Уничтожение «ведьм» в Европе: причины и факторы противодействия

Print PDF Фарид Мамедов Германия: кровавая сказка про ведьмСодержание1 Германия: кровавая сказка про ведьм1.1 Страх и ненависть в Мекленбурге1.2 О вреде душевных метаний и конкуренции1.3 Долги наши тяжкие1.4 Жгите всех2 Охота на ведьм во Франции: от казней к здравому […]

Print Friendly Version of this pagePrint Get a PDF version of this webpagePDF

Приготовления к шабашу. Ведьмы целуют Сатану в ж... Из обвинительного трактата про них итальянского судьи Франческо Марии Гуаццо

Приготовления к шабашу. Ведьмы целуют Сатану в ж… Из обвинительного трактата про них итальянского судьи Франческо Марии Гуаццо

Фарид Мамедов

Германия: кровавая сказка про ведьм

Содержание

«Раммштайн» неспроста вспомнили про казни ведьм в Германии. Если бы в XVI веке проводился мировой чемпионат по сожжению ведьм, Германию признали бы абсолютным чемпионом. С 1530 по 1750 годы за ведовство здесь сожгли более 20 тысяч человек. Как так получилось — в нашем материале.

Мы вряд ли когда-нибудь узнаем, как звали пятнадцатилетнюю «ведьму», сожженную зимой 1629 года в немецком Вюрцбурге. Вместе с ней сожгли двух двенадцатилетних мальчишек. Рядовые жертвы охоты на ведьм, развязанной епископом Юлиусом Эхтером, оставшиеся безымянными.

К началу ведовских процессов Священная Римская империя германской нации была необычайно разношёрстным государством. Одних только мелких независимых княжеств насчитывалось около 140 штук, не считая 75 имперских городов и нескольких тысяч имперских рыцарей со своими замками. В некоторых государствах — вроде Баварии, Бранденбурга или Пфальца — существовала развитая и хорошо подготовленная бюрократия, которая жёстко контролировала суды. Однако хватало владений, где местным правителям черт был не брат, а суды просто выносили те решения, которых от них ждал феодал, как в Вюрцбурге. Если ведьма оказывалась на территории таких феодалов, её чаще всего ждали пытки, а потом и смерть на костре.

Страх и ненависть в Мекленбурге

В протестантском Мекленбурге, где на каждый клочок земли приходилось по четыре убогих рыцарских замка, за 150 лет умудрились сжечь за ведовство более трёх тысяч человек. Такого результата там достигли уже к началу 18 века. Сожгли бы и больше, но юристы Ростокского университета постоянно мешали, сдерживая праведные усилия магистратов и феодалов. Именно в университетах готовили квалифицированных юристов и теологов, обычно крайне скептично относившихся к подобным делам.

Стандартным обвинением «ведьм» было «злокозненное колдовство» — сношения с дьяволом, насылание дурной погоды, отравление источников питьевой воды, падение скота и внезапные смерти.

Учитывая антисанитарию в городах тех времён, внезапно умереть можно было запросто. Удивительно, что люди вообще доживали до 30-40 лет.

В 1660-1670-х годах герцог Густав Адольф устроил «крестовый поход» против суеверий и ведовства. Итогом стали десятки казнённых «колдуний». После этого обвинения и казни пошли на спад.

0b66a64cfdff4f524941ad9925aa9e13818b0b9bО вреде душевных метаний и конкуренции

Антиведовской истерии весьма способствовали религиозные метания. В городе Визенштиг, в юго-западной Германии, бывший протестант Ульрих фон Хефельштайн заново обратился в католицизм. То ли он решил быть святее папы римского, то ли нервы пошаливали, но с «дьявольским отродьем» местный феодал решил бороться столь рьяно, что в 1562 году разом сжёг 61 «ведьму» в своём мелком городишке. Примеру Визенштига в том же году последовали в городке Эсслинген. Но троих заподозренных в колдовстве отпустили за недоказанностью вины. Рвения у местных не хватило.

В Роттенбург мода на охоту на ведьм дошла только в 1578 году. Местные магистраты бросились навёрстывать упущенное.

Уже к 1585 году женщины в городе, подходившие под описание «ведьм»… закончились. Пришлось браться за жён членов магистрата.

Положение резко усугубилось в 1596–1602 годах, когда сожгли 59 человек, включая известного охотника на ведьм Ханса Георга Халлмайера. Человек буквально сгорел на работе.

От обвинения в сношении с дьяволом не был застрахован никто. И, когда члены муниципалитета стали обвинять колдовстве своих же противников в городском совете, всё развалилось окончательно. В конце концов, когда сожгли пару-тройку отцов города, уцелевшие додумались обратиться к юристам и теологам из Тюбингенского университета. Те сходу указали на чудовищное количество ошибок и заявили, что доказательства не стоят выеденного яйца. Процессы пришлось остановить в 1613 году. Но к этому моменту 150 человек уже казнили.

d7cb778f88969d093464f0f33a5bed8b4b56a75eДолги наши тяжкие

Иногда в основе процессов лежали материальные причины. Аббат Обермахталя боролся с долгами аббатства путём присвоения и распродажи вещей казнённых. Из 700 человек, проживавших в его юрисдикции, в 1580-х годах почти каждый десятый закончил жизнь на костре. А вот в Эллвангене всё началось прозаично. В 1611 году город страдал от массового падения скота, чумной эпидемии, а также постоянно дряной погоды.

Историки в тот момент, увы, не знали про «малый ледниковый период», наступивший в Европе. Так что всё привычно свалили на ведьм.

В 1611 году власти схватили 70-летнюю Барбару Руфин — так начался один из самых безумных ведовских процессов. В ходе него в 1615 году казнили троих священников и соборного органиста — а это фактически столпы местного общества. Началась массовая истерия: в связях с дьяволом все подозревали всех. Власти не старались это прекратить — наоборот, всячески раскручивали ситуацию. Когда один из судей попытался спасти свою обвинённую в ведовстве жену, его арестовали вслед за ней — и сожгли. Уничтожив 450 человек, власти в 1618 году прекратили поиск «ведьм». Просто город захирел из-за того, что в него никто не ездил торговать. Пришлось пойти на непопулярные меры.

Жгите всех

В графстве Нассау и в раздираемом на части ландграфстве Гессен-Кассель за какие-то 20 лет — с 1580-го по 1600 годы — казнили тысячу человек. От вероисповедания это не зависело — что действительно играло роль, так это участие в грызне между феодальными лордами.

В городах Ортенау и Оффенбург с 1627-го по 1631 год процессы над «ведьмами» велись с таким размахом, что там умудрились уничтожить бо́льшую часть женского населения, включая несколько жён членов городских советов.

В Оберкирхе, принадлежавшем герцогству Вюртемберг, в 1630 году местные судьи как-то спалили 63 человека, включая своих коллег по юридическому цеху. Это резко подорвало у выживших уверенность в обвинениях. Так что в 1632 году процессы прекратились…

6c9d68bdaff2198a596e69bbac091c4bbcf9f1ceТакой хаос распространился по всей Германии. От обвинений никто не был застрахован, но подавляющее большинство жертв антиведовской истерии было сожжено в городах и мелких графствах, в которых отсутствовали центральная власть и образованная бюрократия. В государствах типа Бранденбурга или Саксонии, где власти жёстко контролировали местные суды, подобных зверств не происходило.

Подготовленная бюрократия смотрела с диким недоверием на обвинения в ведовстве. Народ не впадал в панику, а дела, касающиеся колдовства, часто просто отклонялись. Имперские суды в Праге и Вене часто брали под свою защиту бежавших из католической Франконии жертв антиведовской истерии. В снижении накала борьбы с нечистой силой огромную роль сыграли университеты, особенно Гейдельбергский и Тюбингенский. Благодаря им в 1640-1650-х годах ситуация поменялась: предъявлять доказательства типа «я тут слышал, что вот она слышала, как та под пытками сказала» стало дурновкусием и попахивало потерей квалификации. Последней «ведьмой» Германии стала Анна Швегелин — в 1775 году. Её уже не сожгли, а уморили в тюрьме. Сжигать и вешать уже было не так модно, как сто лет назад.

Но перед тем как окончательно отказаться от жуткой практики, католики и протестанты с равным усердием жгли «ведьм» — более 20 тысяч человек за 16-18 века.

Источник warhead.su

c4361cd4ce726a7be41bb2f7300d1328936d1e9cОхота на ведьм во Франции: от казней к здравому смыслу

Во Франции XVII века все понимали, что с охотой на ведьм пора завязывать. Но иногда в дела вмешивалась политика — неугодных обвиняли в ведовстве и отправляли на костёр. Зачем Ришельё добился казни клирика, почему Людовик XIV вмешался в ведьмовской процесс и когда за колдовство перестали преследовать — в нашем материале.

Кто бы мог подумать, что рядовое преследование ведьм в 1461 году в Бургундии будет иметь столь далеко идущие последствия. Начиналось всё банально. Суд в Аррасе (Бургундское герцогство) приговорил 12 мужчин и женщин, обвинённых в колдовстве, к смерти. Подвох был в том, что на эту территорию распространялась юрисдикция парижского парламента, в то время — старейшего апелляционного суда Французского королевства. Власти Франции и Бургундское герцогство друг друга ненавидели, и Париж не упустил момента показать, кто в доме хозяин.

Духовный суд под председательством верховного инквизитора Франции осудил процесс в Аррасе. А обвиняемых постановил отпустить — кто еще живой остался.

Но бургундцы плевать хотели на Париж и оставили приговоры в силе.

Уцелел один человек, доверившийся не феодальной Фемиде, а своим ногам — он сбежал из-под стражи. Политических последствий инцидент не имел, но очень помог «ведьмам». Суд высмеял обвинение, заявил, что признание под пыткой — это как-то фу и для поиска доказательств вины надо хоть иногда врубать логику, даже если вас угораздило родиться бургундцем. А самое главное, был создан прецедент. Если бы не этот случай, французские суды сожгли бы на порядок больше людей.

fd5f08ba9ff83efe6adbcc5dcdbc60370b15d5f9Апелляция, доведённая до автоматизма

«Ведьм» во Франции жгли, но как-то уныло и без огонька. За два века — всего-то тысячу человек. При этом парижский парламент между 1550 и 1625 годами отправил на казнь по обвинению в ведовстве всего-то 104 человека. А ведь там слушались дела половины королевства! По 930 судебным спорам о колдовстве были поданы апелляции. Как результат — либо дела прекратили, либо людей оправдали, либо присудили какое-нибудь несмертельное наказание. После 1625 года парижский парламент вообще ввёл новацию: апелляции в делах, касавшихся ведовства, подавались автоматически. Просто судьи понимали, с чем имели дело.

Поскольку парижский парламент считался самым старым и уважаемым, его примеру вскоре последовали парламенты в Дижоне, Тулузе, Бордо и других регионах. В результате к середине 17 века Франция устойчиво держала марку королевства с самыми рациональными судьями. Здесь жгли людей на порядок реже, чем в Шотландии или Швейцарии. Даже религиозные войны и борьба за престол в конце 16 века не заставили французов активнее сжигать «ведьм». Но были и исключения.

Проблема национальных окраин

Одним из самых неспокойных мест во Франции была Нормандия — зона активной кальвинистской пропаганды с постоянными бунтами крестьян и горожан. Восстания приводили к карательным экспедициям, а это подрывало и без того скудное хозяйство. Во всех неудачах со скотом и урожаем по традиции обвиняли «пятую колонну» и «ведьм» — и властям было проще их сжечь, чем уменьшать налоги и объяснять народу, что магия и «гадящая англичанка» тут ни при чём. В итоге с 1564 по 1660 год в регионе с населением несколько сот тысяч человек бодро и весело сожгли более ста «ведьм».

96f78942d9b1344ef115bf430e2d507377906b27Вторым таким «проклятым местом» была граница Франции и Испании, где проживали баски. Эти сепаратюги, контрабандисты и пираты, разговаривающие на непонятном наречии, были головной болью Парижа. Неудивительно, что почтенный мессир де Ланкр, посланный туда королём наводить порядок, обнаружил среди басков кучу «колдуний».

Начатый здесь в 1609 году процесс положил начало охоте на ведьм в Испании, но там она споткнулась об Алонсо Салазар-и-Фриаса, который быстро прикрыл всё это файер-шоу. А тут товарища инквизитора не было, зато был упорный до безумия де Ланкр, так что несколько десятков обвиняемых в колдовстве сожгли. Но потом парламент в Бордо, куда передали дела, основную массу подсудимых отпустил. Как видим, политика и религиозные дела тесно переплетались.

Дело Грандье

В отличие от Германии, у Франции XVII века практически не было опыта сожжения священников и лиц духовного звания за связи с чёртом. Поэтому дело иезуита Грандье в 1632–1634 годах всколыхнуло общественность.

Урбен Грандье был одним из самых образованных клириков своего времени. Что не помешало монахиням-урсулинкам обвинить его в том, что он наслал на них одержимость дьяволом. Грандье схватили, судили и отпустили, не найдя никаких доказательств вины. Но тут в дело вмешалась большая политика.

Личным врагом Грандье был кардинал Ришельё. Грандье написал памфлет, в котором потоптался по кардиналу и его политике. И Ришелье позаботился, чтобы священника во второй раз потащили в суд, и обвиняемый не смог подать апелляцию и обжаловать приговор. Доказательством вины послужил «договор» между Грандье и дьяволом. Грандье сожгли — ссориться с Ришельё никто не хотел. Но веры в ведовство это никому не добавило.

К концу XVII века многие судьи смотрели на ведовские дела, как Кортес на ацтеков — лавочку можно было прикрывать.

 f9504381af9e4a3048ec6a9257b21e8deaa3737bЛичная ведьма Короля-Солнце

Случай представился в 1680 году в связи с «делом о ядах». Некая вдова Монвуазен поставляла отраву аристократам и придворным. С ней оказалась связана экс-фаворитка Людовика XIV мадам де Монтеспан и для короля дело запахло жареным. По двору поползли слухи, что монарх потворствует сатанистам и ведьмам. А ведь каких-то 30 лет назад была Фронда, и аристократы спали и видели, как бы посадить на трон вместо него какого-нибудь Конде.

Выход у короля был небогатый. Или напрямую вмешиваться в расследование «Огненной палаты», или ликвидировать саму основу заведённого дела. Приближалась эпоха Просвещения, дворяне и образованная городская верхушка грезили разумным и рациональным устроением мира, а духовенство уже давно зажимало носы от дурнопахнущих дел о ведовстве. Все наверху понимали: пора прекращать это безумие. Но никто не мог набраться духа, чтобы вывалить это предложение перед королём. А тут такой прекрасный случай!

Сам Король-Солнце, Король-Мудрость, король, понимающий, сколь жестоко его подданные страдают от надуманных и высосанных из пальца обвинений, спасает всех!

Попутно монарх поувольнял судей, чем сэкономил себе бюджет.

Эффект от такого самопиара оказался вредным. В своём указе король впервые попытался чётко определить, что же такое «ведовство», и под него попали народные целители, продавцы снадобий, не имевшие аптек или лицензий для своей деятельности, — одним словом, приверженцы «альтернативной медицины». Это дало законное основание для обвинений таких лекарей.

В результате казни «ведьм» и «колдунов» продолжились. Даже парижский парламент впервые после многих лет в 1691 году казнил человека по обвинению в ведовстве. А печально известный нормандский парламент в 1703 году постановил сжечь трёх целителей, чтобы травками, значит, не баловались.

69d931fd63456aedbc7b9e66ae5093a5a8131014 Но уже при весёлом Людовике XV число судебных разбирательств по ведовству резко упало. Вместо этого суды стали массово рассматривать дела местных «ван хельсингов», любящих искать колдунов под любой табуреткой. Десятки охотников на ведьм повесили или отправили на галеры.

Точку в охоте на ведьм во Франции поставила Великая французская революция в 1791 году. Ведовство больше не рассматривалось как преступление, но за три века охоты более 1500 человек расстались с жизнью.

Источник warhead.su

32c2a063fd9a05049dccdf2514024d9c00d55563Алонсо Салазар-и-Фриас, спасший Испанию от охоты на ведьм

В чём особенность охоты на ведьм? Её не ожидаешь. Ещё вчера ты — простая крестьянка, а сегодня тебя обвиняют в колдовстве и собираются сжечь. И пусть признания добились под пытками — костёр-то уже разожгли! «Надо что-то менять», — сказал Алонсо Салазар-и-Фриас и стал бороться с системой.

Баскский процесс

Когда в 1609 году в испанской Наварре стали одна за другой обнаруживаться ведьмы, удивились все. Ведь казалось, что последнюю сожгли «ещё при прадедах». Супрема — испанская инквизиция — срочно зарядила дело в трибунале в Логроньо для разбирательства сего непотребства. В первый же год расследования инквизиторы Алонсо Бесерра-и-Олкин, Хуан дель Валье Альварадо и Алонсо Салазар-и-Фриас обнаружили несколько сотен ведьм.

«Это эпидемия!»

— подумали инквизиторы, и работа закипела.

В Испании «Молот ведьм» (трактат по демонологии и о надлежащих методах преследования ведьм. — Прим.ред.) не котировался. Местная инквизиция разработала собственные методы того, как раскалывать еретиков и занимающихся колдовством. Методы эти включали многочасовые допросы с пристрастием, манипулирование мнением подозреваемого и произвольные интерпретации его слов. Как правило, через пару-тройку дней жертва, окончательно запутавшись в показаниях, признавалась в ведовстве. Вменили бы участие в мавританско-протестантском заговоре и получении денег от Сиона — подсудимые бы и в этом сознались. После этого инквизиторы решали, достаточно ли изобличена жертва для вынесения ей приговора или есть сомнения (сомнения обычно разрешались пытками).

5eea7ec2499e2ed40c0c41bbfea1a6b8513ecab2В ряде случаев инквизиторы требовали провести натурный эксперимент. Это касалось ведовства, свидетельства чудес (лже-чудес) — и следствие принимало самые причудливые формы. Призналась ведьма, что имела соитие с дьяволом, — пусть показывает, где и в каких позах это происходило. Показания проверялись на перекрёстных допросах.

Любые сомнения трактовались произвольно. Словом, работа была творческая.

Мы с друзьями соберёмся у огромного костра…

Первую партию новой волны ведьм — 11 человек — сожгли в 1610 году. Точнее, живьём сожгли только шестерых. Оставшиеся пять дам умерли в заключении, и члены инквизиционного трибунала сожгли их изображения. Всего в тюрьме от голода, болезней и пыток умерли 13 потенциальных «виновниц».

Расследование ведовства продолжилось, и вот уже новая партия колдуний числом около сотни ожидала своей участи в тюремных камерах. Их несчастные родственники приезжали в штаб-квартиру трибунала и раз за разом рассказывали, что их родные не виноваты.

И вообще, поимейте совесть, мы ведь все тут добрые католики, а ведьмы — они же раскаялись…

И случилось чудо. Инквизитор Салазар-и-Фриас, самый молодой и рациональный из этой троицы, решил перепроверить все показания. Вдруг трибунал и правда чего-нибудь упустил. Для начала он решил узнать, как обстоят дела с девственностью у тех, кто «вступал в сексуальную связь с дьяволом». Внезапно выяснилось, что кудесницы через одну девственны. Конечно, можно было бы заподозрить их в разных «извращениях». Но в своих показаниях богобоязненные баскские крестьянки ничего подобного не рассказывали.

8a3edc34bc784858799a19774ec3f38d6fd02858Попытка привязать ведьмовские шабаши к конкретным местам тоже выявила несоответствия. А добил Салазар-и-Фриаса осмотр овчарни. В показаниях она фигурировала как едва ли не штаб-квартира ковена и место такого жаркого соития с дьяволом, что от этого образовались пробоины в крыше. В действительности это был ветхий грязный сарай. Инквизитор посмотрел на навоз, на небо сквозь прохудившуюся кровлю, и до него внезапно дошло — случилась большая лажа. Переосмыслив ситуацию, он пришёл к неожиданному заключению: доказательств ведовства и существования ведьм нет.

Опасная профессия

Ещё один сюрприз ждал Салазар-и-Фриаса, когда он озвучил свои выводы коллегам. Они не хотели его слушать, а хотели работать и зарабатывать повышения. К 1611 году в отчётах перед Супремой фигурировали уже целых семь тысяч заподозренных в ведовстве, из них ведьм — около двух тысяч. Согласно Салазар-и-Фриасу, 1802 «ведьмы» сделали признания под пытками.

Процесс обещал быть горячим и ярким, как сияние католической веры.

И тут какая-то стерлядь, буквально «пятая колонна», обламывает остальным членам трибунала мощный карьерный рост! «Да он в сговоре с дьяволом», — обвинили коллеги Салазар-и-Фриаса.

Однако Супрема прислушалась к его доводам. Она издала в 1611 году «эдикт милосердия», по которому каждая ведьма в Басконии и Наварре, которая придёт и покается в своих грехах, будет прощена и избегнет разбирательства. Тысячи потенциальных ведьм бросились каяться, а Алонсо Бесерра и Хуан дель Валье практически воочию увидели, как мимо их носа уплывают почести, слава и места в Супреме

b0e137f850c0720d57403fe61c33d3ac3ff630a8В «тройке» началась подковёрная борьба не на жизнь, а на смерть. В ход шло всё: доносы, подделка документов следствия, оговоры противников перед вышестоящим начальством. В какой-то момент Супрема даже перевела одного из скандалистов — Алонсо Бесерру — на другую должность. Приехавший на его место Антонио де Аранда-и-Аларкон полностью принял сторону Салазар-и-Фриаса.

Когда инквизиторов вызвали в центр «на ковёр», Хуан дель Валье сказался больным. Видимо, представил, как объясняет коллегам феномен непорочного соития. А Салазар-и-Фриас поехал и склонил Супрему на свою сторону.

В итоге в 1613 году был издан «эдикт молчания», который окончательно положил конец охоте на ведьм в Басконии. А в 1614 году дело закрыли и в трибунале в Логроньо.

Почему Супрема так поступила?

Испания имела огромные колонии в Америке, которые требовалось срочно приобщить к свету истинной веры. До ведьм ли тут?

Плюс массовые этнические чистки в самой Испании — высылка до полумиллиона евреев-конверсос и криптомусульман — задействовала все силы местной католической церкви. Это была не просто депортация — создавались особые комиссии, выяснявшие, у кого в каком колене есть родственники иудеи или мусульмане, пусть даже обращённые. Десятки тысяч семейств подделывали родословные, только бы не попасть под расследование «католического гестапо» [это были первые в истории преследования по национальному признаку, основанные на «крови», а не вере или культуре, предтеча расизма и антисемитизма 19-20 веков. Прим.публикатора].

Иными словами, Супрема сосредоточилась на религиозных преследованиях в Испании и прозелитизме на новых землях в Америке. А сжигать ведьм, не сжигать ведьм — это ей было без разницы. К середине 18 века про них вообще забыли — это уже была сущая архаика на фоне борьбы с масонами и атеистами. И Супрема переключилась на более актуальные политические цели.

f03f3a3cd023888530ca1ce62c75c9b6861e88c6

Ведьмин заступник

Бывают в истории моменты, когда всё зависит от одного человека. Благодаря своему расследованию юрист Алонсо Салазар-и-Фриас заставил инквизицию изменить отношение к «ведьмам». В последний раз в Испании по обвинению в колдовстве казнили восемь женщин — в Бургосе в 1621 году. Потом на «ведьм» налагались штрафы, их изгоняли из города или деревни, унижали, но не сжигали.

Испанская Супрема вполне могла прославиться массовыми, по нескольку сотен за раз, сожжениями «виновных в колдовстве». В той же Германии в 16-17 веках сожгли десятки тысяч «ведьм» и «колдунов». В Испании — на порядок меньше.

Салазар-и-Фриас остановил чудовищную мясорубку не только у себя в стране. Опираясь на его пример, римская инквизиция в 1620-х годах вначале приостановила сжигание ведьм в своей юрисдикции, а после и вовсе стала рассматривать «колдуний» как страдающих видениями и помешательством. К слову, сам Алонсо Салазар-и-Фриас в 1631 году стал одним из руководителей Супремы. Он скончался в 1636 году в возрасте 72 лет, будучи очень влиятельным человеком.

Источник warhead.su

Экономика ведовства: за что на самом деле судили ведьм в Новое время

Кем на самом деле были ведьмы, которых судили и казнили в Европе в XVI­—XVII веках? Почему в их ряды в основном записывали состоятельных людей (не только женщин, но и мужчин) — и при чем здесь драконы-домушники и зарождение капитализма? Об экономике ведовства на сайте журнала Aeon рассказывает специалист по истории раннего Нового времени, автор книги «Охота за волшебными сокровищами в Европе и Северной Америке» Йоханнес Диллингер.

***

Маргарета Хёнин, жившая в XVI веке в городе Кобург в Тюрингии, пользовалась дурной славой. Соседи ненавидели ее за то, что она была парвеню и скрягой. Также ходили слухи, что Хёнин — ведьма, которая состоит в связи с драконом. Но какое отношение скупость имеет к визитам дракона и обвинениям в ведовстве?

Чтобы ответить на этот вопрос, следует обратиться к истории ведовства в Германии. Условия для преследования ведьм на большей части территории Священной Римской империи сложились очень удачные. Страна состояла из сотен княжеств, большинство которых могли принимать собственные законы. У них также были собственные суды, часто возглавляемые некомпетентными судьями, которые, однако, имели право применять пытки. Примерно половина всех казненных в раннее Новое время по обвинению в ведовстве были родом из Германии.

Говоря о ведовстве, необходимо проводить разницу между настоящей и воображаемой магией. А чтобы понять связь между воображаемой магией и любовью к деньгам, нужно рассмотреть связь между экономикой и настоящей магией, практикуемой обычными людьми.

Реальная магия

В доиндустриальной Европе магия наравне с религией была частью повседневной жизни. Люди не просто верили в магию, но и сами пытались ее практиковать. Широко распространены были простые формы гадания и целительства, а также сельскохозяйственная магия. Крестьяне гадали, чтобы определить подходящее время для посева и сбора урожая, и делали обереги, чтобы защитить скот от болезней. Городские ремесленники и купцы практиковали экономическую магию для обогащения. А в теневой экономике (лотереи и азартные игры) вера в магию сохранилась вплоть до XX века.

Главная с точки зрения экономики форма магии связана с поиском волшебного сокровища. Охотники за сокровищами обладали огромным магическим арсеналом: у них были различные книги заклинаний, жезлы из разных пород древесины, амулеты для защиты от злых духов и свинцовые таблички с магическими символами. Считалось, что каждое сокровище охраняется неким духом — и охотники за сокровищами изо всех сил пытались установить с ним связь. К ужасу церковных властей, они призывали ангелов и святых, общались с призраками и даже пытались вызывать демонов.

В Швабии в XVII веке при поиске сокровищ использовалась другая магическая стратегия: нужно было записать тайные знаки на пергаменте и оставить его на земле, в том месте, где предположительно находилось сокровище; если пергамент вспыхивал — значит, сокровище было найдено. Затем волшебник мечом рисовал на земле круги с магическими символами, клал на край круга березовые ветки и зачитывал длинное заклинание на неизвестном языке. Только после этого можно было начинать копать — обязательно в полной тишине.

Охота за сокровищами стала неким магическим массовым увлечением. В Европе того времени были тысячи охотников за сокровищами, и почти все они использовали магию. Однако лишь немногих из них впоследствии обвинили в колдовстве. Как правило, охотникам за сокровищами грозил штраф или несколько дней принудительных работ.

Обычные люди не считали этот вид магии колдовством, и большинство судей придерживались такого же мнения. Неудивительно, что самый строгий закон против охоты за сокровищами, изданный Генрихом VIII в 1542 году, был вскоре отменен.

Воображаемая магия ведьм

Отдельным видом магии была воображаемая магия ведьм.

Никто и никогда не был (и не мог быть) обвинен в ведовстве в полном смысле этого слова, которое в конце эпохи Средневековья определялось как преступление, состоящее из пяти элементов:

  • сделка с дьяволом;
  • сексуальная связь с демонами;
  • магический полет (на метле или другом приспособлении);
  • ведьмовские танцы (которые часто называются шабашем ведьм);
  • и черная магия.

В Европе и Британии раннего Нового времени наказанием за ведовство была смертная казнь.

На первый взгляд, между экономикой и воображаемой магией ведьм нет никакой связи. Ведьм часто обвиняли в уничтожении скота и урожая: заморозки, дожди, град — приписывали их проискам. Считалось, что их колдовство угрожает экономике целых регионов. Однако погодная магия — это скорее форма аутоагрессии, так как град, якобы вызываемый ведьмами, опустошал и их поля тоже.

Что касается сделки с дьяволом, то, согласно судебным протоколам того времени, она вовсе не учитывала желания подписанта (как в случае со сделкой Фауста и Мефистофеля), а подразумевала полное подчинение воле дьявола: ведьма делала то, что приказывал ей дьявол, и становилась орудием его безграничной ненависти ко всему живому. Одним словом, ведовство было жаждой разрушения ради самого разрушения, а не ради личной выгоды, тем более финансовой.

Vedmy-1Денежный дракон развивающейся рыночной экономики

Но были и исключения. Свой обзор экономической магии Мартин Лютер начинает с упоминания о «невестах дракона». Можно подумать, что это аллюзия на Сатану, предстающего в образе змея в Библии. Но на самом деле Лютер имел в виду ведьм, состоящих в связи с драконом. Вера в эту форму ведовства была широко распространена в Германии, восточной части Центральной Европы и Балтике, но в других краях такого поверья не существовало.

Дракон, о котором шла речь, был не гигантским чудовищем из средневекового эпоса, а домашним духом (драконом он назывался из-за своей способности летать и связи с огнем). Люди, утверждавшие, что видели дракона, описывали его как летающий по ночному небу длинный пылающий луч с большой коровьей головой. Проникая в дом через окно или дымоход, дракон приносил деньги, а также другие полезные ресурсы: зерно, молоко и масло.

Было совершенно ясно, откуда у дракона эти вещи: они были украдены у кого-то другого. Драконья магия — это, по сути, магическое воровство, а сам дракон — олицетворение «магии передачи».. Другие примеры «магии передачи» — передача ведьмой молока, украденного у соседских коров, собственному скоту, или высасывание вампиром жизненной энергии у других людей.

Примечательно, что дракон приносил не только продукты питания, но и деньги. То есть представление о драконе изменилось под влиянием зарождающейся рыночной экономики. Домашнего дракона боялись и одновременно жаждали заполучить многие люди, жившие на территории от Баварии до Эстонии. Упоминания о нем встречаются не только в судебных протоколах процессов над ведьмами, но и в других источниках.

Некоторые скандинавские и немецкие ученые той эпохи пытались объяснить феномен домашнего дракона. Одни считали, что draco volans — лучеподобный дух, пылающий в ночном небе, — был метеоритом. Другие утверждали, что за дракона принимали облако горящего газа, притягиваемое черным дымом, выходящим из дымоходов жилищ, в которых жгли слишком много зелени. Другими словами, дракон был доиндустриальным аналогом смога.

Но ученых мужей никто не слушал. По меньшей мере до XVIII века научные объяснения веры в драконов игнорировались. Большинство людей считали дракона дьяволом, представшим в одном из многих своих обличий.

В 1536 году в Саксонии состоялся первый суд над ведьмой, на котором упоминалась сексуальная связь с демоном. Утверждалось, что в виде дракона к ней явился дьявол. В 1652-м женщина из Саксонии, которая называла себя ясновидящей, умеющей опознавать ведьм, сообщила суду, что видела, как несколько ее соседок совокуплялись с летающим драконом.

С учетом библейской истории о змее, неудивительно, что домашний дракон считался воплощением Сатаны, а люди, подозревавшиеся в обладании драконом, сжигались на костре. Немецкий фольклор косвенно подтверждает предположение о связи драконов и ведьм, предлагая одно и то же противоядие от тех и других.

В 1636 году балто-немецкий теолог Пауль Эйнхорн описал летающих огненных духов,

«которыми многие владеют и сегодня».

Эти духи, говорил он, крадут «зерно и другие продукты» для своих хозяев. Эйнхорн верил в «злых идолов богатства» и считал их частью культа поклонения демонам.

Источники умалчивают о том, использовали ли драконьи ведьмы магию для получения богатства, но все мужчины и женщины, которым приписывалось обладание драконом, были довольно состоятельными. Что примечательно, все они имели репутацию скряг, ростовщиков и даже мошенников. Односельчане считали их жадными и опасными людьми.

Обвиняемые отвечали, что стали жертвами не только клеветы, но и зависти. Таким образом, в основе россказней о драконах лежит осуждение жажды обогащения. Участников рыночной экономики порицали за жадность и безнравственность, и государство их не защищало.

Vedmy-2Богатая — значит, ведьма!

Самая известная драконья ведьма — Маргарета Рамхолд из Кобурга, которую протестантский богослов Иоганн Маттеус Мейфарт (1590–1642) упоминает в своем трактате о ведьмах, изданном в 1635 году, через семь лет после смерти Рамхолд.

Маргарета была родом из семьи скромных ремесленников. Но позже Рамхолды сколотили состояние на продаже пива и молока, несмотря на то, что имели только одну корову. Со временем они начали одалживать деньги под проценты. Соседи обвинили Рамхолдов в ведовстве и донесли властям, что в их доме живет дракон. Маргарету казнили в 1628 году.

Второй тип ведьм, который внушал страх и отвращение жителям Европы, — это богачи, считавшиеся ведьмами. Более того, по слухам, богатые ведьмы были самыми могущественными и опасными приспешниками дьявола. И действительно, среди обвиняемых в ведовстве в Германии было довольно много зажиточных людей.

Однако большинство богатых ведьм на самом деле были ведьмаками — богачами и парвеню, нажившимися на сельскохозяйственных кризисах XVI и XVII веков. К ним причисляли и продажных чиновников.

Самым известным из них был доктор Дидерих Фладе, казненный в 1589 году.

Фладе был коррумпированным чиновником, поддержавшим архиепископа Трира в его конфликте со светскими властями. Он также был известен тем, что ссуживал деньги крестьянам из бедных деревень, расположенных в окрестностях благополучного Трира. Фладе стал сказочно богат (и влиятелен) всего за пару лет. Затем последовал крах. По меньшей мере 28 так называемых ведьм упомянули Фладе в своих признаниях, назвав его демоном и организатором шабашей.

Объясняя, почему после долгих месяцев раздумий он наконец решил выдвинуть официальные обвинения против Фладе, курфюрст Трира сказал, что тот был «печально известен своей алчностью». Другими словами, курфюрст признал, что жажда наживы для него является признаком связи с дьяволом.

Еще одним богатым ведьмаком был Мартин Гребер, купец и бургомистр маленького городка Хорб в Швабии. Сколотив состояние на торговле, Гербер занялся пивоварением. Скупив огромное количество ячменя, он не только вытеснил с рынка мелких пивоваров, но и спровоцировал сильный рост цен на ячмень, что в итоге привело к подорожанию хлеба.

Из-за предпринимательской деятельности Гербера бедняки начали голодать. Жители Хорба были возмущены поступками Гербера, который вместо того, чтобы поддерживать своих менее обеспеченных сограждан, пытался еще больше на них нажиться.

Начиная с 1597 года обвинять в колдовстве стали не только самого Гербера, но и его жену, и дочь, которые яростно его защищали. Дочь Гербера была арестована и подверглась пыткам. Хотя она так и не признала свою вину и в итоге была освобождена, обвинения в ведовстве преследовали ее всю оставшуюся жизнь.

Богатство — от дьявола

Теперь мы знаем достаточно, чтобы провести параллели между драконьей магией, охотниками за сокровищами и богатыми ведьмами. Всё указывает на то, что богатые ведьмы и драконьи ведьмы на самом деле не использовали никакой магии, а обвинялись в первую очередь в заключении сделки с дьяволом. Драконьи ведьмы, как считалось, обязаны были своим богатством магическому воровству, совершаемому для них демоном в облике дракона. Дракон и магическое воровство объясняют связь между приобретением богатства и подозрениями в колдовстве.

Феномен богатых ведьм объяснить труднее. Никто не утверждал, что они разбогатели благодаря магии. Само их богатство служило поводом для обвинений в ведовстве.

Отчасти это гендерный вопрос.

Подавляющее большинство охотников за сокровищами были мужчинами. Среди богатых и драконьих ведьм встречались как женщины, так и мужчины. Среди зажиточных жертв охоты на ведьм было больше мужчин, чем женщин. Выходит, что жадность и колдовство приписывались не только женщинам. Однако для всех них была характерна социальная мобильность.

Драконьи ведьмы и богатые ведьмы были не просто богатыми — они были нуворишами. Охотники за сокровищами стремились примкнуть к их рядам, но ключевое отличие между ними и ведьмами состояло в том, что первые искали источник богатства вне общества.

Сокровище по определению не принадлежит никому. Сокровища относились к миру духов и контролировались духами. Вопрос происхождения сокровищ был настолько несущественным, что в ходе большинства процессов над охотниками за сокровищами он даже не поднимался. Деньги, на которые претендовали охотники за сокровищами, не были получены из ресурсов региона, в котором они жили.

Экономика ведьм

В доиндустриальных аграрных обществах считалось, что все блага существуют в ограниченных количествах. Другими словами, экономика — это игра с нулевой суммой. Выигрыш одного подразумевает проигрыш для всех остальных. Следовательно, новшества и стремление к приобретению богатства были не в почете.

Охотники за сокровищами были сторонниками идеи ограниченного блага. Они хотели разбогатеть не благодаря более усердному труду, а благодаря магии — а значит, имели дело с миром духов. Вот почему для них наказание за колдовство было таким мягким. Хоть они и практиковали магию, вызывали демонов и общались с призраками, они не нарушали нормы экономического поведения того времени.

Драконьи ведьмы и богатые ведьмы были их полной противоположностью. Из исторических источников мы знаем, что они делали всё то, чего охотники за сокровищами избегали: создавали жесткую конкуренцию и стремились обогатиться, невзирая на чувства сограждан.

Окружающие объясняли такое поведение тем, что драконьи ведьмы и богатые ведьмы были жадными по своей природе. А жадность автоматически делала их злыми. В конце концов, церковь учила, что алчность — это один из семи смертных грехов. Следовательно, драконьи ведьмы и богатые ведьмы были на стороне дьявола еще до того, как заключили с ним сделку. Как говорится в одном источнике: «Из-за своей алчности подозреваемая считалась ведьмой, а если еще и не была ей, то, несомненно, вскоре бы стала».

Драконьи ведьмы и богатые ведьмы — это две стороны одной медали. И те и другие осуждались за жадность и безразличие. Их богатство было главной причиной, по которой их считали ведьмами. В отличие от охотников за сокровищами ведьмы удовлетворяли свою жажду наживы за счет своих ближних. Подозрение на них навлекало именно агрессивное обогащение.

Vedmy-3Для жителей раннего Нового времени антисоциальное поведение служило доказательством заключения сделки с дьяволом. Многие подозреваемые в колдовстве были попросту агрессивными или несдержанными людьми, которых окружающие считали воплощением зла.


Учитывая огромные риски, напрашивается вопрос: почему некоторые люди всё же стремились разбогатеть? И почему вера в ограниченное благо не препятствовала такому поведению?

По словам американского антрополога Джорджа М. Фостера, вера в ограниченное благо — это скорее особенность менталитета, а не догма. Она определяла ожидаемые формы поведения. Но люди, которым хватало смелости (или безрассудства), игнорировали общепринятые нормы и действовали в своих интересах. Процессы над ведьмами нужно рассматривать не в контексте магии (поскольку они имеют крайне мало общего с магией), а в контексте ценностей и норм поведения, свойственных конкретным сообществам.

В этой связи напрашивается еще один, более важный вопрос: способствовало ли развитие капитализма упадку веры в ведовство? Было ли установление рыночной экономики в Европе одним из факторов, положивших конец охоте на ведьм? Обвиняемые в ведовстве наказывались за определенное социальное и экономическое поведение, а не за магическую практику. Все до единого охотники за сокровищами в Германии остались живы после судебных процессов над ними. Маргарета Хёнин же пользовалась дурной репутацией, так как не подчинялась господствующей идеологии, согласно которой каждый должен был оставаться на своем, Богом данном ему месте. Ее признали виновной в ведовстве и сожгли на костре в 1580 году.

Источник Нож

 От вальденсов к колдунам: происхождение обвинений

«Принятые Базельским собором (1431—1449) декреты, ставящие институт соборов выше института папской власти, внес раскол в ряды церковников; на фоне теологических споров о папской власти происходили менее громкие, но не менее важные изменения в сфере догматики, переключившие страх перед реальными ересями на страх перед воображаемым навязчивым архетипом — ведьму, одержимую дьяволом. В 1428—1430 гг. прокатившаяся волна ведовских процессов и появление целого ряда пособий по распознаванию чародеев и борьбе с ними, способствовали активному становлению мифа о сборище пособников дьявола, именуемом шабашем.

Авторы специальных руководств для инквизиторов начали проводить вполне различимую границу между ересью и чародейством. Основные интеллектуальные и физические силы еретиков и колдунов сосредоточились в регионах, прилегающих к Альпам: в тех краях получило наибольшую поддержку учение вальденсов и взошли первые семена раздора, брошенные в почву решениями Базельского собора1. Распространение ереси продвигалось в сторону Нидерландов, чьи земли также были заражены ведовством, о чем свидетельствует знаменитый процесс над колдунами-вальденсами, состоявшийся в 1460 г. в Аррасе.

Начиная с 1428 г. «вальденсами» все чаще именовали не столько еретиков, сколько людей, уличенных в колдовстве, и за последующие десять лет термин практически полностью изменил свое значение. А понятие «шабаш» закрепилось за ночными сборищами колдунов, прежде именовавшимися, как следовало из различного рода документов, «синагогою». Подобное изменение номинации было обусловлено вполне определенной культурной и духовной атмосферой, характерной для владений герцога Савойского и Пьемонтского Амедея III, в состав которых входили Савойя, Дофине, почти вся территория современной французской Швейцарии, северо-западная Италия, а также земли Эльзаса и Швейцарии, прилегавшие к Базелю. Эпидемия охоты на ведьм, начавшаяся в этом регионе в 1428 г., унесла жизни многих сотен обвиняемых.

В написанном около 1430 г. анонимном трактате Errores Gazariorum собраны и смешаны в кучу многие понятия, употреблявшиеся во время ведовских процессов на франкоговорящих территориях. Аноним называл обвиняемых членами секты, которые на своих собраниях, именуемых синагогами, поклонялись дьяволу, являвшемуся на эти собрания в виде черного кота, и все члены секты целовали кота в зад. Еще члены секты пожирали трупы младенцев, вырытых из могил или же убитых ими самими. По приказу демона они во время сборищ беспорядочно совокуплялись.

Стандарт описания сатанинских собраний формируется также под пером немецкого монаха-доминиканца Иоганна Нидера, в пятом томе его труда под названием «Муравейник» (Formicarius), написанного между 1435-м и 1437 г., в период, когда Нидер принимал участие в работе Базельского собора. В своем сочинении он описал новую секту, действовавшую, по его утверждeнию, где-то в районе между Берном и Лозанной; члены этой секты собирались по ночам для воздаяния почестей демону, убивали новорожденных младенцев, включая собственных детей, и совершали множество колдовских злоумышлении, например, насылали грозу или град.

Интеллектуальная элита, состоявшая из инквизиторов, судей и участников Базельского собора, главным образом из числа приближенных герцога Савойского, избранного в 1439 г. антипапой под именем Феликса V, все активнее называла колдунов пособниками дьявола. Но в 1443 г. антипапа Феликс, который в бытность свою светским владыкой основал Савойское государство, был низложен, а в 1449 г. он и сам отказался от папского достоинства. Его личный секретарь Мартен Лефранк в 1440—1442 гг. сочинил исполненную ненависти к женщинам длинную поэму с обманчивым названием «Защитник дам».

В ней впервые на французском языке подробно рассказывалось о колдовстве и впервые была дана развернутая картина полета женщин на метле или на палке на ночной шабаш:

На палочках туда летели,

Чтобы принять участье в мерзкой синагоге,

Десяток тысяч старушенций вместе.

Прежде чем заняться колдовством и принять участие

в сатанинской оргии, женщины эти встречали демона:

В обличий кота или козла

Узрели они тут же дьявола,

Которого поцеловали в зад

В знак добровольного ему повиновенья.

Автор выводит на сцену и защитника женщин, усомнившегося в правдивости рассказа своего противника. Тем не менее стереотип женщины-ведьмы получает свое распространение не только в латинских документах инквизиторов, но и в текстах на народных языках. Похоже, между клириками существовало своеобразное соревнование, кто лучше и выразительнее напишет о ведьмах; Евгений IV, пробывший папой с 1431-го по 1447 г., в 1449 г. использовал для обозначения колдунов, состоявших в связи с дьяволом, латинский термин Waldenses (вальденсы).

Люди стали бояться колдунов гораздо больше, чем прежде: в 1417 г. некий советник лишился головы за попытку убить герцога Савойского с помощью колдовства. Но главное все же заключается в том, что именно Церковь, пребывавшая до’ 1449 г. в глубоком кризисе, начала активнейшее преследование колдунов. Концентрируя все силы на символическом враге, она с одной стороны, переставала уделять полноценное внимание внутренним распрям, а с другой — объясняла причину усиления влияния раскольнических групп в своих рядах, и в частности, сторонников антипапы Фелиция V, происками все того же врага.

Не имея возможности вдаваться в подробности истории Церкви и государства в регионе Пьемонт-Савойя, отметим лишь внушающее тревогу совпадение религиозного и политического климата в этой части Европы во второй половине XV в. и изобретение новой модели сатанинского колдовства. Впрочем, разработанная там модель не сразу распространилась на франкоговорящих территориях, сохранивших верность антипапе Феликсу V, иначе говоря в Дофине, Савойе и на землях, составляющих нынешнюю французскую Швейцарии. Есть основания полагать существование определенной связи между означенной моделью и антипапой, который, в сущности, покинул свой пост только в 1449 г., то есть за два года до смерти. Не потому ли миф о колдунах, поклоняющихся дьяволу, получил распространение только после 1450 г., ведь именно в это время бывший антипапа, наконец, избавился, от столь связанных с ним ассоциаций?

Во всяком случае, отныне дьявол непременно присутствует и в сочинениях специального характера, и в искусстве, а главное, в судебном процессе, о чем свидетельствует знаменитый процесс в Аррасе. В конце правления Филиппа Доброго (ум. в 1467) Нидерланды, похоже, стали испытательным полигоном для колдовской модели, разработанной в Савойе. Арестованных по-прежнему обвиняли в приверженности учению Пьера Вальда, однако отныне термином «вальденсы» стали обозначать колдунов, вступивших в сговор с дьяволом.

Молва о процессе над колдунами распространилась далеко за пределы региона. Столица графства Артуа, Аррас стал в 1459—1461 гг. местом проведения громкого процесса, взбудоражившего воображение не только горожан, но и всех подданных герцога Бургундского. Отшельник из Артуа, сожженный в Лангре в 1459 г. в присутствии аррасского инквизитора выдал под пыткой двух сообщников, женщину и мужчину. Мужчина по имени Жан Таннуа, прозванный Лавитом и Недалеким Аббатом, также назвал своих сообщников.

9 мая 1460 г. церковный суд, состоявший из заместителей и помощников аррасского епископства, инквизитора местного диоцеза и присланного во Францию папского инквизитора, решил передать двух первых обвиняемых и 4 женщин, признанных «отгнившими членами» Церкви, светскому суду. Из признаний обвиняемых следует, что они повинны в принадлежности

«к проклятой и осужденной секте вальденсов, а также в том, что, будучи членами этой секты, они поклонялись идолам, отреклись от истинной веры и совершили содомский грех с демонами; отвергли нашего Творца, отказались от святых даров и презрели все священные реликвии, почитаемые святой Церковью; пообещали дьяволу не ходить в церковь, не получать причастия, скрывать свою принадлежность к секте, а потому не ходить на исповедь, или же не говорить правды; бросать крест на пол и, оказывая ему всяческое презрение, попирать его ногами; взывать к дьяволу и получать от него ответы; также они повинны в заключении соглашения и договора с дьяволом, в оказании почестей дьяволу и принесении ему жертв, в исполнении множества мерзких приказов дьявола, велевшего им делать противное и не оказывать почитания и поклонения нашему Спасителю; повинны они и в богомерзком использовании святых алтарных даров.

И вы, Жан Таннуа и Денизетта, совершили убийства, и ты, Жан Таннуа, убил двоих детей, а ты, Денизетта, убила своего собственного ребенка, убила его еще некрещеным, отдав таким образом его во власть дьяволу; и вы, Жан Таннуа и Денизетта, насылали на селения, виноградники и прочие угодья пыльные бури и всяческую порчу…»

Жан Таннуа был также обвинен в двоеженстве: возможно, одной из его жен была как раз Денизетта. Она родилась в Дуэ, и тамошние судьи приговорили ее к сожжению на костре. Есть основания полагать, что эта женщина принадлежала к той же самой тайной секте, к которой принадлежали еретики, сожженные в 1420 г. все в том же городе Дуэ. Казненные вместе с ней женщины наверняка были ее аррасские товарки. Новшество процесса 1460 г. заключается в общей формулировке, вынесенной принимавшими участие в суде инквизиторами.

Отныне реальность и вымысел переплетаются так тесно, что образуют поистине единую картину, ключевыми точками которой являются сделка с дьяволом, противоестественное сношение с демоном, убийство младенцев и злоумышления (малефиции). Шабаш пока еще не имеет четкого определения, однако встреча с демонами уже косвенно намекает нам на существование подобного собрания.

После состоявшейся в Аррасе казни Жана Таннуа и еще четырех женщин, поиски фактов, подтверждающих правдивость их признаний, продолжились. Все население города принялось рьяно отыскивать свидетельства дьявольских козней. В конце июня жители были глубоко изумлены, узнав, что арестовано трое богатых горожан, в том числе местный эшевен2 и шевалье Пайан де Бофор.

В июле арестовали еще двух эшевенов. Один из них, Антуан Сакспе, принадлежал к одному из наиболее знатных и состоятельных семейств города. Богатые горожане стали спешно покидать Аррас. Аресты затронули и менее состоятельные слои населения: к примеру, были схвачены четыре проститутки. Всего же инквизиторы арестовали 32 человека. Согласно источникам, среди них было 17 мужчин и 9 женщин; 6 человек идентифицировать не удалось. Источники не сообщают точного числа вынесенных смертных приговоров, хотя большая часть осужденных очевидно была предана смерти. Во всяком случае, 18 обвиняемых скончались в 1491 г., во время реабилитационного процесса, устроенного Парижским парламентом. Дело получило большой резонанс. Растерянный герцог Бургундский уже в 1460 г. велел отослать все относящиеся к делам еретиков протоколы в Брюссель. Согласно этим документам, шевалье де Бофор обвинялся в полетах по воздуху на коне и принимал участие в оргиях.

Других подозревали в заключении договора с дьяволом и подписании его собственной кровью: в частности, в этом обвиняли Жана Жаке, одного из арестованных эшевенов.

Далеко не все жители Арраса были согласны с арестами и казнями. Многие вполголоса возмущались произволом церковных властей. В городе распространялись непристойные куплеты, где высмеивались слишком рьяные церковники. Оспаривая решение светского суда, вынесенного по делу его отца, сын сеньора де Бофора подал апелляцию в Парижский парламент, и в январе 1461 г. из Парижа с целью проведения расследования был прислан специальный судебный исполнитель.

В следующем месяце аррасские викарии были вызваны в Париж. Один из наиболее ретивых гонителей колдунов, декан собора Нотр-Дам в Аррасе, по дороге из Парижа в Корби сошел с ума; как пишет хронист Жак Клерк, одни решили, что декан стал жертвой порчи, которую наслали на него вальденсы, другие же, напротив, утверждали, что его настигла Божья кара. Однако Парижский парламент не спешил выносить решение, ожидая, чем закончится борьба между Карлом Смелым и королем Франции Людовиком XI.

В конце концов парламент все же принял сторону осужденных и реабилитировал их всех. Оправдательный документ был обнародован 10 июля 1491 г. Викарии, находившиеся в подчинении у епископа, были приговорены к крупным штрафам, а наследникам осужденных пообещали возместить убытки. Во искупление вины перед погибшими было решено соорудить памятник, однако идея эта никогда не была реализована. Епискому аррасскому и инквизиторам запретили применять пытки, однако последнее постановление было вынесено не столько для прекращения потока оговоров, сколько для укрепления влияния Верховного трибунала.

Миф, ставший основанием для организации процесса 1460 г., обладал всеми атрибутами, присущими рассказам о сатанинском ведовстве. Суду были предъявлены убедительные доказательства небрежного отношения подсудимых к своим религиозным обязанностям, а в качестве новой идеи были выдвинуты обвинения в активном причинении вреда окружающим. На самом деле идея эта была отнюдь не нова, ибо возникла она на основе издавна существовавших разрозненных представлений об убийствах младенцев и дальнейшем их пожирании, а также о содомских сношениях с нечистью. Каждое из этих обвинений вполне могло фигурировать в обвинительных пунктах по делу как еретиков, так и евреев, исконно подозревавшихся в совершении ритуальных убийств новорожденных, хотя в настоящем случае евреев к делу примешивать не стали.

Благодаря перу Мартена Лефрана информация о сложившемся шаблоне ведовских процессов стала распространяться за пределами круга инквизиторов. В 1460 г. дело вальденсов в Аррасе стало началом нового этапа борьбы с ересью: теперь дела выстраивались по разработанной там схеме. Освоив предложенный образец, ученые эрудиты и художники принялись пропагандировать его среди городской знати, при дворе Бургундского герцога и даже в Париже, где об этом деле стало известно благодаря расследованию Парижского парламента, а также из текстов и графических изображений. Есть основания полагать, что повышенное внимание к делу объяснялось не столько страхом, сколько любопытством. В самом Аррасе большинство населения с самого начала отнюдь не питало симпатий к гонителям вальденсов, а решение 1491 г. только подтвердило справедливость мнения этой части населения. Скептики не отрицали наличия определенных проявлений ереси, но обвинения в систематических сношениях с сатаной полагали весьма шаткими. Многие истинной подоплекой процесса называли сведение счетов среди власть имущих или церковников.

Случившаяся трагедия не повлекла за собой никаких массовых фобий, так что на протяжении всего XV в. процессы по делу о колдовстве в графстве Артуа и в соседней Фландрии были весьма редки. Новый образ колдуна действовал на воображение ограниченного слоя людей, главным образом дворян, и практически не затрагивал основ народных верований.

Фламандец Иоганнес Тинктор, церковный автор, скончавшийся в 1469 г., составил «Трактат против секты вальденсов» (Tractatus contra secta Valdensium), взяв за основу аррасское дело. Сочинение это в переводе на французский язык, сохранилось до наших дней в количестве трех экземпляров, хранящихся соответственно в Оксфорде, Брюсселе и в Париже (Национальная Библиотека); и все три экземпляра имеют на фронтисписе практически одинаковую миниатюру. Тема этой миниатюры — поклонение дьяволу во время ночного шабаша. В небе кишат колдуны и колдуньи, летящие на метлах, на спинах демонов или же в когтях дьявола. Внизу на земле, в пустынном и удаленном от виднеющегося вдалеке города месте мужчины и женщины, некоторые из которых держат в руках горящие свечи, окружают огромного козла; один из собравшихся поднимает ему хвост, в то время как другой участник сборища целует козла в зад.

В Парижской рукописи имеются еще две гризайли на ту же тему. На одной изображен рогатый дьявол, приказывающий колдуньям целовать кошачий зад, на другой миниатюре рогатый бес с отвислыми грудями и большими крыльями, как у летучей мыши, побуждает своих поклонников наградить таким же поцелуем обезьяну. Похоже, иных рисунков, изображающих обряд воздаяния почестей дьявольскому козлу, в XV в. просто не существовало. Следует отметить, что все нарисованные художником люди одеты, даже те, кто летит по воздуху, а в Брюссельской рукописи одежды поклонников Сатаны вполне можно назвать элегантными.

Таким образом, о стереотипе, связанном с сексуальной распущенностью, то есть о сатанинских оргиях и содомском грехе, напоминает только непристойный поцелуй. Да и вся сцена не столько внушает страх, сколько вызывает любопытство, даже веселую усмешку. Те, кому посчастливилось ознакомиться с этими рукописями, вполне могли истолковать миниатюры как изображения конкретных обрядов, свойственных ересям, о которых они были наслышаны, или предположить, что речь идет о вторжении в наш мир дьявола ростом с человека или животного, в которого вселился демон: козла, кота или обезьяны.

«В то же время множатся зажигательные призывы к гонениям. С 1320 по 1420 г. вышло 13 трактатов о колдовстве; с 1435 (дата появления «Муравейника» Нидера, приора доминиканцев в Базеле) по 1486 г. (выход в свет «Молота ведьм») таких трактатов было уже 28».

Увеличение числа сочинений на интересующую нас тему очевидно велико. Мир клириков постепенно проникался идеей дьявольской угрозы, однако редкие изображения сборищ секты поклонников дьявола свидетельствует о том, что широкие слои общества не спешили принимать эту идею. Латинский язык объединял религиозное видение служителей Церкви и одновременно возводил настоящую дамбу против того, что некоторые авторы с изрядным преувеличением называют волной сатанизма. Демон инквизиторов, демон с фресок итальянских художников и огромный козел вальденсов никак не обретали реального воплощения в глазах большинства населения. В последние десятилетия Среднёвековья намечается некий синтез дьявольского образа, однако до настоящего разгула пагубных сил еще далеко.

Молот, чтобы разить колдунов

Важный, хотя и не решающий этап начался в восьмидесятые годы XV столетия. Число процессов над ведьмами достигло своего первого пика, впрочем, не превысившего аналогичных достижений Нового времени,а учение о демонах обрело открытую поддержку папства. Иннокентий VIII огласил так называемую «ведовскую буллу» (Summis desiderantes affectibus), где он призывал немецких прелатов усилить борьбу с колдунами, которых в подведомственных им землях развелось необычайно много.

Два доминиканских монаха, Инститорис и Шпренгер, провели соответствующий опрос, а потом составили первое большое руководство по борьбе с ведьмами под названием «Молот ведьм» (Malleus maleficarum), опубликованный 1487 г. Ссылаясь на папскую буллу, авторы задают 78 вопросов, относящихся к происхождению и развитию того, что они именуют «ведьмовской ересью», и сами же дают на них ответы с тем, чтобы в третьей части книги предложить «последнее средство для искоренения этой ереси». В своем труде они пишут о соглашении с дьяволом, о дьявольских отметинах, о кощунственные поступках ведьм, но упоминания о шабаше у них нет.

Поистине маниакальный упор, сделанный авторами трактата на ответственности женщин за насаждение «ведьмовской ереси», является единственным, хотя и решающим отклонением от прежнего направления: и Нидер, и Лефран тоже упоминали о ведьмах, тем не менее в их времена к суду по обвинению в ведовстве нередко привлекались мужчины, а в Аррасском деле среди обвиняемых вальденсов мужчин было очевидно больше; множество осужденных мужчин представлено и на миниатюрах, украшающих рукописи Тинктора.

Еще одно важное обстоятельство: благодаря печатному станку плод пылкого воображения Инститориса и Шпренгера получил чрезвычайно широкое распространение, поистине, невероятное, если сравнивать с временами рукописной книги. Согласно описи, составленной на основании каталогов крупных библиотек, к 1520 г. книга выдержала не менее 15 изданий, большая часть которых приходится на города прирейнских земель и Нюрнберг; два издания — в 1497 и в 1517 гг. — были сделаны в Париже, и одно — в 1519 г. — в Лионе. Принимая во внимание, что в те времена средний тираж составлял 1000—1500 экземпляров, это означает, что до начала Реформации в обиходе циркулировало более 20 000 экземпляров «Молота», из них несколько тысяч во Франции, а остальные в Священной Римской империи.

В период с 1520-го по 1574 г. трактат о борьбе с ведьмами резко вышел из моды, но затем вновь был востребован, и, насколько известно, издавался еще 19 раз, из которых три издания были сделаны в Венеции с 1574-го по 1579 г., и 10 изданий в Лионе — за период с 1584-го по 1669 г. 9 Таким образом, первое поколение читателей сосредоточено было в основном в германских землях, главным образом на берегах Рейна. Впрочем, и сами авторы в основном рассказывают о демонах, обитавших именно в этом регионе. Шпренгер, родившийся в окрестностях Базеля и учившийся в Кельне, стал инквизитором диоцезов Майнца, Трира, Кельна, Зальцбурга и Бремена. Инститорис, уроженец городка Селеста в окрестностях Кольмара, был приором доминиканского монастыря в Селесте; став инквизитором, он сделал полем своей деятельности всю Империю к западу от Эльбы. Если проследить проделанный инквизиторами путь по карте, окажется, что особым вниманием у них пользовались города, расположенные вдоль Рейна, откуда они двигались дальше, в направлении Берна и Лозанны, не забывая посетить и Австрию, и Северную Италию.

Только благодаря вмешательству епископа были освобождены пять десятков колдуний, схваченных в 1485 г. в Инсбруке по приказу Инститориса. Модель борьбы с колдунами, сложившаяся в предгорьях Альп и отшлифованная в Аррасе, явно пришлась ко двору на широком торном пути, ведущем из Северной Италии к побережью Северного моря. Есть основания полагать, что за два года до начала процесса в Аррасе, а именно в 1458 г. в Страсбурге, Инститорис лично присутствовал на церемонии сожжения «вальденского» епископа Фредерика Райзена. Тот активно выступал против другого доминиканца, а именно изгнанного турками из Боснии архиепископа Крайнского, агитировавшего за созыв собора, который закрепил бы решения собора в Базеле. Инквизитор говорил, что ненавидит

«этого прожорливого медведя, коего потребно забить камнями»,

так как он дерзнул

«покуситься на святую гору, на суверенную власть понтифика».

Борьба между сторонниками ограничения папской власти в пользу соборов и приверженцами приоритета власти папы стала тем фоном, на котором процессы по делам о ересях постепенно превращались в судилища над участниками мифических дьявольских шабашей.

Умозаключения, сделанные двумя доминиканцами, авторами «Молота ведьм», несомненно, заслуживают гораздо более подробного исследования. Не случайно брошенный ими призыв обрушить на ведьм всю мощь тогдашней карательной машины [но не государственной, а церковной. Прим.публикатора] прозвучал в той части Европы, где еретические учения получили не только наибольшее распространение, но и отличались известным разнообразием; впрочем, в этих краях всех еретиков без разбору именовали вальденсами.

Эта же часть Европы была вовлечена в перипетии схватки честолюбий, участниками которой были как папы, так и светские владыки: правители Священной Римской империи, герцогства Савойского, Швейцарской конфедерации и герцогства Бургундского. На первый взгляд могло показаться, что на этих землях и в самом деле распоясался Сатана. Но, разумеется, речь шла о людях, стремившихся насадить там свои законы и свое понимание веры и готовых вести за это яростную борьбу.

Изобретение книгопечатания способствовало усилению интеллектуального противостояния, которым впоследствии воспользуется Лютер. Ибо и гуманистические идеи из Италии, и нововведения в области художественной культуры и литературы двигались теми же самыми путями, что и люди. Столкновение между формами выражения и типами мышления, между старым и новым, принимало самые резкие формы».

Робер Мюшембле. Очерки по истории дьявола XII-XX вв.

coverКонкретные действия, в которых обвиняли еретиков — амальгама из нарушений обрядов, поклонения сатане (или ради поклонения сатане, как знак при надлежности к его «синагоге») и разных мерзостей, связанных с телесным низом, в основном сексуального характера, имеют ещё более ранние корни, в Высоком Средневековье. Высказанные впервые на процессах орлеанских каноников 1022 г3. и тамплиеров4, они стали топосами, дальше прилагавшимися ко всем ересям, с которыми велась борьба5, а то и политическим противникам (поскольку в эпоху «Великой схизмы» сторон в этой борьбе стало аномально много, и она шла столь же ожесточённо, как дальше борьба с ведьмами).

«Христианские императоры IV в., затем Юстиниан на Востоке, а на Западе — Хильдерик III, Карл Великий и Карл Лысый ввели строгое наказание за занятие магией. В то же время Соборы неустанно запрещали магию. Однако Церковь позднего средневековья была милосердна и призывала к сдержанности в отношении виновных, которым следовало сохранить жизнь хотя бы для того, чтобы они могли раскаяться (из письма Льва VII немецкому архиепископу); точно так же не следовало преследовать невиновных женщин под предлогом разразившейся грозы или эпидемии (письмо Григория VII датскому королю).

В епископальном руководстве, составленном около 906 г., по заказу архиепископа Тревского, — известном «Епископальном каноне», — старинное поверье о ночных скачках, в которых участвуют женщины, поклоняющиеся культу Дианы, признавалось вымыслом. Верить этим домыслам — значит дать обмануть себя дьяволу, но, поскольку речь идет о вымысле, то суровость излишня. Итак, учитывая, что большинство населения оставалось язычниками и, несмотря на суровость законов, теоретически запрещающих занятие магией, церковные власти в позднее средневековье проявляли в этом вопросе достаточно здравомыслия или, во всяком случае, прагматизма.

Положение изменилось в конце XII в. под влиянием взаимосвязанных причин: во-первых, признание еретиками альбигойцев и вальдейцев [вальденсов], во-вторых, неудержимое желание обратить всех в христианство, которое проповедовалось и распространялось странствующими монахами. О беспокойстве в церковных кругах можно судить по развернувшейся дискуссии на IV Латранском Соборе, который вынес решение об обязательном ежегодном причастии и исповедании, ужесточил сегрегацию евреев и обязал епископов под угрозой низложения преследовать и карать еретиков. Затем, когда катары на юге Франции были побеждены, Григорий IX назначил в 1231 г. первым официальным инквизитором Германии Конрада Марбургского, потрясающего аскета и фанатика, который в течение полутора лет, вплоть до своей насильственной кончины, терроризировал Эрфурт, Марбург и долину Рейна. Только после его смерти погасли костры инквизиции.

Конрад фон Марбург. Детали оконнного витража в Елизаветинской церкви

Конрад фон Марбург. Детали оконнного витража в Елизаветинской церкви

Но по его настоянию папа издал две буллы (в 1232 и 1233 гг.), в которых перечислялись все злодеяния еретиков, против которых боролся Конрад. Как полагали инквизитор и святейший папа, существовало тайное общество, в котором обряд посвящения требовал от вступающего поцеловать зад черной кошки и жабы и принести поклонение бледному, худому и холодному как лед человеку. На этих дьявольских сборищах поклонялись Люциферу, предавались сексуальным оргиям, а на Пасху ели облатку — тело Спасителя — и выплевывали ее в помойку. Так был обрисован тип культа, который получил вскоре название «шабаша», и антирелигия, угрожающая и противостоящая христианству. Однако преемники Григория IX не были так решительно настроены против демонических тайных обществ. В 1275 г. Александр IV не полностью удовлетворил требование доминиканцев на право инквизиции колдовства, и согласился лишь в том, что оно явно связано с ересью. Это было борьбой в тылу, так как рос страх перед дьявольской силой.

В этом плане Св. Фома Аквинский мало отличался от своих предшественников. Тем не менее он во многом превзошел авторов «Епископального канона», утверждая, что демоны могут помешать плотской любви или, приняв мужское и женское обличье, вступать с людьми в половую связь. И все же святейший ученый муж был скорее проводником идеи божественности, а злодеяния его занимали лишь время от времени. Основательно занялся этим Иоанн XXII, пришествию которого предшествовали громкие процессы, свидетельствующие об усилении сатанинского наваждения.

С 1307 по 1314 год проходил процесс Храмовников, которые под пытками признавались в том, что отрицали Христа и плевали на Крест. В то же время епископ Труа был обвинен в убийстве через колдовство королевы Франции и в отравлении ее матери; правда, обвинение не подтвердилось. А вот Энгерранд де Мариньи, бывший хранитель казны Филиппа Красивого, за попытку убийства короля с помощью магии и восковых фигур был повешен в 1315 г. в замке Монфокон. Наконец, в 1317 г. Мао, графине Артуа, было предъявлено обвинение в приготовлении ядов и снадобий с помощью колдуньи Эсден. Однако обвинение было с нее снято. В этой атмосфере смуты и слухов о колдовстве Иоанн XXII, посоветовавшись с настоятелями орденов, богословами и епископами, издал в 1326 г. в Авиньоне буллу «Выше его воззрения».

Регион

Годы преследований

Сожжено ведьм

Англия (Суссекс, Кент, Эссен и др.)

1560–1700

109

Шотландия

1590–1680

4400

Женева

1537–1662

132

Кантон Ваатланд

1537–1630

90

Кантоны Цюриха, Люцерны, Солотурна

1533–1720

387

Кантон Нешатель и епископат Баль

1570–1670

500

Франш-Контэ

1599–1668

62

Лотарингия

1576–1606

2000

Люксембург

1606–1650

355

Графство Намюр

1500–1645

149

Современный департамент Норд

1371–1783

161

Англо-нормандские острова

1562–1736

144

Лабур (французская баскская область)

1609

несколько сотен

Новая Кастилия

1540–1685

0

Отныне колдуны считались еретиками и инквизиция получала право их преследовать. Маги отвратили лик от истинной веры, поклоняясь дьяволу, вступив с ним в сговор и общаясь с демонами при помощи зеркал, перстней и снадобий. Христианам было отпущено восемь дней, чтобы отречься от Сатаны, прекратить занятие колдовством и сжечь книги по магии. Так сформулировалось опасное уравнение «злодейство = дьявольское колдовство = ересь» и замкнулся треугольник, внутри которого вскоре запылали костры инквизиции.

Позднее, в XIV в., деятельность инквизиции против колдовства была упорядочена как в теоретическом плане, так и на практике. В процессах над тулузскими ведьмами 1330–1340 гг. впервые было произнесено слово «шабаш». Имея опыт борьбы с катарским дуализмом, инквизиторы Лангедока под пыткой вынудили обвиняемых к признанию и противопоставили истинной Церкви ночную антицерковь, которая поклоняется Сатане, принимающему козлиное обличье, отрицает Христа, оскверняет облатку, нарушает спокойствие кладбищ и предается оргиям. Дьявольские сборища, против которых в XIII в. выступал Конрад Марбургский, теперь получает одиозное название «шабаш». Несколькими годами позже — в 1376 г. — Николау Эймерих в течение 12 лет исполнявший должность генерального Инквизитора Арагона, записал и упорядочил опыт своей деятельности в виде руководства для пользования собратьев по вере.

Его «Руководство инквизитора» напоминает «Крепость веры» ярого антисемита Альфонсо де Спина. Эймерих считает, что гадание на картах и по линии судьбы на руке не является еретическим действом. Ересью считается все, что связано с демонами. Поклонение им на шабашах или в других местах считается культом единого бога, если же в них видят божественных посредников, то это культ святых. Заклинание силами ада также еретично, при этом используются магические знаки, фигуры и действия. Таким образом, все было готово для начала охоты на ведьм: разрешение получено, процедура упорядочена, преступления уточнены. При этом все смешалось — ведьмы, катары, колдуны, вальдейцы. Смешение ереси и колдовства привело к тому, что в зависимости от места и времени обвиняемые преследовались как религиозными, так и светскими судами. В конце XIV и в течение XV века растет число процессов над колдунами и трактатов, осуждающих колдовство. Оба фактора взаимосвязаны, так как теоретические произведения дают импульс преследованиям, которые, в свою очередь, являются для первых источником фактического материала. Посчитано — и цифры явно не завышены, — что в Европе в период 1320–1420 гг. было 12 процессов над ведьмами, которые велись инквизиторскими трибуналами, и 24 дела, которые слушались в светских судах; в период 1421–1486 гг. (дата выхода в свет «Молота ведьм») было 34 процесса в инквизиторских судах и 120 — в светских. В 1387 г. 67 колдунов и колдуний были приговорены в Каркасоне к сожжению на костре «за магию и преступления, связанные с ересью вальдейцев, альбигойцев и бегинов».

Жан Делюмо. Рост страха// Ужасы на Западе. М.: Голос, 1994.

iБорьба с «ведьмами» и первоначальное накопление

Выше были приведены 4 материала, показывающих разные стороны преследования «ведьм» в Европе, достигшего максимума в раннее Новое время: что было их побудительным мотивом, что стало движителем, что, наоборот, фактором противодействия. Все они демонстрируют  антиисторичность (увы!) популярной у западных левых концепции Сильвии Федеричи («Калибан и ведьма. Женщины, тело и первоначальное накопление»), согласно которой преследования «ведьм»

а) возникли вследствие развития капитализма в Европе,

б) обслуживали это последнее, исключали женщин из общественного производства, загоняя террором в роль только матери-домохозяйки. Однако данные, как это было в действительности, показывают, что все причинно-следственные связи в концепции Федеричи выстроены на песке и не могут быть проведены без насилия над фактами. 

zeucYAsZccEНа деле преследование «ведьм» родилось вне всякой связи с капитализмом из чисто средневекового явления, преследования еретиков (в первую очередь вальденсов и близких к ним сект, в зоне распространения которых преследования ведьм были наиболее яростными — в отличие от центров возникавшего капитализма). Не будучи способна победить ереси в богословском диспуте, церковники стали приписывать им разного рода аморалку, из этой грязи родились обвинения в колдовстве, спаянном с сексуальными преступлениями. Под них уже подпадал любой, потом и любая, их поиск с признаниями создавал нужную общественную атмосферу — и заверте…

Но именно там, где капитализм лучше всего делал свою культурную работу, способствовал рациональности, правовым процедурам в рассмотрении обвинений, где в этот процесс вмешивались университеты, с одной стороны, и централизованное государство, с другое, — там это кровавое колесо сдерживалось по максимуму, преследования заканчивались, не успев разгореться. Прогрессивность капитализма сравнительно с предшествующей формацией и состоит в общем прогрессе рациональности и государства, требовании доказательности обвинений и уместности преследований. Все это не только не уместно, но прямо невозможно в средневековье, при капитализме же делает любые преследования и формы угнетения «более убедительными» для масс (в смысле доверия к стигмам и обвинениям, готовности массы проникнуться ими и в преследовании поучаствовать), одновременно сокращая число «побочных» и «случайных» жертв.

Все центры охоты на ведьм периферийны по отношению к развитию капитализма, в центрах его развития (Италия, Франция, даже Испания) она была быстро пресечена. Протестантские богословы первыми выпустили труды против охоты на ведьм, авторы их католических аналогов принуждались к покаянию. А больше всего женщин борцы с «ведьмами» убили в районах недоразвития капитализма, вроде Германии, и это никак не уменьшило их роли в общественном производстве, бывшей высокой, часто почти равной мужской до 19 века. Ограничение социальной функции женщин производством наследников произошло только тогда, шло в первую очередь в буржуазных классах, и вне всякой связи с давно кончившейся борьбой с «ведьмами». С другой стороны, сокращение возможностей производственной активности горожанок (весьма значительных в Высоком Средневековье, включая членство в цехах, отдельные женские цеха)  началось ещё в средневековье, после т.н. «демократических революций» 14 в., и шло весь 15 век, т.е. ещё до максимального паркосизма «борьбы с ведьмами» и вне какой-либо связи с деторождением. Всё это показано в классическом марксистском труде Райнхарда Зидера «Социальная история семьи«, который г-же Федеричи следовало бы знать.

-C7C9qvu-A4Совсем убийственен для еë концепции 4й материал, показывающий что обвинения в ведовстве (часто успешные, губящие своих жертв) были способом борьбы населения с «первопроходцами капитализма», разрушавших социальную солидарность, наживавшихся за счëт общей беды (особенно нетерпимой ввиду роста лишений в период раннего капитализма, также как дисциплинарного насилия властей в отношении женщин и низших классов»). Герои первоначального накопления были врагами местного общества, их преуспеяние естественным образом связывалось со службой нечистой силе (кроме обычного восприятия эксплуататора как вампира). Обвинения в колдовстве были более чем уместным способом свести с ними счëты, да и биографии этих гг. давали к тому основания. Они же могли отбиваться, зачастую успешно: «Старую Нойманшу» в ведовстве обвиняли трижды, два раза это кончилось смертью самих обвинителей, на третий её спасли деньги и связи. Умерла она, пережив 5 мужей, и каждый раз смогла приумножить доставшееся от них состояние, и это богатство  обеспечило взлёт князей Шварценбергов.

манша

Старая Нойманша

Фактически это было антикапиталистическое сопротивление низов, прекратившееся, когда к 18-19 вв. европейский капитализм сделал свою работу, они перестали быть только жертвами новой формации и стали еë агентами, отчасти выгодополучателями — как Зидер показывает для кустарей, работающих на раздаточном материале, и ряда других профессий. Похожим способом — только с прямо противоположной целью — разного рода «бывшие» использовали вакханалию обвинений в «троцкизме», «шпионаже», «вредительстве» 1937, 1938 и прочих годов для уничтожения лучших делателей и активных попутчиков Октябрьской революции. И наоборот, тогдашние поиски «врагов народа» основаны на той же причине, родившей «борьбу с ведьмами» — страхе перед буржуазной реставрацией, потом интервенцией, при отключении в силу ряда обстоятельств после 1.12.1934 г. всех предохранительных клапанов институционального и интеллектуального характера, рождённых как раз в Новое время. В этом отношении СССР как бы провалился в «осень средневековья» (или, точнее из-за наследия старой России не вполне из неё вылез — это как раз случай, когда мёртвый хватает живых).

Когда капитализм победил не только в базисе, но и в надстройке (на континенте западнее Эльбы и южней Будапешта в 18, восточнее — лишь в 19 веке), положение женщин значимо ухудшилось сравнительно со средневековым, но утверждения, что ведовские процессы и окружающая их истерия стали инструментом подобного ухудшения ложны, а отчасти и лживы.

Переходя от содержательных суждений к оценочным, замечу что труд г-жи Федеричи реакционен, т. к. предаëт историческую истину, чтобы снискать эмоции еë референтной группы, и ключевое для всякого левого (не говоря уж — марксиста) понятие прогресса. А прогрессивность капитализма вполне очевидна и в этом вопросе — «осень средневековья» родила преследование ведьм, заря капитализма их пресекла как только развились присущие ему институты — университеты, учëное сословие юристов и медиков, служащее централизованному государству, культивирующему порядок и рациональность, всë то что принято называть Просвещением. Сочувствие жертвам первоначального накопления как и последующих форм угнетения, законно и правильно, однако оно не должно строиться на идеологической лжи, особенно если кладëтся в основу нынешней левой политики. Ибо нельзя играть в шахматы с помощью добрых намерений; злых, впрочем, тоже.

Чем больше в стране было остатков феодализма (раздробленность, чеканка собственной монеты, полновластие мелких владельцев) , тем больше там было демономанской истерии. Квазинаучное обоснование охоты на ведьм — следствие тëмной стороны возрождения — некритичного увлечения неоплатоническим оккультизмом, в рамках которого мир наполнен духами, что христианами однозначно прочитывалось как «бесами». Говоря о народных сектах, Федеричи некорректно экстраполирует взгляды только одной из них, причëм исчезнувшей задолго до рассматриваемой эпохи — катаров (в противоположность вальденсам и другим протопротестантским сектам) на все прочие, хотя они не осуждали, а благословляли деторождение, 1 заповедь никто ведь не отменял. Ранний капитализм ничем не отличался от предыдущих эпох в плане принуждения к роли матери, а сколько-нибудь развитые механизмы контроля (врачебный осмотр с прослушиванием стетоскопом, и следующее отсюда сохранение правильной беременности, преследование неправильных) появились лишь с развитием медицины в 19 веке. Ещë в 18 женщины легко скрывали беременность до самого факта рождения, и это сокрытие с охотой на ведьм не было связано. См. Линн Абрамс. Формирование европейской женщины новой эпохи. 1789-1918. М.: Изд-во ГУ-ВШЭ, 2011. Серия исследований культуры. С.125-126.

В концепции Федеричи есть моменты, граничащие с откровенной паранаукой; увы, распространённые среди западных леволибералов и левых феминисток. Её утверждения, что «ведьмы» отправляли языческий культ плодородия, недобитый церковниками, заставляют предположить, что она рассматривает «ведьм» не как невинных жертв расправ, обусловленных предрассудками, а как действительное движение «за более справедливое общество». Однако нельзя объяснять непонятное через неизвестное, а подобные представления до сих пор не подкреплены фактами: историк не имеет права утверждать ничего, что не отложилось в источниках, а уж тем более делать выводы на основе предположительного, а не фактического.

Участие части женщин, проходивших по ведьмовским процессам, также в волнениях социального характера, не имеет отношения к делу, наличие «женской сети сопротивления» (власти мужчин, капитализму, социальной несправедливости вообще) надо доказывать напрямую. Историк заметил бы, что у женщин — как и мужчин — мыслей о подобном сопротивлении в нерелигиозной форме до 19 века не было и быть не могло, за отсутствием руководящих идей, рождённых как раз Веком Просвещения (последняя, венчающая все предыдущие — марксизм).

Прямая ложь Федеричи — представление охоты на ведьм как единого явления, с общей причиной, одним руководством («своими» господствующими классами и т. д.). Однако наличие подпольных обществ вроде бенанданти (итал. «идущие на благое дело»), самостоятельно убивавших ведьм и колдунов, но преследовавшихся инквизицией (!) как ведьмы (отчасти потому что их члены приписывали себе сверхестественные способности, вроде превращения в животных, и следовали аграрному культу, основанному на метафоре борьбы зимы с летом, где зимой были ведьмы), показывает наличие сугубо различных причин и мотиваций в рамках одного процесса.

Стремление клерикалов демонизировать реальных и мнимых еретиков (и в первую очередь исходно мужчин), связав их со злыми силами и очернив аморалкой, нужно анализировать отдельно, народные суеверия — отдельно, попытки поверивших обвинениям и охваченных страхом людей использовать их против «первопроходцев капитализма» (начав с тамплиеров) или, наоборот, разного рода изгоев общества (прежде всего иудеев и обитателей Двора чудес, енишей, каготов, цыган и пр.).

Из: "Демографическая история Европы"

Из: «Демографическая история Европы»

К 17-18 векам европейцы стали достаточно цивилизованными, чтобы растущей заботой о себе постепенно снижать риск смерти от инфекционных болезней, в том числе детских (хотя сильно отставали здесь от китайцев с японцами — скажем, направленно кипятивших воду для питья). Численность населения Европы со второй половины 17 века впервые стало ускоренно расти, несмотря на отсутствие роста экономического (составлявшего доли процента до индустриальных революций — сперва в Англии, потом и на континенте), и одновременное ухудшение продовольственной ситуации, достигшей дна именно в эпоху Великой Французской революции и именно в Англии и Франции. См. Массимо Ливи Баччи. Демографическая история Европы». Спб, Аlexandria, 2010, рис.1.1, табл.1, разделы 1, 3, 4).

Снимок экрана 2015-08-24 в 17.37.04

Из: «Homo sapiens: история болезни»

Наклон кривой роста численности европейского населения в среднем одинаков во все века, т.е. резкая интенсификация  охоты на ведьм в отдельные периоды не увеличивало скорость роста по сравнению с эпохами, когда этого почти не было. А вот сопряжённые с ними войны и эпидемии вроде Тридцатилетней создавали локальные плато на кривой общего роста. Все эти данные — как и представленные ниже — полностью опровергают рационализации Федеричи и легко доступны всякому образованному читателю, показывая (как и нижеследующее) что для авторки любимые идеологемы намного важнее фактов.

По этой причине рост населения рассматривался не как благо, но угроза проедания национального дохода бедными, «плодящими нищету» (и данная точка зрения осталась влимятельной сильно потом, став в рамках т. н. мальтузианства способом стигматизации бедных). Сам такой человеческий тип появился именно благодаря прошлым успехам в выживании, и следующему от сюда росту населения: в средневековье при ухудшении условий существования люди просто снижали брачность, почему рождаемость была сравнимой во всех общественных классах, увеличиваясь в благополучные годы и сокращаясь в плохие. Поэтому в Средневековье жили меньше, чем в римско-эллинистическую эпоху, и в первую очередь в притягивающих население и быстро растущих городах: с приходом капитализма это стало меняться, именно с 17 века среднеожидаемая продолжительность жизни (СОПЖ) стала расти во всех слоях общества, несмотря на отдельные всплески смертности в войны и эпидемии.

Уменьшение численности населения Священной Римской империи в течение Тридцатилетней войны. Источник : Franz G., Der Dreissigjiihrige Krieg und das Deutsche Volk, Jena, 1943.

Уменьшение численности населения Священной Римской империи в течение Тридцатилетней войны.
Источник : Franz G., Der Dreissigjiihrige Krieg und das Deutsche Volk, Jena, 1943.

См.например, книги Александры Бужиловой «Homo sapiens: история болезни» (в особенности табл.1.1.2) и Ю.Л.Бессмертного «Жизнь и смерть в средние века». Во второй на примере демографической истории Франции 16-18 веков не только показано наличие «демографических циклов (с 1564 г. и до Революции их было не менее 13-14), но и прослежен их механизм. Их любят называть «мальтузианской ловушкой»: город до промышленной революции имеет достаточно замкнутую, не развивающуюся структуру профессий, поэтому, мол, не может пристроить демографические излишки сельского населения, отчего оно в массе мрёт, земли снова становится много и всё повторяется заново. Оказывается, нет, механизм падения численности на нисходящей фазе цикла иной, не за счёт увеличения смертности, а за счёт сокращения воспроизводства, и не в сельской местности, а в городах.

Причём посредником в сокращении воспроизводства было сокращение брачности в низших ремесленных слоях города, и в тех возрастных классах, что давали максимум вклада в воспроизводство. Удорожание продуктов, следующее за сельским переселением, вызывало распад или необразование семей в городах c с соответствующим сокращением воспроизводства, причём уменьшение числа брачных ячеек строго следовало за уменьшением числа ячеек производственных, от ухудшения конъюнктуры (источник).

Отрицательная связь детности с «высотой положения» на общественной пирамиде устанавливается именно и только при капитализме, впервые заинтересованном в воспроизводстве рабочей силы больше, чем в захвате территорий для грабежа природных и прочих богатств. Да и вообще, для человека как вида рост популяций определяется именно «сбережением народа» — ростом среднеожидаемой продолжительности жизни (СОПЖ) средствами общественного и научно-технического прогресса, а не индивидуальным размножением.

Увы, не будучи биологом, авторка о сëм остаëтся в неведении. Так или иначе, к 18 веку бедняки стали жить и «плодить нищету», за что были заклеймены Мальтусом и прочими антинаталистами, начиная с маркиза де Сада, лучше других высказавшего «дух капитализма»:

«В таких идеальных условиях строгого контроля над рождаемостью правительство могло бы легко контролировать число своих защитников, и в стране не было бы городов, кишащих тысячами нищих, которых приходится подкармливать в голодные годы. Польза от такого гуманного средства будет еще больше, если учесть, что не придется убивать детей в чреве матери или, хуже того, после рождения»

«Жюльетта, или успехи порока».

И наоборот, все жившие в большем или меньшем, но достатке, рассчитывавшие передать накопленное по наследству, перешли к внутрисемейного планирования рождаемости, с которого и надо отсчитывать современный тип воспроизводства населения (во Франции это вторая половина 18 века). Это верно даже для таких отсталых окраин, как Вандея.

«…Общая система «естественного» контроля численности населения претерпела при Старом порядке значительные изменения. Смерть, как главный регулятор устойчивости микросоциума, постепенно оттесняется более «интеллигентной» стратегией на базе аскетичности, как нельзя лучше гармонировавшей с доктринами пуританизма и янсенизма (поздний брак, вынужденный целибат слуг и наемных рабочих, противодействие повторному браку вдов, контрацепция)227. Действительно, сложные виды хозяйственных единиц, экономический кризис, малоземелье удерживали образование молодых семей, вели к перестройке сексуальных отношений228. Возраст супругов постоянно повышался (у мужчин около 26 лет и старше, у девушек — 23 дет), способствуя повсеместному распространению вне- и добрачных связей; развивалась узаконенная и тайная проституция.

В 1630-1670 годах кюре Бокажа в целом зарегистрировали от 1 до 2% младенцев, появившихся на свет до венчания родителей2251 . С 1750 по 1769 г. около 10% первенцев принимали крещение спустя лишь полгода после свадьбы (против 4,3% для начала столетия)230. В последние десятилетия перед Революцией «постыдные» практики все больше концентрировались в городах и одновременно приобретали иное содержание. На смену сожительству приходит адюльтер.

Отныне (!) отцы очень редко признавали свое «нелегальное» потомство и узаконивали взаимоотношения; напротив, большинство незамужних матерей оставались одиночками В целом за 1750—1789 годы процент незаконнорожденных остается незначительным (0,6% Плэн, 0,8—0,9% в Бокаже), ниже общефранцузского (более 1%), однако скрывает немаловажные особенности. Во-первых, «пик» синусоиды приходится на 1770—1789 годы, и цифра, следовательно, увеличивается до 1,4%. Во-вторых, анализ не может претендовать на объективность без учета доли подкидышей. Беременные девушки часто скрывались в городах и по истечении необходимого срока возвращались домой, оставляя «случайных» детей у дверей приютов и больниц. Не удивительно, что показатель девиантности в урбанизованных центрах достигает 1,6% (Дюсон, Монтэпо, Сент-Эрмин), и при исключении найденышей опускается до ОД—0,5%231…..общий процент [роста населения] колебался от +16 до +1% (1691—1790)».

Елена Мягкова. Необъяснимая Вандея»: сельский мир на западе Франции в XVII — XVIII веках. М.: Academia, 2006. 281 c.

Но именно в этот момент во всех странах бурного развития капитализма видим исторический минимум прав женщин — и социальных, и репродуктивных, и имущественных, при полном подчинении их роли матери, даже в имущих классах! См. главу «Мать и материнство» в «Формировании европейской женщины новой эпохи».

Характерно, что Мальтус, не вписывающийся в концепцию Федеричи, в «Калибане и ведьме» не упомянут вовсе, хотя говорится про «мальтузианский кризис». Восприятие демографического взрыва как проблемы и угрозы обществу связано именно с капитализмом, социальный расизм этой формации направлен именно против бедняков. Не можешь обеспечить себя и семью, не надо тебе жить и размножаться, » Нет права на еду» как отлила в граните несравненная Новодворская. Средневековое отношение к бедным совершенно иное — они благая возможность богатым Лазарям спасти свои души раздачей милостыни; в бедности могли видеть проблему, но никогда порок, требующий преследования. При этом средневековое представление о ограниченности благ и экономике как игре с нулевой суммой в раннем капитализме сохранялось – от «драконьих ведьм» до Мальтуса, то есть даже рациональных резонов стимулировать население размножаться у господствующих классов не было.

Псевдорационализм Федеричи обратной стороной имеет иррационализм, враждебный науке и разуму (диалектика!). Не случайно частью «сопротивления капитализму» у неё оказываются и бунты толпы против анатомирования умерших (с. 179-180), как нынешние российские либералы «укореняют» свою борьбу с вакцинированием от коронавируса и соблюдением прочих мер предосторожности в российских холерных бунтах 1830-х и 1890-х гг. Фактически она зеркалит взгляды консерваторов на аборты, разводы, внебрачный секс, сексуальные девиации и пр.: мол, если всё это запретить, рождаемость возрастёт (такую мотивацию она приписывает высшим классам). Однако наука показывает, что всё прямо наоборот.

Антинатализм Федеричи представляет из себя «корпоративный феминизм», объективно излагающий идеологию господствующего класса современных развитых стран, не особо заинтересованного в том, чтобы низшие слои размножались ( = рабочая пчела должна быть бесплодной, чтобы сосредоточиться на труде на господина).

Наконец, она идеализирует картину мира, основанную на магическом мышлении и культе природы, на язычестве, в противовес рационалистической картине мира (её рассуждения на с. 175-177 «Калибана…»), на основании того, что магическая картина мира затрудняла становление капитализма. Но между тем уничтожение ведьм и в рамках магической картины мира было абсолютно «обоснованным» — не случайно охота на ведьм и колдунов была исходно языческим обычаем, с которым христианскую церковь боролась (см. например Саксонский капитулярий Карла Великого, велящий казнить за убийство ведьм). Более того, сатанинская истерия и демономания раннего Нового Времени отчасти была откатом к магическому мышлению (только уже «изысканно-интеллектуальному» — и потому способному убить несравненно больше — а не плебейскому) сравнительно с более рационалистическим в этом плане классическим Средневековье. Тем самым расписываясь в антирационализме — наиболее отвратительном качестве современного мира, позволяющем определить его как «новое средневековье».

См. также глоссы к отделным местам «Калибана и ведьмы»

На фактах об активном участии женщин в протестах низов (КиВ, с. 154-155) Ф выстраивает концепция «женского сопротивления капитализму» вплоть до идеи того, что якобы те, кого жгли как ведьм, были не жертвами клеветы, а чуть ли не лидерами антисистемной борьбы низших классов.

Женщины наряду с их мужьями поневоле вовлекались в протесты низов, поскольку социальные бедствия касались всех, а ввиду семейного угнетения всего больше били по ним1. Также правительственные войска с меньшей вероятностью устроили бы резню толпе, в которой присутствовали женщины. По той же причине, в протестах участвовали и дети, уж то точно не могущие быть организаторами (о чём упоминает сама Ф. в противоречие с собственной теорией — не в первый раз).

Ф считает, что противопоставление разума и тела, одушевленного человека и неодушевленной природы как ресурса, обеспечило превращение в подобный ресурс женщин, рабочего класса, маргиналов (бродяг), а также народов Третьего мира, — для чего, как вычитывается из КиВ, и выдвигалось «людьми пишущими» (с. 168-172).

Противопоставление души и тела, «души разумной» и «души желающей» (которое мы можем найти как у Аристотеля, так и в вавилонском «Разговоре Господина и Раба») куда старше социальных коллизий раннего Нового времени. Оно восходит как концепция ещё к рабовладельческих обществам Древнего мира, а к средневековью стало общим местом в рассуждениях (см. Давид Гребер «Долг2»).

Ф. упирает на бэконовское сравнение научного познания природы («женственной» по сути) с её «пыткой» и «изнасилованием» (нас. пример, с. 247-248)

Бэкон не единственный использвавший метафоры для обоснования новорождённой науки3. Метафоры «разгадывания загадок» природы и «расшифровки её тайн» (столь нелюбимое авторкой «расколдовывание мира») встречались гораздо чаще, какое из них стало руководящим для самих учёных или «большого общества», требует специальных исследований, Ф. не проведённых. В любом случае, подбор подтверждающих примеров к теории (вместо тестирования её качества на возможных опровержениях) — довод «против» неё, а не за.

Ф., что магу мужского пола смерть грозила в гораздо меньшей степени, «с немногочисленными рисками» (с. 263).

Это прямая ложь, не нуждающаяся в комментариях, особенно учитывая, что даже и по ведовским процессам проходили в том числе и мужчины, и даже у ученых магов-демонологов проблемы с властями были.

Ф. «эскалации военных действий против исламского мира» после битвы при Лепанто (с. 78-79).

На деле сама битва при Лепанто была частью войны, инициированной османами (как и в целом мусульманское наступление на Европу в XVI веке4). Исламо-христианское противостояние началось гораздо раньше, причём как национально-освободительное движение европейцев против многовекового давления исламской колонизации, проникавшей на пике своих побед даже в Южную Францию. Причём то и другое равно шло под религиозными лозунгами5.

Ф. пишет о массовом использовании европейцами мусульманских рабов (там же).

Однако марксист должен показывать всю палитру. Ф молчит, что в «мире ислама» труд рабов (массово вывозимых из Южной и Восточной Европы, Причерноморья, потом и тропической Африки) максимально использовался с момента его возникновения, насколько позволяло развитие производительных сил (почему зависимый капитализм это подстегнул, а не прекратил, как в Европе). С расцветом пиратства в странах Магриба (отчасти бывшего местью за преследования мусульман в аль-Андалус со стороны спасшихся) захват европейцев в рабство стал массовым. Рабы, в те же годы используемые европейцами, это куда больше «негры», чем «мусульмане» — их колониальные захваты в Африке уже начались.

Ф. риторически спрашивает: «Мог ли заговор Калибана иметь другой исход, если бы его участницами были женщины? Если бы заговорщиками были не Калибан, Тринкуло и Стефано, а мать Калибана Сикоракса, могущественная алжирская ведьма, которую Шекспир прячет на заднем плане своей пьесы» (с. 131)

Такая риторика даже в художественном произведении не очень уместна, а научному тексту просто вредит. В попытках честно ответить на этот вопрос читатель немедленно вспомнит, что обладающая силой и властью алжирка в ту пору была бы отнюдь не мифической ведьмой (благо «ворожеи не оставляй в живых» ислам чтит не менее христианства), а вполне реальной сутенершей, держащей публичный дом с рабынями, захваченными в Европе. Так ради политкорректных штампов современной левой авторка, не задумываясь, предаёт ту самую солидарность с угнетёнными женщинами, которой так пылко клянётся по всему тексту

Пересказывая сюжет шекспировской «Бури», Ф. называет Тринкуло и Стефано, вступающих в заговор с Калибаном против особ «голубых кровей», «мореплавателями, европейскими пролетариями» (с. 129).

На самом деле Тринкуло шут, а Стефано – дворецкий.

Ф. выдаёт катарское осуждение половой жизни и/или деторождения за норму для всех еретических сект, а всех преследуемых Церковью еретиков считает сопротивлением классовому гнёту со стороны низов. То и другое неверно.

Плебейские ереси, действительно бывшие революционным движением низов, неизменно сочетали равенство женщин и мужчин (а то и женское лидерство), однако смотрели на вопрос размножения также, как и майнстримное христианство. Настроенные антинаталистски катары не посягали на существующий социальный порядок, почему феодалы Лангедока (вполне католические) их защищали от «крестоносцев6«. Амальгама равноправия женщин и антинатализма возникла только недавно в современном западном обществе, её применение к Средневековью — анахронизм

КиВ представляет преследование «ведьм», как осуществлявшее сверху, и противостоящее «народному язычеству»

На окраинах и в захолустьях Европы, где «народное язычество» (где вера в существ низшей мифологии) было живо7 (сравнимо по силе и убедительности с верой в Христа и святых – в некоторых случаях даже для официальных судей) оно выступало отнюдь не противником, но союзником этой последней, в том числе при преследовании ведьм и, шире, вообще по проблеме положения женщины8 (слуги, ребёнка, батрака, других зависимых или угнетённых9).

Ф отказывается от рассмотрения реального мировоззрения и ценностей господствующих классов той эпохи (их веры, надежд, страхов, их действительных знаний и представлений), одновременно приписывая им «экономическое мышление», способность к планированию и другие ухватки нынешних господствующих классов.

Это антиисторизм, недопустимый для учёного и невозможный для марксиста. Как хорошо писал великий русский историк М.Н. Покровский (даже если и сам временами отходил от написанного):

«…поскольку история есть наука конкретная, и вся ценность «исторического подхода», на котором так настаивал Ленин, состоит именно в учете непосредственно фактической стороны дела. Чем лучше мы знаем факты, тем точнее будет наша формулировка и тем увереннее будет практический метод наших действий.

По мере все более и более близкого знакомства с фактами, отношение к тем или другим деталям не только может, но и должно меняться. Кто вздумал бы, на основании предвзятой точки зрения, навязывать истории то, чего не было, погрешил бы сразу и против ленинизма, и против исторической науки. Иначе, впрочем, и быть не может, поскольку ленинизм и требования строгого научного метода вполне совпадают»

1Меньший риск немедленной расправы как причина инициирующей роли женщин в народных бунтах фиксируют все исследователи социальной истории того времени: Делюмо в посвящённой этой проблеме главе «Ужасов на Западе» и — для более позднего времени — Джордж Рюде в «Народных низах в истории» и Райнхард Зидер в «Социальной истории семьи…». Ту же самую роль играли те отдельные представители духовенства, что примкнули к повстанцам, о чём Ф. по понятной причине умалчивает.

2Почему Боруху Спинозе, сформулировавшим — вот это действительное новшество — идею деятельности, как единства интеллекта и аффекта, приходилось данную точку зрения опровергать, тем более что ещё в 16 веке она приобрела завершённость и «застыла», как схватившийся гипс, в виде картезианства.

3Конкретно у Бэкона эта метафора связана с преемственностью идей, существующей в его обществе от средневековья (идущее от св.Фомы деление реальности на пассивную материю и активную форму, придающую вещам характерный образ и определяющую их сущность, почему исследование — всегда розыск на предмет их разделения в конкретных вещах, чтоб потом, поняв способ «оформления» данной материи при рождении данной конкретной вещи, воссоздать её) и с конкретными социальным обстоятельствами жизни. Фрэнсис Бэкон: 1) работал судьей, 2) в правление Якова I, инициировавшего преследования «ведьм» (а он ему намеренно льстил).

«Таким образом, выражения, использованные Бэконом при изложении метода исследования природы, – «vexations of art» («vexationes artium»), «straitened and held fast», «manicis comprehensum vinculis constringeret», «bonds and handcuffs» («vincula et manicae») и т. п., – показывают, что источником (или одним из источников) его, по выражению К. Мерчант, «strong interventionist approach to extracting the …secrets of nature», являлась юридическая практика, к которой он имел непосредственное отношение в силу занимаемых им должностей». Неотъемлемой частью юридических процедур в домодерновом обществе – ещё ДО охоты на ведьм – была судебная пытка, пытка как дознание.

Настоящий учёный не стал бы умалчивать о таком конкурирующем объяснении, а проверил б его; настоящий марксист проверял бы его в первую очередь, чтобы, буде оно подтвердится, держаться именно и только его.

4Неслучайно её полное название «третья битва при Лепанто». В отличие от символических (усиливавшихся тем сильнее, чем больше прошло времени), военные последствия битвы были ничтожны, и в целом войну христианская коалиция проиграла.

5Вообще, современные левые — как, увы, и классические марксисты ранее — в оценке многовекового противостояния «христианского мира» (католической, в куда меньшей степени протестантской Европы) и «мира ислама» (сначала арабского, потом тюркского, потом турецкого) стесняются применять собственную теорию, автоматически следуют принципу актуализма, который при сколько-нибудь тщательном рассмотрении неизменно обманывает. Если в 19-20 веке страны ислама отстали в развитии и стали объектом колониальной экспансии европейцев (хотя до 1830-х гг. исламские работорговцы в массе захватывали не только негров, но и жителей юга Европы), то крестовые походы и европейско-турецкие войны, случившиеся на 800 и 400 лет ранее, они посчитали предтечами современного колониализма.

На деле всё прямо наоборот: в раннем средневековье «мир ислама» представлял собой культуру, Европа — отсталость и дикость, с естественно следующим отсюда военным превосходством и колониальной экспансией первого. Она привела к захвату Испании, юга Франции, юга Италии, других территорий Европы, с гораздо более интенсивной эксплуатацией трудящихся классов, чем в формационно отсталых христианских странах (в том числе с большей долей худшей её формы — «производственного» рабовладения), стигматизацией немусульман специальной одеждой и метками (т. н. гияр — араб.отличительный знак), осквернением св.мест и преследованиями паломников вопреки своим собственным представлениям о зимми и т.д.

Крестовые походы европейцев (совместно католиков, православных и армян) стали национально-освободительным движением, направленным против религиозного угнетения вместе с эксплуатацией (хозяйство тогдашнего «мира ислама» было много более рыночным, экономика — куда более денежной, чем в Европе, почему этика практически соответствовала протестантской, а технические инструменты будущего капитализма, вроде двойной записи в бухгалтерии, заимствовались именно оттуда — вместе с различными достижениями науки, искусства, культуры быта etc). Так восстание Маккавеев некогда было ответом более эгалитарного общества против эллинизации, бывшей проводником куда более интенсивного угнетения, связанного с экономикой «мира эллинизма» — самой денежной и рыночной из докапиталистических. К 19 веку ситуация изменилась, и именно из-за разницы в формационном развитии — распространившись, капитализм вывел Европу вперёд, «мир ислама», отстав (во многом – вследствие с захвата с 11 в. власти кочевыми племенами), законсервировал феодализм, почему с 16-17 в. становится жертвой сперва военного грабежа, затем и колониальной экспансии (в этот момент там обратилось вспять развитие городов и ремёсел). Принцип историзма, обязательный для марксиста, требует в первую очередь видеть эти различия и связывать их со шкалой прогресса-отсталости в формационном плане. Ф., как и многие авторы, увы, «конструирует» бывшее в средневековье по Новому времени — это не марксизм и плохая наука.

Исламофилия левых сегодня настолько сильна, что заставила быть фальсификаторами истории: как хорошо сказал Али Ривзи, автор книги «The atheist muslim», «левые лгут — или ошибаются — насчёт ислама, правые — насчёт мусульман». Что мы и видим на всём протяжении КиВ. В частности, вовсе опущена история мусульманской работорговли, шедшей с 9 века, и для народов Африки (на 400 лет раньше — Руси, Южной Европы, Дикого поля, Северного Кавказа и Закавказья) бывшей лишь несколько менее гибельной, чем европейская.

6На окраине, в Боснии, близкие катарам богумилы стали господствующей церковью, в плане социальной политики ничем не отличавшейся от остальных, хотя никогда не была крупным землевладельцем. Её поддерживали крупные феодалы, в том числе и католики, она не покусилась на обширное землевладение католической церкви — организовывавшей крестовые походы против еретиков, во время которых их массово продавали в рабство. Это так называемая боснийская работорговля через Дубровник и другие торговые города: посредничавшие в ней купцы из Венеции или Генуи массово продавали славянских рабов (сакалиба) мусульманам (!), обычно в аль-Aндалус. Плебейские ереси (те же гуситы или ранние богумилы в Болгарии) в миг победы вели себя совершенно иначе.

7Согласно одной латинской рукописи конца XIV века, в Уэльсе сохранялся обычай испрашивать у Гвина (персонаж валлийского фольклора – исходно бог загробного мира, а позднее — король эльфов и фей) разрешения, прежде чем войти в лес: валлийские «ворожеи» обращались «к королю Благосклонных духов (Eumenidium) и к его королеве» со словами:

«Гвин ап Нудд, живущий там, в лесу! Ради любви возлюбленной твоей дозволь нам войти в твое жилище!».

Eumenidium — тот же корень, что «эвмениды» («милостивые»), «именование наоборот» фурий.

8Поэтому «ведьмы» становились жертвой расправы со стороны отнюдь не только официальной церкви, но и (как показывают примеры бенанданти или финской охоты на «ведьм» в 17 веке) носителей ещё языческих «антиведовских» суеверий, существовавших до начала преследования «ведьм» церковью и даже до прихода христианства. Представление неудач, горя и бедствий следствием колдовства, с попыткой при учащении таких случаев в первую очередь найти и убить колдунов — общее место социальной психологии всех первобытных народов, где всё случившееся имеет цель и умысел, и этот взгляд сполна сохраняется во всех мировых религиях. «Ворожеи не оставляй в живых», образующее амальгаму с бытовым магизмом — их общее место.

9На северо-западе Европы обвинённые в сношениях с дьяволом могли себя защитить, сказав, что имели дело с эльфами.

«На севере Англии люди, обвиняемые в ведовстве, порою заявляли, что действовали по наущению эльфов, а не дьявола. Дьюрант Хотхэм и Уэбстер описывают, как человек, привлеченный к суду за чародейство, предложил судье сводить его на эльфийский холм, из которого он получил снадобье, которым пользовал. Судья отнесся к его доводам скептически, но присяжные отказались признать подсудимого виновным. Дьюрант Хотхэм во введении к своей «Жизни Якова Бемена» в 1654 г. первым упоминает об этом деле:

Жил да был, как я достоверно узнал из рассказов в этих Краях, человек, задержанный по подозрению в Ведовстве. Был он из тех, каких называют белыми ведунами – таких, которые совершают Исцеления средствами, недоступными Пониманию и Здравому смыслу наших обычных врачей, а производят их, как считается, и в некоторых случаях не без оснований, вспоможением Духов, которые милостию своей, собственно, и даровали нам некогда все Науки, что противно нашему Гражданскому Закону, каковой видит в них опасность, обман и редко что-либо иное, нежели дьявольский Сговор с целью обменять свою Душу на помощь оного Духа, славного своим Шарлатанством. Снадобьем этого человека был белый порошок, который, по его словам, заполучил он от Эльфов, в холм которых он стучался троекратно, холм тогда раскрывался, и в нем он встречался и вступал в общение со зримыми существами; он предлагал также любому из присутствующих Джентльменов отправиться лично или послать своего слугу с ним вместе, он же проводит их туда и покажет то место, где выучился он своему искусству, и тех учителей, у которых его выучил.

Спустя двадцать три года Вебстер опубликовал «Разоблачение мнимого ведовства» – книгу, сыгравшую в то время, быть может, самую значительную роль в исключении ведовства из Книги Криминального Статута. Вебстер цитирует Хотхэма, упоминающего этот казус, и дополняет его своими авторитетными комментариями, поскольку он лично присутствовал при допросе обвиняемого.

К сему я добавлю лишь следующее: что сего человека обвиняли в призывании и вызове нечистых духов; это был человек весьма простой и темный, по всеобщему мнению; и до последнего времени он был весьма беден, но вдруг обзавелся кое-какими средствами на содержание себя, Жены и нескольких детишек, через исцеления при помощи своего белого порошка, каковые исцеления были подтверждены неоспоримо; и когда Судья опросил его, откуда у него этот порошок, в ответ он рассказал такую историю.

Что однажды вечером, на закате, он возвращался домой от своих трудов, печальный и полный мрачных дум о том, где бы раздобыть еды и питья для своей Жены и Детей, как вдруг встретил прекрасную Даму в дорогих одеждах, спросившую его, о чем он печалится; он ответил ей, что причина в его бедности; на что она сказала, что если он последует ее совету, то она наделит его тем, что поможет ему встать на ноги; на что он ответил, что готов на все, лишь бы это не было противузаконно; она же сказала ему, что ничего противузаконного она не предлагает, а лишь делать добро и лечить хворых; и, строго наказав ему встретиться с ней следующей ночью на том же месте, она покинула его, и он вернулся домой.

На следующую ночь в назначенное ему время он должным образом явился в указанное место, и дама, как обещала, появилась и сказала ему, что он правильно сделал, что пришел, а не то не видать бы ему своего счастья, велела ему следовать за ней и ничего не бояться. С этим она подвела его к небольшому Холму, постучала троекратно, Холм раскрылся, и они вошли внутрь и попали в прекрасный зал, где на дорогом троне восседала Королева, окруженная множеством подданных, и Королева поприветствовала его и повелела Даме выдать ему некоторое количество белого порошка и научить его, как пользоваться оным, что та и сделала, вручив ему маленькую табакерку, полную белого порошка, и научила его давать 2 или 3 грана порошка всем, кто болен, и порошок исцелит их; а затем вывела его из Холма, и они расстались.

На вопрос Судьи, было ли в том месте в Холме, которое он называет Залом, темно или же светло, он отвечал: ни темно, ни светло, а как бы сумеречно; а на вопрос, как он раздобыл еще порошка, отвечал, что когда ему было нужно, он ходил в этот Холм, стучал троекратно и говорил всякий раз «это я пришел, это я пришел», на что холм раскрывался, и вышеупомянутая Дама проводила его к Королеве, и так он доставал свой порошок.» Таков был его честный и бесхитростный, что бы ни думали об этом прочие, рассказ, который он поведал перед Судьей, всем Судом и Присяжными; и, поскольку никаких свидетельств против него не было, кроме тех многочисленных исцелений, которые он совершил, Присяжные оправдали его; и я помню, как Судья сказал, заслушав все показания, что если бы он присуждал наказание, то виновного следовало бы хлыстами гнать из зала суда до самого эльфийского Холма; и что он считает все это заблуждением или же Обманом.»

Катарин М. Бриггс. Сношения с эльфами//Эльфы в традиции и литературе

Примечания

1В 1431 г. в Базеле начал работать собор, члены которого выступили в поддержку главенства собора над папством и даже избрали «своего» папу Феликса V, но тот вскоре вступил в конфликт с собором и вынужден был оставить папский престол. В результате сторонники соборного движения потерпели поражение, победу одержал папский абсолютизм. В 1449 г. собор, перебравшийся к этому времени во Флоренцию, признал нового папу Николая V.

2Эшевен — должностное лицо в средневековом городе, наделенное административными и судебными полномочиями.

3Первый процесс против еретиков на Западе со времён Римской империи и первый костёр после 600летнего перерыва.

4Список обвинений, выдвинутых Инквизицией против тамплиеров, кроме каннибализма и содомии:

- Священники ордена не освящали Святых Даров и искажали формулу мессы;

- они поклонялись некоему коту, который иногда являлся им на их собраниях;

- в каждой провинции ордена имелись идолы, а именно головы (трёхликие, а некоторые с одним лицом) и черепа;

- они поклонялись этим идолам, в особенности, на своих собраниях;

- они почитали этих идолов, как представителей Бога и Спасителя;

- тамплиеры утверждали, что голова могла спасти их и обогатить;

- идолы дали ордену все его богатства [что актуализуется в эпоху раннего капитализма не меньше, чем сексуальные обвинения. Прим.публикатора];

- идолы заставляли землю плодоносить, а деревья цвести;

- они обвязывали головы этих идолов или просто касались их короткими верёвками, которые затем носили на теле под рубахой;

- во время приёма нового члена в орден ему выдавали вышеупомянутые короткие верёвки (или одну длинную, которую можно было разрезать);

- всё, что они делали, они делали ради поклонения этим идолам.

5Оба процесса никоим образом не направлены против женщин. Обвиняемые здесь — мужчины, каноники или монахи, но именно для их обвинения родилась картина «шабаша», дальше ставшая трафаретной (оргия, в том числе гомосексуальная + людоедство + появление сатаны). Иными словами, концепция «шабаша» значительно старше Нового времени и отнюдь не имеет специфически-антиженской направленности.

Об авторе Kaliban