он становился прямо на их глазах; а во-вторых – потому что акцентировал внимание на «власти, как таковой», т.е. – именно на том, что имело для средних слоёв определяющую ценность : как никак, а «свободу спекуляции» никто не отменял.

Потому процессы, происходившие в кап.экономике в 20 веке, не могли не возмущать представителей этих, вышеперечисленных, слоёв, которые последовательно пролетаризировались. Так же стоит отметить, что такая «заданность», обусловленная в какой-то мере и социальным составом исследователей и тем, к каким социальным слоям они обращались, фактически уравняла эти «исследования» с предыдущим этапом, в массе представленном «новыми левыми».

В результате всех этих исследований, мы имеем, на данный момент полный спектр мнений со стороны средних и промежуточных слоёв того, чем является «власть» и как она «подавляет» человека. Всё это в полной «отвязке» от процессов идущих в экономике. То до чего Фуко так и не дошел, его последовательные сторонники дошли сами – «власть угнетает сама по себе» и она же может быть рассмотрена сама по себе, через свои «дискурсивные практики» и свою иерархию. Так, на новом этапе, очередной извод «философии» вернулся на круги своя – к анархизму мелких лавочников. Характерно же, что именно среди тех, кто является социальной основой для последнего, «молекулярные проявления власти» нашли своих преданных последователей.

На этом хотелось бы закончить «претензии» к статье и ещё раз обратить внимание на её главные достоинства — свидетельство превращения научной интеллигенции в ещё один из отрядов пролетариата и её переживания по этому поводу.

Об авторе Kaliban