Отделяя зерна от плевел: истоки Второй мировой войны

Print PDF

Майкл Джабара Карлей

Аннотация

В статье на обширном источниковедческом и историографическом материале раскрываются мотивы поведения и конкретные дипломатические шаги руководства Великобритании, Франции, СССР, Польши и других стран в отношении нацистской угрозы в Европе, неуклонно нараставшей с приходом Гитлера к власти в 1933 г. Автор отмечает высокую политизированность данной тематики и полемизирует с адептами возложения на Москву «равной вины» за развязывание Второй мировой войны, прежде всего с британским журналистом Тимом Бувери, выпустившим в Нью-Йорке в 2019 г. книгу «Умиротворение: Чемберлен, Гитлер, Черчилль и дорога к войне». На основе важных архивных документов и свидетельств участников событий профессор М. Дж. Карлей показывает, как использование оппонентами преимущественно только англоязычных источников и литературы, наряду с предвзятостью, приводят к существенным искажениям в понимании и отображении смысла предвоенных событий.

I. С чего все началось

Политика умиротворения в отношении нацистской Германии и предпосылки второй мировой войны давно уже стали предметом горячих споров историков и политиков. Недавно эту эстафету принял лондонский журналист Тим Бувери¹. Размышления об умиротворении начались почти сразу же.

В октябре 1939-го уроженец Великобритании поэт и драматург У. Х. Оден опубликовал в американском журнале «Нью Репаблик» стихотворение, изобличавшее

«десятилетие низкое, бесчестное».

В 1940 году после разгрома французских и эвакуации британских войск из Дюнкерка трое лондонских журналистов опубликовали моментально разошедшуюся полемическую книгу «Виновные» (Guilty Men), в которой критиковали британского премьера Невилла Чемберлена и других участников встречи в Мюнхене за провал подготовки обороны Британии от нацистской Германии (Бувери, с. 216). По другую сторону Ла-Манша журналист, известный под псевдонимом Пертинакс, написал книгу «Могильщики» (Les Fossoyeurs), в которой возложил ответственность за падение страны на «могильщиков» из французской элиты². О том же писал и Марк Блок, французский патриот, историк и издатель журнала «Анналы», казненный немцами в 1944-м, в опубликованной посмертно книге «Странное поражение» (L’étrange défaite)³. Покойный исследователь Жан-Батист Дюрозель говорил об «упадочной» Франции, оказавшейся неспособной защитить себя от нацистской Германии⁴.

 

Список британских, французских, канадских и американских историков, пришедших к аналогичным выводам в объяснении истоков Второй мировой войны, можно продолжать долго. Однако, как это часто случается, исторические оценки меняются, и новое поколение историков усомнились в том, что Францию ввергли в пропасть, а Британию поставили на ее грань представители слепой и прогнившей элиты. Они настаивают на том, что у французского и британского правительств не было ни средств, ни оружия для перевооружения, поэтому они были вынуждены всеми силами оттягивать начало войны. Умиротворение не было проявлением малодушия; оно было «рациональным шагом», необходимым, чтобы выиграть время. В 1939 г. Франция наконец опомнилась и начала подготовку к войне. Другие историки, в том числе и я, рассматривают политику умиротворения в том числе и как проявление антикоммунизма и советофобии⁵.

Холодная война фактически началась в ноябре 1917 г., когда большевики захватили власть в Петрограде. Обычные проявления холодной войны после 1945 г., такие как заявления о «красной угрозе», политика сдерживания, изоляция СССР и экономические санкции против него были и в военное время.

Пропагандистские плакаты правых и фашистов ассоциировали коммунизм с войной и разрухой. Первая мировая война принесла революцию в Россию, Вторая могла распространить ее на всю Европу. На пропагандистских плакатах и политических карикатурах «большей» (как их называли в Британии и Франции), или «болосов» (США), изображали как немытых вонючих дикарей со сломанными зубами, окровавленным ножом в одной руке и дымящейся бомбой в другой. Еще их изображали в образе горилл, упырей и монстров, но нож и бомба были неотъемлемыми элементами. Их жертвами становились невинные представители западной буржуазной «цивилизации», иногда девушки в невесомых белых халатиках. В 1936 г. на предвыборном плакате французской коммунистической партии, посвященном «двум мирам», сравнивался капиталистический мир «безработицы, упадка и войны» и мир «построения социализма».

Западные историки едины во мнении о том, что именно речь советского идеолога А. А. Жданова 1947 года о «двух лагерях» ознаменовала начало холодной войны. Но все признаки холодной войны после 1945 г. присутствовали, причем явно, уже в период Второй мировой. Почему так много историков их не замечает?

II. История как пропаганда

Историографические споры о причинах войны никогда не были вопросом исключительно научной школы и подхода. Они смешивались с политическими убеждениями и стремлением Запада возложить ответственность за войну на И. В. Сталина и его «союз» с Адольфом Гитлером.

Первая попытка была предпринята в конце 1939 — начале 1940 гг., когда в британском правительстве задумали публикацию «белой книги», в которой бы Москва обвинялась в срыве в 1939 г. последних возможных переговоров о создании антифашистской коалиции между Англией, Францией и СССР. Среди прочего опубликовать хотели и подборку телеграмм, которыми обменивались Форин оффис и британское посольство в Москве, которые должны были показать ненадежность СССР в переговорах 1939 года. По мнению британских чиновников, это должно было послужить отличной «пропагандой». Уже были готовы гранки, запланирован первый тираж в 100 000 экземпляров.

Но все пошло не по плану. Публикации воспротивилось французское правительство и умело добилось своего. На первый взгляд, такой шаг мог показаться странным. Французские верхи ненавидели большевизм даже больше британских. И тем не менее французский посол в Лондоне передал британскому внешнеполитическому ведомству, что, по мнению его правительства, публикация невольно бы продемонстрировала, что СССР относился к антифашистской коалиции серьезнее, чем Британия и Франция.

«Срикошетит по нам же»,

— сказал он. Во избежание ссоры и возможного скандала британский Кабинет отправил «Белую книгу» в стол⁶.

Это маленькое недоразумение вскоре забылось, а вот решимость обвинить в начале Второй мировой войны СССР — нет. Однако здесь американское и британское правительства столкнулись с проблемой. Ключевую роль в разгроме нацистского вермахта сыграла Красная армия. На каждого немецкого солдата, убитого западными союзниками, приходилось девять, убитых Красной армией. В 1945 г. это секретом не было. Общественное мнение на Западе с большей симпатией относилось к СССР, чем к западным правительствам. Чтобы возобновить холодную войну, правительствам США и Великобритании нужно было найти способ очернить Советский Союз, начисто стереть память о роли Красной армии в поражении вермахта.

В 1948 г. Госдепартамент США выпустил собрание документов, названное «Нацистско-советские отношения, 1939–1941», на что советское правительство ответило книгой «Фальсификаторы истории». Пропагандистская война была в разгаре, как и западные, в особенности американские, попытки возложить на СССР не меньшую ответственность за развязывание Второй мировой войны, чем на нацистскую Германию⁷.

Американская пропаганда была абсурдной, учитывая историю 1930-х годов, на фоне сегодняшних наших представлений о различных европейских архивах. Можно ли вообразить большую национальную неблагодарность, чем обвинения СССР со стороны США в развязывании войны или стирании колоссального вклада Советского Союза в общую победу над нацистской Германией?

Сегодня роль Советов в поражении нацизма практически забыта. Мало кто знает, что Красная армия сражалась с вермахтом практически в одиночку три года, все это время упрашивая англо-американских союзников открыть во Франции второй фронт. Мало кто знает, что советский народ понес такие потери, что никто даже подсчитать их не может, хотя сейчас они оцениваются от 26 до 27 миллионов солдат и гражданских лиц. Англо-американские потери меркнут на этом фоне.

Антироссийская кампания по фальсификации истории усилилась после распада СССР в 1991 г. Активнее всех участвовали в ней страны Балтии и Польша. Поставив все с ног на голову, они с завидным рвением начали продвигать во всевозможных европейских структурах, в Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе в Варшаве (ОБСЕ) и Парламентской ассамблее Совета Европы в Страсбурге (ПАСЕ) абсурдные утверждения о равной вине Сталина в развязывании Второй мировой войны.

Это можно считать триумфом невежества политиков, которые не знают ничего или считают, что те немногие, кто знает правду о войне, не будут услышаны. В конце концов, многие ли читали дипломатические документы различных европейских архивов, показывающие усилия Советского Союза по созданию антигитлеровской коалиции в 1930-х? Сколько людей узнают об ответственности Лондона, Парижа и Варшавы в крахе идеи совместной обороны Европы от нацистской Германии? А тех немногих историков и осведомленных граждан, которые знают правду, так легко принизить, объявить маргиналами или просто не заметить.

Ни российские историки, ни российское правительство не сидели сложа руки, глядя на западную клеветническую кампанию. В 2019 г. отмечалась 80-я годовщина начала войны. Для борьбы с «переписыванием истории» было опубликовано немало книг⁸. Несколько правительственных органов провели выставки доселе засекреченных документов о причинах начала войны, привлекшие внимание широкой общественности. По российскому телевидению шли документальные передачи и дискуссионные программы в прямом эфире. Даже президент Путин выступал с заявлениями, пытаясь восстановить историческую справедливость⁹.

Конечно, в основном русские не подвержены западной пропаганде о Второй мировой войне. День победы 9 мая — один из двух самых важных праздников в календаре страны. В этот день празднуется завершение 1418 дней Великой Отечественной войны против нацистской Германии и ее союзников. В последние несколько лет миллионы людей выходят на шествие «Бессмертный полк» в России и за границей, в память о членах семей, которые воевали и/или погибли во время войны от рук немецких захватчиков.

III. Советский фактор

Так что же говорится в книге Бувери о причинах начала войны? О советской дипломатии там сказано немного. СССР практически исключен из рассказа, хотя именно советское правительство сыграло основную роль в попытке организовать коллективную оборону и взаимную помощь в борьбе с нацистской Германией.

Работа Бувери весьма англоцентрична, даже французы обойдены стороной. Автор прочел впечатляюще много частных английских газет и даже бумаг Кабинета министров, но, что любопытно, не соответствующие документы британского МИД (FO371). Библиография состоит практически из одних только англоязычных работ. Автор почти не цитирует работ, касающихся советской внешней политики, Джеффри Робертса, моих и даже Габриеэля Городецкого. Перевод Городецкого записей Ивана Майского в некоторых случаях приводится в сокращенной версии. Все три тома английского перевода документов Майского, бывшего советским послом, или полпредом, в Лондоне, вышли в 2017 г.¹⁰ Не было проведено исследований опубликованных или неопубликованных русскоязычных источников.

Советские архивы военного периода были рассекречены только после распада СССР в 1991 г. и парада суверенитетов. Среди документов, хранящихся в разных учреждениях преимущественно в Москве, десятки тысяч дел, отражающих все стороны советской внешней и военной политики. Многие из опубликованных ценных собраний документов связаны с отношениями со всеми значимыми сторонами, в том числе Соединенными Штатами Америки, Германией, Японией, Италией, Румынией, Польшей и т. д. Советские архивы заставляют посмотреть на историю военных лет по-новому и низводят многие ранние историографические работы по советской внешней политике, написанные на Западе, до уровня любительских.

Практически полное отсутствие источников на других языках подталкивает Бувери к использованию в отношении СССР периода войны устарелых клише эпохи холодной войны. Уже в предисловии Бувери голословно пишет о «борьбе Запада с русским реваншизмом и агрессией» (стр. 12 Предисловия). Предвзятость автора бесхитростно проглядывает с первых страниц. Как говорится, «это Сатана упрекает в грехах».

Есть ли у Бувери что-то новое, ради чего книгу стоит читать? В качестве оправдания британской политики умиротворения агрессора Бувери пересказывает старые рассуждения и аргументы — хотя и они стоят упоминания — и присоединяется к критике внешней политики Чемберлена 30-х годов. Автор также неумышленно подчеркивает ответственность Великобритании за срыв советских усилий по организации мощного оборонительного союза в Европе для борьбы с нацистской Германией.

Бувери отмечает, что не все в британском МИД смотрели на нацистскую угрозу сквозь пальцы. Ральф Уигрэм, глава Центрального управления; Лоуренс Колльер, глава Северного департамента (которого Бувери вовсе не упоминает), Рекс Липер, глава Информационного департамента, сэр Хорас Рамболд, бывший британским послом в Берлине, когда Гитлер стал рейхсканцлером, сэр Роберт Ванситтарт, постоянный заместитель министра и другие деятели довольно рано распознали угрозу нацизма. Уинстон Черчилль, не имевший министерского портфеля, тогда еще был незначительной фигурой в партии консерваторов, но успел снискать себе репутацию смутьяна. Уже тогда он забил тревогу и выступал за усиление обороны. К сожалению, британские министры к нему не прислушались.

IV. А другие страны Запада?

Во Франции нацистскую угрозу поначалу, однако, принимали с большей серьезностью. В отличие от британцев, у французов не было пролива, который бы защищал их от вторжения Гитлера. С июня 1932 до октября 1934 гг. Кэ д’Орсе, как называют французский МИД, возглавляли три министра, которые отлично осознавали опасность, исходившую от Германии, и ратовали за укрепление отношений с СССР. Ими были Эдуар Эррио, лидер Радикальной партии, Жозеф Поль-Бонкур, который то входил во французскую Социалистическую партию, то выходил из нее, и Луи Барту, консервативно настроенный националист, который не забыл о двух предыдущих вторжениях Германии во Францию в 1870 и 1914 гг.

Еще осенью 1922 г. Эррио посетил Москву для переговоров с лидерами СССР об укреплении отношений. Он помнил, как франко-русский союз спас Францию от поражения в 1914 г., и выступал за возобновление дружеских отношений. Эррио заявлял, что реваншистская Германия снова нанесет удар через 15 лет. И ошибся меньше, чем на два года. Эррио рассуждал просто. Он считал, что достаточно посмотреть на карту, чтобы понять: угроза войны на два фронта будет сдерживать Германию, а в случае необходимости приведет к ее поражению. И то, что Франция — страна капиталистическая, а СССР — коммунистическая, не имело никакого значения. Обе испытали, что значит германское вторжение, так что взаимная поддержка была в интересах обеих.

«Для меня это идея фикс»,

— нередко повторял он. Эррио любил проводить аналогию с французской историей: в XVI веке был заключен союз между французским католическим королем Франциском I и мусульманином, турецким султаном Сулейманом Великолепным против империи Габсбургов. В предложении такого курса не было никакой безнадежной наивности левого толка¹¹. Это был реализм, как утверждал Ванситтарт в Форин оффис, или трезвая, рациональная политика. В ноябре 1932 г. Эррио подписал с СССР договор о ненападении.

В 1930-е французские правительства сменялись быстро, и уже через месяц Эррио уступил пост Поль-Бонкуру. Его преемник продолжил курс на сближение Франции с СССР. В октябре 1933 г. Поль-Бонкур встретился в Париже со своим советским коллегой М. М. Литвиновым и выступил с предложением провести переговоры по взаимопомощи в случае нападения нацистской Германии. В феврале 1934 г. Кэ д’Орсе возглавил Барту и продолжил дело обоих предшественников. В сущности, политика Франции велась, невзирая на идеологические и партийные линии: ее проводили радикал, социалист и консерватор. Но этот курс был прерван в октябре 1934 г., когда Барту был убит шальной пулей во время покушения на югославского короля Александра I в Марселе, совершенного агентом организации хорватских фашистов — Усташи.

Политику установления дружественных отношений проводили и США, хотя начали ее позже, чем во Франции, да и продержалась она недолго. В октябре 1933 г. после встречи с Поль-Бонкуром Литвинов отправился в Вашингтон добиваться дипломатического признания СССР. Он провел переговоры с новым президентом США Франклином Д. Рузвельтом о коллективной защите от империалистической Японии и нацистской Германии. Сталин руководил действиями Литвинова из Москвы и одобрял проведение переговоров. Советско-американские отношения начинались неплохо, но в 1934 году Госдепартамент — где почти все были, как один, антикоммунистами — торпедировал переговоры, начатые Рузвельтом и Литвиновым.

Переговоры начались и в Британии, хотя и позже, чем во Франции и Соединенных Штатах, по инициативе Ванситтарта и советского полпреда Майского. Повод был тем же: необходимость противостоять угрозе нацистской Германии. В Британии сближение шло не так стабильно и тесно, как во Франции, но продержалось дольше, чем с Соединенными Штатами.

Ванситтарт был чиновником, а не правительственным министром. Он был влиятельной фигурой, но все же не членом Кабинета, не был министром Его Величества. И если Ванситтарт расходился во мнениях со своим руководителем, министром иностранных дел, коим тогда был сэр Джон Саймон, уступать приходилось ему. Саймон был не в восторге от сближения с Москвой, но позволил Ванситтарту продолжать переговоры с Майским. Результатом стал одобренный Кабинетом визит в Москву Энтони Идена, Лорда-хранителя малой печати, в начале марта 1935 г. для встречи с советскими лидерами, в том числе лично Сталиным. Как оказалось впоследствии, этот визит стал кульминацией англо-советских отношений 1930-х гг. Но обо всех этих событиях во Франции, Британии и США Бувери оказалось буквально нечего сказать.

V. Советская политика

До прихода к власти Гитлера советское правительство поддерживало с Веймарской республикой относительно неплохие отношения, ставшие возможными благодаря Рапалльскому договору 1922 года. Новое нацистское правительство отказалось от прошлой политики и начало пропаганду против СССР и работы его дипломатических, торговых и деловых представителей в Германии. Советские торговые помещения нередко забрасывали мусором, а сотрудников задирали нацистские хулиганы.

В Москве были немало обеспокоены. Поначалу, несмотря на приход к власти Гитлера, еще сохранялась надежда на поддержание политики Раппальского договора, но она быстро угасла. Нарком Литвинов и его заместитель Н. Н. Крестинский, бывший советский полпред в Берлине, спустя несколько месяцев констатировали, что Рапалльский договор себя изжил, а нацистская Германия представляет угрозу для Советского Союза. Литвинов читал «Майн Кампф» Гитлера, его программу по установлению господства Германии в Европе, опубликованный в середине 1920-х. В Германии книга разошлась огромным тиражом и стала второй Библией, ее можно было найти в каждом немецком доме, где она непременно лежала на каминной полке или столике в гостиной. Ее считали идеальным подарком на свадьбу. В «Майн Кампф» евреи и славяне определялись как низшие расы — иные идеологи нацизма называли их Untermenschen — недолюдьми, годившимися только быть рабами или же умереть [термин придумал американец, историк, журналист, политолог, евгенист, расовый теоретик и куклуксклановец Теодор Лотроп Стоддард, ради расчеловечивания сторонников коммунизма и возможной социальной базы «красных» — рабочих, бедняков и пр. Прим.публикатора]. Нацистский геноцид был направлен не только против евреев. Советские территории к западу от Урала должны были стать германским Lebensraum — жизненным пространством. Франция считалась традиционным врагом и тоже подлежала уничтожению.

А как же «литературные произведения [т. е. «Майн Кампф»] Гитлера?», — спрашивал иногда Литвинов немецких дипломатов в Москве.

«Книга Гитлера относится к прошлому». Он написал ее давно, в период политической агитации». «Мы-де [СССР] придаем большое значение книгам, которые написаны 10 лет тому назад».

Литвинов вежливо улыбался в ответ на неловкие оправдания, но не верил ни единому слову своих немецких собеседников¹². Бувери упоминает «Майн Кампф», но утверждает, что британские верхи не принимали ее всерьез. Не было ли в этом принятия желаемого за действительное?

В декабре 1933 г. советское Политбюро, фактически Сталинский кабинет министров, утвердило новую политику коллективной безопасности и взаимопомощи, направленную против нацистской Германии. Перемены в политике наступили быстро; еще всего два месяца назад Политбюро придерживалось Рапалльского договора.

В чем именно была суть новой политики? Замысел советской стороны состоял в возрождении антигерманской Антанты периода Первой мировой войны, в которую бы входили Франция, Британия, Соединенные Штаты и даже фашистская Италия. Хотя официально об этом не говорилось, это была политика сдерживания и подготовки к войне, на случай если сдержать не удастся.

В соответствии с советской стратегией Лигу Наций, которая была важным ее элементом, следовало укреплять и готовить как инструмент для борьбы с нацистской Германией. Внезапная смена курса, по-видимому, была спровоцирована, во-первых, успешными переговорами наркома Литвинова с Рузвельтом, а во-вторых, большой заинтересованностью Поль-Бонкура во взаимопомощи. Сталин и его сподвижники начали полагать, что могут договориться со странами Запада. Литвинов еще даже не успел вернуться в Москву, когда в конце ноября — начале декабря 1933 г. произошла смена курса. За Народный комиссариат иностранных дел (НКИД) в это время отвечал замнаркома Крестинский. Эта политика была политикой Сталина, потому что никакие решения, ни мелкие, ни значимые, без его одобрения Политбюро не принимало. Литвинов стал инициатором и полномочным представителем в вопросе коллективной безопасности, но это не было его личной политикой, как предполагает Бувери, да и быть не могло.

СССР рассылал по всей Европе эмиссаров в попытке сформировать систему коллективной безопасности. Даже в Варшаву, хотя она была крепким орешком. На самом деле все европейские столицы были таковыми. В январе 1934 г. вместо официального союза с Францией польское правительство заключило пакт о ненападении с Германией. Можно себе представить реакцию Парижа. Польская элита никогда не скрывала, что предпочитает сближение с Германией улучшению отношений с СССР. Польские дипломаты любезничали с советскими, чтобы привлечь Берлин. Поляки свели на нет все попытки выстроить коллективную безопасность, подрывая советские шаги по организации антигерманской коалиции. Советские дипломаты неоднократно предупреждали своих польских коллег, что Польша будет подвигаться все ближе к пропасти, если не изменит курса. Германия повернется против нее и ударит, как только наступит подходящее время. Поляки лишь смеялись над этими предупреждениями, отмахиваясь от них без раздумий. Русские, говорили они, «азиаты» и «варвары», а Германия по крайней мере — страна европейская и порядочная. Выбор было сделать несложно¹³.

VI. Отторжение западом советской политики

СССР поторопился с надеждами на взаимопомощь и коллективную безопасность. Польша была лишь первой в череде советских неудач. Через одиннадцать дней после подписания польско-германского акта о ненападении, на улицах Парижа разверзся ад. Во вторник днем 6 февраля 1934 г. Палата депутатов вынесла в Национальной ассамблее вотум доверия новому правительству, а на другом берегу Сены, на площади Согласия, собрались лиги правого толка и многие другие недовольные. По словам одного американского журналиста-очевидца, на площади была настоящая война, попытка «фашистского переворота».

«Если они перейдут мост [через Сену], — писал он позднее, — то перебьют всех депутатов Палаты»¹⁴.

На охваченных волнениями улицах погибли 15 человек и 1500 были ранены. Беспорядки в Париже положили начало движению объединения левых с целью предотвратить захват власти во Франции фашистами. Социалистическая и коммунистическая партии сформировали в июле 1934 г. альянс, «Общий фронт», который, в свою очередь, беспокоил французских правых и ставил под сомнение поддержку франко-советского сближения. Французские политики стали делиться на два лагеря, хотя франко-советское потепление продолжалось еще некоторое время.

Неудачи посыпались одна за другой. Политика сближения с Вашингтоном пошатнулась в 1934-м, а с Парижем дала сбой после смерти Барту, хотя враждебно настроенные чины с Кэ д’Орсе и раньше вставляли палки в колеса. К несчастью для Франции, его преемником на этом посту стал Пьер Лаваль, который в период Первой мировой формально причислял себя к социалистам, а потом перешел в стан правых. Он презирал французских коммунистов, с большим недоверием относился к СССР и предпочитал сближение с нацистской Германией системе коллективной безопасности с Москвой. Он переписал франко-советский пакт о взаимопомощи так, что сделал его практически бесполезным. А когда в итоге пакт все же был подписан в мае 1935 г., затягивал его ратификацию во французской Национальной ассамблее. Я бы назвал пакт coquille vide — пустой скорлупой. Литвинов смог убедить Сталина, что и это лучше, чем ничего. Лаваль лишился поста в январе 1936 г., но ущерб уже был нанесен¹⁵.

События в других уголках Европы тоже не оставляли надежд на советско-западное сотрудничество. Когда еще шло обсуждение поездки Идена в Москву, министерский визит в Берлин уже был согласован. В начале марта 1935 г. британское правительство выпустило заявление об увеличении оборонных расходов. Гитлер отреагировал, отложив визит британцев в Берлин. У него была «простуда».

Через несколько дней было объявлено о существовании люфтваффе и возобновлении воинской повинности, оба шага были вопиющим нарушением условий Версальского договора. Британцы возмущения не выказали, не посоветовавшись ни с французами, ни с итальянцами, они лишь поинтересовались, может ли состояться после всего этого министерский визит в Берлин. Бувери замечает, что Франция и Италия отнеслись к британскому шагу, как к вероломству (стр. 86). В конце концов, французы давно знали коварный Альбион. Гитлер насмехался над британским малодушием, во всяком случае, мог бы. Версальский договор теперь можно было пустить на растопку.

Визит Идена в Москву прошел успешно, что было хорошо воспринято Сталиным и советскими дипломатами. Бувери пишет о британском визите в Берлин (Саймона и Идена), но обходит молчанием визит в Москву.

По мнению автора, советская дипломатия важной не была? Сотрудничество между Великобританией, Францией и Италией, казалось, сдвинулось с мертвой точки в апреле, когда главы правительств встретились в городке Стреза на севере Италии для обсуждения объединенного фронта против растущей нацистской угрозы европейской безопасности. Спустя несколько недель был подписан советско-французский пакт.

В Чехословакии за коллективную безопасность выступал президент Эдвард Бенеш. В мае 1935 г. Бенеш подписал двусторонний пакт с СССР, но пакт был специально сокращен таким образом, чтобы не выходить за рамки советского пакта с Францией, т. е. представлял с собой «пустую скорлупу». У Чехословакии были все причины опасаться Германии, но она бы не сблизилась с СССР особенно тесно без полного одобрения Великобритании и Франции, которого они бы, конечно, никогда не дали.

Осторожные шаги, предпринятые в Москве, Стрезе, Париже и Праге, ни к чему не привели, и снова именно Коварный Альбион преследовал эгоистичную политику, которая вносила раздор в возможный альянс против Германии и играла на руку Гитлеру. Так, в июне 1935 г. было подписано англо-германское морское соглашение, по которому Германия получила право на создание военного флота мощью до 35% от британского. Морское соглашение означало, что сами британцы отвергают Версальский договор и подрывают безопасность потенциальных союзников.

И снова Британия не советовалась ни с Францией, ни с Италией, и, как справедливо отмечает Бувери, это привело их в ярость. Недоволен был и Литвинов. Шаг вперед в Стрезе оказался иллюзией. Радость от визита Идена в Москву померкла. Можно ли было считать, что Британия против реваншистской Германии? Если британское правительство проповедовало политику sauve qui peut, каждый сам за себя, так же могли поступить и остальные страны.

Ситуация была даже хуже, чем казалась. Некоторые влиятельные чины Форин оффиса были недовольны франко-советским пактом. Сэр Орм Гартен Сарджент, помощник постоянного заместителя министра, отвечавший за Центральный департамент, а значит, и британскую политику в отношении Германии, выступал за соглашение с Гитлером в Западной Европе. Ему не нравилось никакое сближение с СССР, ни французское, ни британское.

«Мир неделим»,

— заявил Литвинов, подразумевая, что если мир нарушится в одной части Европы, то нарушится и по всей Европе. Сарджент терпеть не мог формулу Литвинова, поскольку надеялся заключить соглашение с нацистской Германией на Западе в обмен на предоставление ему свободы на Востоке. Литвинов именно этого и боялся. Британский посол в Берлине сэр Эрик Фиппс предупреждал об опасности злоупотребления «колючей проволокой» на Востоке или Юге, чтобы не обратить голову нацистского «зверя» на Запад. Сарджент соглашался:

«Я никогда не мог вполне согласиться с истинностью изречения М. Литвинова о «неделимости мира»…»¹⁶.

Литвинов и Майский бы ужаснулись, узнай они мнение Сарджента, но секрет, видимо, не выплыл наружу. Эти письменные свидетельства, которыми обменивались политики, протоколы заседаний, передают накалившуюся атмосферу, но Ванситтарт не мог контролировать Сарджента, а Саймон и не пытался. Бувери этот конфликт в британском МИД внимания не удостоил.

Еще одним дурным знаком летом 1935 г. стал усугубляющийся Абиссинский кризис. Абиссиния (или Эфиопия) была последним участком африканской территории, которую европейские державы не колонизировали, и Италия, чувствуя себя обделенной при разделе Африки, строила планы по военному захвату этого участка. Британцам итальянские амбиции были не по нраву, поскольку ущемляли их собственные империалистические интересы на востоке Африки. С другой стороны, французы, в частности Лаваль, рассматривали Италию как потенциального союзника, которого надо было удержать от примыкания к германскому лагерю и который мог бы неплохо заменить СССР. Литвинов тоже видел в Италии возможного союзника в борьбе с нацистской Германией и хотел урегулировать Абиссинский кризис, не испортив советско-итальянские отношения и не подорвав хрупкой устойчивости Лиги Наций.

Сталин скептически относился к тому, что считал дракой воров, сварой колониальных империй, которые ругались за куш в виде африканских территорий, но поддержал позицию Литвинова¹⁷. Наркому не было ни малейшего дела до Абиссинии, и он бы с радостью приветствовал соглашение, не затронувшее Лигу Наций¹⁸.

Бувери видит в британской реакции на Абиссинский конфликт одно из проявлений политики умиротворения и ни словом не упоминает советскую политику. Может, для британцев это и было умиротворением, хотя Ванситтарт хотел оставить Италию «в игре» и за пределами нацистского лагеря. Также поступили и Лаваль, и Литвинов, каждый по собственным соображениям. В конце концов, колонии были разменной монетой в игре европейских держав. В этом не было ничего нового. Не все ли равно? Советское правительство сосредоточилось на организации взаимопомощи против нацистской Германии. Италия, фашистская или нет, была желанным союзником.

Литвинов был человеком, лишенным иллюзий, он бескомпромиссно придерживался прагматической политики. На словах он придерживался антиколониальных принципов Советского Союза, но на деле не слишком был ими озабочен. Неудивительно, что у некоторых европейских наблюдателей он снискал славу советского Талейрана, французского дипломата, который служил национальным интересам Франции и при королях, и при революционерах, и при наполеоновских ставленниках¹⁹.

В начале октября 1935 г. Италия вторглась в Абиссинию. Лига Наций намеревалась ввести санкции, но без особого энтузиазма. В начале декабря занявший сравнительно недавно пост министра иностранных дел сэр Сэмюэль Хор [осенью 1917 г. завербовавший Бенито Муссолини] при поддержке Ванситтарта отправился в Париж, чтобы заключить с Лавалем сделку о разделе Абиссинии, уступив Италии две трети абиссинских территорий.

«Подлая афера»,

— замечает Бувери (стр. 81).

Новости о соглашении Хора—Лаваля практически тут же утекли в парижские газеты. Достоянием общественности их сделали двое французских журналистов, Андре Жеро, известный под псевдонимом Пертинакс, и Женевьева Табуи. Оба имели тесные связи с советским посольством, а Табуи даже была на его довольствии. Большинство французских журналистов были на чьем-то довольствии, получая деньги от того или иного посольства или МИДа Франции, у которого даже была особая статья расходов на покупку благосклонности прессы. Собиралось ли советское посольство в Париже как-то воспользоваться утечкой? Учитывая позицию Литвинова и советскую политику, маловероятно.

Утечка спровоцировала скандал. Хор был вынужден практически немедленно подать в отставку, Лаваль ушел в январе. Ванситтарту предложили понижение и должность посла в Париже. Он отказался и остался в Лондоне, хотя его авторитет был подорван. Абиссинский кризис, как указывает Бувери, имел разрушительные последствия для плана коллективной безопасности.

Кризис означал и катастрофу для Москвы, поскольку репутация Лиги была разрушена, а советско-итальянские отношения непоправимо испорчены. По линии Стрезы прогресса тоже не было. Итальянский дуче, Бенито Муссолини, начал склоняться на сторону Гитлера, который только этого и ждал. Советская стратегия воссоздания Антанты периода Первой мировой против Германии потерпела провал.

На посту министра иностранных дел Хора сменил Иден, что Майский и Литвинов восприняли как добрый знак. Они считали его «другом» англо-советских отношений, но просчитались. Иден не был другом. В начале февраля 1936 г. он начал тормозить англо-советское сближение из-за советской «пропаганды», а именно русских статей в московских газетах о тяжелом положении британских рабочих. Чем это было плохо? Вспыльчивый Иден разразился гневом, что положило конец добрым отношениям с Москвой²⁰.

Спустя две недели, 27 февраля, после долгих и напряженных дебатов Палата депутатов ратифицировала франко-советский пакт 353 голосами «за» при 164 «против». Франциск I снова заключил союз с Сулейманом Великолепным. Хотя заключал его уже не Эррио. Как фактически заявил один из правых депутатов, об этих двоих они уже достаточно выслушали, но Сулейман не содействовал какой-нибудь французской партии, которая бы стремилась к замене Библии на Коран. Литвинов был разочарован остротой дебатов²¹.

Худшее еще было впереди. Пока Литвинов ждал ратификации франко-советского пакта во французском сенате, Гитлер предпринял следующий шаг. В ответ 7 марта 1936 г. он направил войска в демилитаризованную полосу за Рейном. Это была последняя опора, на которой еще хоть как-то держался Версальский договор, и Гитлер без малейших сомнений выбил ее, не опасаясь реакции Парижа и Лондона. Французский кабинет не мог определиться с ответными мерами и вовсе ничего не собирался предпринимать без британцев. Начальник Генерального штаба Морис Гамелен, вдвое завысил оценки численности немецкого корпуса, преувеличив военную мощь Германии, чтобы отговорить правительство от решительных мер. Пьер-Этьенн Фланден, на тот момент министр иностранных дел Франции, выступал за принятие мер. Он считал, что делать это нужно сейчас или никогда. Британцев было не переубедить. Верхи были «донельзя прогерманскими», как заметил один из членов парламента, и все были напуганы.

Так что Британия готова была на все, только чтобы избежать войны. Премьер-министр Стэнли Болдуин не видел резона «сокрушать» Германию в войне, поскольку «этим можно было подтолкнуть ее к большевизму». Так что это было «никогда» в ответ Фландену. Британия снова разочаровала Францию. А протесты Франции вызывали лишь британский гнев и франкофобию²². Британцы не считали страхи Франции за свою безопасность своей основной задачей, хотя стоило бы.

В Лондоне Литвинов выступил с речью в поддержку идеи коллективной безопасности, но это лишь убедило британских тори, что СССР хочет войны. Большинство консерваторов предполагали, что новая мировая война может привести к распространению большевизма в сердце Европы. Французский сенат утвердил франко-советский пакт 12 марта, спустя неделю после входа немецких войск в Рейнскую зону. А что еще было делать? За вычетом нескольких заметных исключений, французские правые были далеко не в восторге от взаимопомощи с СССР. Один советский дипломат окрестил их «германофилами»²³. Несмотря на отдельные порывы, политика Эррио, Поль-Бонкура и Барту умерла. Дурные вести в 1936 г. продолжали приходить. В апреле-мае во Франции состоялись выборы. Общий фронт социалистической и коммунистической партий расширился, включив центристскую партию радикалов Эррио, чтобы стать Народным фронтом. Это расширение позволило левоцентристской коалиции одержать довольно убедительную победу и получить огромный перевес по числу мест. Французская коммунистическая партия успешно набрала очки. Кресло председателя правительства, т. е. président du Conseil досталось еврею-социалисту Леону Блюму, что спровоцировало популярность позиции «лучше Гитлер, чем Блюм». Противоречия между депутатами углубились еще больше, теперь они делились не просто на левых и правых. Читатель может подумать, что такой поворот событий мог быть на руку наркому Литвинову. На самом же деле он боялся, что это только подольет масла в огонь, подстегнув распространение фашизма во Франции²⁴. Ему важнее была коллективная безопасность, чем «Народный фронт».

В Лондоне Форин-офис придерживался ровно противоположного мнения. Британские тори считали, что во Франции теперь каждый второй большевик. Сарджент считал, что

«всеми правдами и неправдами» нельзя было допустить большевизации Франции, пусть даже «путем небольшого вмешательства… во [французские] внутренние дела»²⁵.

Пьер Леон Блюм

Многим консерваторам, в том числе и Сардженту, сближение с нацистской Германией было по душе больше, чем с взаимопомощь с СССР. Сарджент сыграл не последнюю роль в политике умиротворения 1930-х. Он ошибался по всем ключевым вопросам безопасности Великобритании в Европе: ошибался насчет нацистской Германии, ошибался насчет СССР. Ванситтарта в конечном итоге уволили, как мы еще увидим, за то что оказался прав. Сарджент так и не был уволен за то, что был неправ.

Обстановка продолжала ухудшаться еще больше. Катастрофа следовала за катастрофой. Через четыре дня после Дня взятия Бастилии во Франции, 18 июля, в Испании вспыхнула гражданская война. Группа правых генералов совершила переворот, свергнув в Мадриде избранное правительство Народного фронта. Поддерживаемый Италией и нацистской Германией, Франсиско Франко возглавил испанских фашистов. Гражданская война завершила поляризацию европейской политики на левую и правую. В таких условиях коллективная безопасность, которая требовала межпартийного сотрудничества, была невозможна.

Если Гитлер и Муссолини поддержали Франко, кто поддержал бы испанских республиканцев? Не французы и не британцы, боявшиеся распространения коммунизма в Европе. Блюм склонялся помочь испанским республиканцам, но партия радикалов угрожала выйти из Народного фронта, сделай он этот шаг. Так что и Британия, и Франция предпочли «политику невмешательства». Это британцы придумали ничего не делать и надеяться, что испанская проблема решится сама собой, желательно победой фашистов. Блюм все же закрывал глаза на неофициальную помощь, оказываемую испанским республиканцам.

Как отмечает Бувери, британские консерваторы (он мог бы добавить к ним и французских) во многом симпатизировали Гитлеру. Фашизм был бастионом, который защищал капитализм, находившийся в кризисе, от распространения коммунизма и экспансии советского влияния в Европе.

Главным вопросом 1930-х был вопрос, «кто враг номер один», нацистская Германия или СССР? И слишком часто представители верхов, не все, но многие, давали неверный ответ. Они предпочитали сближение с нацистской Германией коллективной безопасности и взаимопомощи с СССР. Фашизм олицетворял для европейских элит власть, мощь и мужественность. Как пишет Бувери, он гипнотизировал британцев, посетивших нацистскую Германию (стр. 106). Кожаная форма, запах пота от десятков тысяч марширующих с барабанами, растяжками и факелами фашистов был сродни афродизиаку для состоятельных шишек, неуверенных в собственных мужских силах и безопасности от растущего коммунизма и советского влияния.

В СССР не собирались молча смотреть на гражданскую войну в Испании. Сталин решил вмешаться, так что в Мадрид были направлены военная помощь и советники, что задержало наступление Франко на Мадрид. Коминтерн, т. е. Коммунистический интернационал, фактически контролируемый из Москвы, организовал «интернациональные бригады» для поддержания сопротивления республиканцев фашизму. Литвинов такой поворот советской политики не одобрял, боясь, что тот повредит формированию взаимопомощи против нацистской Германии²⁶. Он был не из тех, кто легко сдается, какими бы непреодолимыми ни казались препятствия²⁷. Не удивительно, что себя Литвинов считал советским Сизифом.

Но и это были еще не все плохие новости на август. Николае Титулеску, министра иностранных дел Румынии, который ратовал за сближение с СССР и поддерживал Литвинова, вынудили подать в отставку. Не находя больше поддержки своей просоветской политики, он остался в политической изоляции. В Бухаресте правые противились улучшению отношений с СССР, особенно потому что эффект разделения от испанской гражданской войны достиг даже румынской столицы. Титулеску боялся за свою жизнь и, не желая стать жертвой покушения одного из правых террористов, предпочитал проводить большую часть времени за границей.

VII. Советская изоляция

В начале сентября 1936 г., когда испанские республиканцы начинали получать советскую помощь, вопрос коллективной безопасности продолжал беспокоить Литвинова. Его попытка воссоздать Антанту, подобную союзу против Германии в Первую мировую войну, провалилась. От сближения с СССР стали по очереди отказываться Соединенные Штаты, Франция, Италия, Британия. Такое положение дел не нравилось меньшим странам. Чехословакия и Румыния оглядывались на сильную Францию и не стали бы действовать активнее ее. Франция смотрела на Британию. Все зависело от британцев, если бы они были готовы выступить, готовы объединить усилия с СССР, все бы выстроились в очередь за ними. А без Британии, которая на это пойти не желала, все разваливалось.

Осенью 1936 г. попытки Советского Союза выстроить систему коллективной безопасности окончательно провалились, и СССР оказался в изоляции. Никто не хотел объединяться с Москвой против нацистской Германии; все упомянутые выше страны вели переговоры с Берлином, чтобы отвадить волка от собственного порога.

Даже Чехословакия. Открыто или негласно все надеялись, что Гитлер повернется на Восток — против СССР.

«Я уже говорил Вам устно о распространении капитулянтских настроений в дружественных нам странах, включая даже Чехословакию»,

— писал Литвинов Сталину²⁸. Поэтому советское правительство возобновило усилия по укреплению отношений с Францией, где к власти теперь пришел «Народный фронт». Ни в коем случае оно не желало допустить своей международной изоляции в Европе, а угроза этого была вполне реальна, если бы Франция и Великобритания заключили с Гитлером договор о безопасности в Западной Европе.

Осенью 1936 и зимой 1937 г. советские дипломаты и военные пытались начать переговоры с французским главнокомандованием по военной линии. Сталин сомневался в их необходимости, считая Францию ненадежной. Во французском правительстве Блюм и его министр ВВС Пьер Кот стремились к переговорам, но министр обороны Эдуард Даладье, глава генштаба и другие были против. Проводились только некоторые обсуждения на невысоком уровне между советскими военными атташе в Париже и французскими офицерами генштаба. Но французы не слишком усердствовали. Однако не все французские офицеры разделили эту позицию.

Одним из них был юный полковник, интересовавшийся ведением боевых действий танковыми войсками и проведением совместных операций. Его звали Шарль де Голль. Его мать как-то спросила его в письме об отношениях с Советским Союзом, и вот что он ответил.

… Мой ответ прост. Нас неумолимо толкают к войне с Германией, и если дела наши обернутся плохо, Италия не преминет воспользоваться этим и нанесет удар в спину. Это вопрос выживания, а все остальное — демагогия. И вот я спрашиваю тебя, на кого нам рассчитывать, кто встанет с оружием на изготовку? Польша — это ничто, и более того, она ведет двойную игру. У Англии есть свой флот, но нет армии и военно-воздушных сил, развитие которых очень сильно отстает. Мы не в том положении, чтобы отвергать помощь русских, какое бы отвращение мы ни испытывали к их режиму. Вспомним, что Франциск I некогда заключил союз с османами.

По-видимому, де Голль перенял аналогию у Эррио, хотя французские правые от нее уже подустали. Он пояснил свое мнение подробнее.

Да, мне отлично известно, что пропаганда Гитлера… с успехом убедила многих добропорядочных французов в том, что единственное, что ему от нас нужно и чего хватит, чтобы от него откупиться, это пустить его в Центральную Европу и на Украину. Но я лично уверен, что это все сказки и что на самом деле он вознамерился сокрушить Францию, предварительно отрезав ее от остального мира, как он и пишет в «Майн Кампф». Так что любой, кто может нам помочь в борьбе против Германии, нам друг, даже русская армия… Надо иметь смелость посмотреть правде в глаза. Все теперь должно быть подчинено единственной цели: объединиться против Германии со всеми силами, которые к этому готовы, какими бы ни были их причины, чтобы отбить [у Гитлера] охоту к войне или нанести [ему] поражение, если до нее дойдет…»²⁹.

Примечательные слова. Позиция де Голля была зеркальным отражением позиции Литвинова, это был жесткий реализм. Давайте объединимся, чтобы сдержать нацистскую Германию или сломать шею Гитлеру, если война будет необходима. А что будет потом, мы разберемся позже.

Если бы только начальники де Голля разделяли его мнение! Французы не замедлили притормозить и переговоры на уровне штабов. Через неделю после германской интервенции Рейна советские военный атташе задал вопрос об этом французским офицерам³⁰.

«Чего вы ждете? — спросил позднее советский дипломат заместителя начальника штаба генерала Виктора Анри Швайсгута. — Так и будете сидеть сложа руки, пока [Германия] не ударит?»³¹

Нарком обороны СССР К. Е. Ворошилов тоже говорил об этом со Швайсгутом несколькими месяцами позднее в Москве. Швайсгут считал, что немцев не следует провоцировать. Ворошилов ответил:

«Франции нужно перевооружение, вы потеряли лет 12—15. И незачем все время считаться с Англией».³²

Увы, французы только с Англией и считались. Они все равно что застряли в изжившем себя браке. Но куда еще им было идти? Уж точно не в Москву.

Страх перед большевизмом и коррупция в армии были широко распространены во французском высшем командовании. Генерал Жозеф Жорж, один из командиров армии, считал, что Франции нужно разорвать франко-советский пакт. После весенних парламентских выборов он опасался укрепления коммунизма во Франции и угрозы стачек по всей стране³³.

Конечно, не все были с ним согласны. Поль-Бонкур, бывший министр обороны, тогда уже не входивший в правительство, приветствовал переговоры на уровне штабов. Он отмечал, что Литвинов был недоволен из-за слишком запоздалого их начала³⁴. Можно ли его винить? Все советские политические предложения отметались с порога.

Препоны чинились в Париже. Генералы пытались убедить политиков, таких как Поль-Бонкур и Эррио, что военное сотрудничество с СССР было невозможно, поскольку у него не было общей границы с Германией. Красной армии пришлось бы пройти через территорию Польши, а поляки бы никогда на это добро не дали, даже если бы армия прошла только по северной и южной границе³⁵. По замечанию другого французского генерала, Барту разговаривал с поляками слишком жестко³⁶. Все это были лишь красивые слова. Крупная держава не позволила бы другому государству, карлику и двурушнику, по мнению де Голля, подрывать основы своей безопасности.

В начале января 1937 г. Гамелен приказал Швайсгуту «закругляться» с переговорами с советским военным атташе. Les Anglais, англичане, были встревожены. Они едва проглотили франко-советский пакт, переговорами штабов, а факт переговоров точно бы не смогли переварить. По словам Швейсгута, приказ-инструкция Гамелена были в том, чтобы саботировать переговоры:

«… нам следует не торопиться, а избежать создать у русских впечатление, что мы водили их за нос, что может подтолкнуть их к резкой смене политического курса, volte-face»³⁷.

В сторону Германии — подразумевал Швайсгут, хотя вслух не сказал. И как в воду глядел: volte-face случилось в 1939 году.

В марте 1937 г. в фарс включился даже министр обороны Даладье, проведя два разговора с советским полпредом В. П. Потемкиным. На встрече в начале марта Даладье заверил Потемкина, что

«дело продвигается, но во избежание нежелательных потрясений требуется известная осторожность».

Потемкин говорил:

«Я ответил Даладье, что с нашей стороны соблюдается в этом деле строжайшая секретность. Даладье сказал, «что очень хотел бы переговорить со мною в ближайшее время не как ‘военный министр с послом’, но как ‘человек с человеком’»

Весьма интригующе. Что бы это Даладье имел в виду? Потемкин ожидал продолжение обсуждения переговоров штабов и, возможно, коммунистической активности в рядах французской армии³⁸.

Он не мог предугадать темы разговора как «человек с человеком», который состоялся 17 марта или в тех числах, стенограмму которого Потемкин телеграфировал в Москву.

«Даладье, пригласивший меня к себе, сообщил следующее: …из якобы серьезного французского источника он недавно узнал о расчетах германских кругов подготовить в СССР государственный переворот при содействии враждебных нынешнему советскому строю элементов из командного состава Красной Армии. После смены режима в СССР Германия заключит с Россией военный союз против Франции… Даладье добавил, что те же сведения о замыслах Германии получены военным министерством из русских эмигрантских кругов… Даладье пояснил, что более конкретными сведениями он пока не располагает, но что он считал «долгом дружбы» передать нам свою информацию, которая быть может для нас небесполезна».

Потемкин поблагодарил Даладье за информацию, но выразил «решительное сомнение» в надежности французских источников. Даладье заверил его, что будет передавать любую информацию, которую получит в дальнейшем. Он-де все же не исключает возможности, что в Красной Армии имеются остатки троцкистов».

Чего пытался добиться Даладье? Он точно не считал СССР другом, которому Франция что-то должна. Он противился переговорам штабов и делал все, чтобы затормозить их на неопределенное время. Он ненавидел французских коммунистов. Не хотел ли он упоминанием троцкистов искусно возбудить сталинскую подозрительность? Не искал ли он повода свернуть переговоры? В конце концов, если Красная Армия была наводнена немецкими шпионами, это ли не лучшая причина не делиться с СССР данными военной разведки?

За красивым жестом Даладье таилась подлая уловка, хотя Потемкин ее не разглядел.

«Даладье явно заинтересован в том, чтобы своими ‘дружественными’ сообщениями внушить нам большее доверие к нему самому. … он невольно выдает привычный страх французов, как бы мы не сговорились против них с немцами. Думаю, что в конце концов и то, и другое не так уже вредно для нас»³⁹.

Другими словами, раз французы и британцы могли торговаться с немцами, то же могла и должна была делать Москва. Дружеская болтовня советских дипломатов в Берлине могла предотвратить разрыв отношений с Германией и не давать спуску Парижу и Лондону⁴⁰.

По всей видимости, уже после войны Даладье вел личные записи, из которых видно, что президент Чехословакии Бенеш в конце декабря 1936 г. предупредил Блюма, что они, французы, должны держать ухо востро с советским генеральным штабом. Бенеш «прикормил» в Женеве «частное информационное бюро», возглавляемое неким Леоном Немановым, болгарским журналистом, который потом работал на французов, а после и на правительство Виши. Неманов сообщил Бенешу о заговоре маршала М.Н. Тухачевского и других старших армейских чинов против Сталина.

Бенеш передал информацию советскому послу в Праге⁴¹. Откуда бы ни исходила дезинформация, от немцев или русских эмигрантов, сработала она блестяще.

Маршал Тухачевский и многие другие командиры армии были казнены, заключены в тюрьму или смещены с постов. Чистки в командовании Красной армии в дальнейшем стали идеальным предлогом для заморозки переговоров. Франко-советские отношения так и не оправились, даже в 1939 г.

VIII. Кульминация политики умиротворения

В Лондоне 28 мая 1937 г., как раз, когда Сталин готовил чистку командования Красной Армии, Болдуина сменил на посту премьер-министра Невилл Чемберлен. В отличие от историков-ревизионистов, пытающихся оправдать политику Чемберлена, Бувери возвращается к точке зрения, изложенной в книге «Виновные». В его изложении Чемберлен предстает высокомерным, вероломным, бесчестным, недалеким человеком, каждый шаг которого был на руку Гитлеру и который отпугнул единственного союзника, достаточно сильного, чтобы иметь значимость для Британии и Франции. В январе 1938 г. Чемберлен уволил Ванситтарта с поста постоянного заместителя министра, дав ему почетное повышение, только должность была почти что бесполезной.

«Первая жертва, принесенная умиротворителями»,

— пишет Бувери (стр. 157). В феврале 1938 г. Иден подал в отставку из-за несогласия с политикой, проводимой в отношении Италии. У него не было выбора, поскольку, договариваясь с Римом, Чемберлен действовал за его спиной. С ним тоже разделались, хотя Иден и не был ярым антинацистом. Чемберлен избавлялся от потенциальных противников его политики.

В конце 1937 г. Москва сомневалась в решимости британцев и французов противостоять гитлеровской Германии. Литвинов узнал, что Ион Виктор Антонеску, преемник Титулеску на посту министра иностранных дел, не верил в успех антинацистского сопротивления.

«Непрерывными уступками Германии и Италии Англия и Франция бесконечно увеличивают опасность войны, — говорил Антонеску своему французскому коллеге. — Вы хоть раз можете сказать «резкое нет» «итало-германским претензиям»?»

«Если бы Лондон, Париж и Москва, образовав блок, заговорили в Женеве твердым языком, то все малые и средние державы пошли бы за ними, страны выстроятся за ними, и это уменьшило бы опасность войны»⁴².

Но этого не случилось. Британская политика при Чемберлене не отличалась от политики при Болдуине. Что до Франции, то она давно уже была зависима от Британии.

1938-й стал годом не менее мрачным, чем 1936-й. В марте вермахт вторгся в Австрию без единого выстрела и под одобрительные крики толпы.

Литвинов предложил созвать международную конференцию для обсуждения европейской безопасности, но Британия и Франция предложение отклонили. Румынская позиция не смягчилась даже в отсутствие Титулеску: в Париже

«делать нечего, ‘ибо ничего хорошего от Франции он не ожидает’, — говорил в Париже новый румынский министр иностранных дел Георге Тэтэреску, — ее авторитет и значение катастрофически упали».

По словам Потемкина, который вернулся в Москву и занял должность замнаркома при Литвинове, НКИД был готов махнуть рукой на Францию. Австрия была потеряна, следующей целью должна была стать Чехословакия.

Политика французов оставалась пассивной. Потемкин вспоминал Луи Барту как последнего решительного французского лидера и сокрушался по поводу того, что никто больше не напоминает британцам об угрозе их собственной изоляции относительно Германии и не болеет за Францию всем сердцем. Потемкин перемен в политике не предвидел:

«Франция неизбежно дойдет до катастрофы. Спасти ее может лишь крутой поворот всей ее политики»⁴³.

Бувери подробно описывает реакцию Британии на аншлюс и мюнхенский кризис, случившийся полгода спустя. Чемберлен был намерен продолжить свою политику по установлению отношений с Гитлером; он был уверен в собственном успехе, несмотря на оппозицию группы из 40 консерваторов в парламенте, которые пришли в ярость из-за потери Австрии.

Одним из них был Черчилль, голос которого звучал все громче и убедительнее при обличении британской политики. Тем не менее большинство в этой консервативной фракции «все еще до ужаса боялись призрака коммунизма» (стр. 212).

Про продажу Чехословакии рассказывают часто⁴⁴. Бувери обличает бездумность и цинизм Чемберлена, с которыми он протащил Мюнхенское соглашение за спинами даже членов Кабинета министров. Для него Судетская область и «гроша ломаного не стоила» (стр. 251). Бросил ли бы он чехословаков на произвол судьбы? Противник политики умиротворения в Форин-офисе Рекс Липер считал, что да:

«Что могли противопоставить в дипломатическом покере трое (Чемберлен, Саймон и Хор), у которых кишка тонка, психопату вроде Гитлера?»⁴⁵.

25 сентября британский Кабинет занял более жесткую позицию и, устав от напыщенных речей и угроз Гитлера, выразил «неприкрытое возмущение» (Бувери, стр. 266). Через три дня Чемберлен без предварительного одобрения Кабинета написал Гитлеру, сказав, в сущности, что добьется для него Судет без войны. Муссолини вмешался с предложением провести четырехстороннюю конференцию в Мюнхене. Объявление Чемберлена об этих хороших новостях в Палате общин «было встречено восторженно» (стр. 276).

Французы тоже восприняли новость с облегчением. Министр иностранных дел Франции Жорж Бонне оказался даже лицемернее Чемберлена. Он заявил чехословакам, что они сами по себе, несмотря на официальные союзные обязательства Франции. Бувери не уделяет большого внимания французам, хотя неожиданно не обходит имени Литвинова, который в Женеве высказал советскую позицию. Он сказал, что если французы будут следовать своим обязательствам в соответствии с договором, им будет следовать и Советский Союз. Наконец, в отличие от Бувери, нам не следует забывать о роли Польши как соучастницы нацистов в разделе Чехословакии ради обломка ее территории — крошек со стола Гитлера.

«Стервятники… холуйствующие при злодеянии»,

— говорил Черчилль о поляках⁴⁶. Двое смутьянов, де Голль и Черчилль, были о Польше одного мнения.

Когда в начале октября Палата Общин рассматривала Мюнхенское соглашение, либеральная и лейбористская оппозиция, к которой примкнули менее 30 консерваторов, проголосовала против политики правительства. С итоговым счетом 366 голосов против 144 действия правительства получили одобрение. Чемберлен получил общественные дифирамбы, цветы и подарки всех видов, но его звезде уже недолго оставалось сиять.

IX. Последний шанс

В феврале 1939 г. газета «Манчестер Гардиан» метко охарактеризовала политику умиротворения как покупку врага путем продажи друга. В марте расплата не заставила себя ждать. Фашисты одержали триумф в Испании, остатки Чехословакии исчезли, вермахт хозяйничал в Мемеле (ныне Клайпеда), оторванном у Литвы, заняв его снова без единого выстрела. Тори не было дела до фашистов в Испании, но развал Чехословакии значение имел и пробудил общественное мнение, заставив британцев осознать надвигающуюся в этом году угрозу. Оставался всего один шанс заключить англо-франко-советский пакт о взаимопомощи против нацистской Германии.

Я его называю «Союз, который не состоялся». В апреле 1939 г. советское правительство предложило Франции и Британии политический и военный союз против нацистской Германии. Условия предлагаемого договора были переданы в письменном виде Парижу и Лондону. Весной 1939 г. война представлялась неизбежной. В апреле опросы общественного мнения показывали в Британии широкую общественную поддержку союза с СССР. Во Франции общественность тоже поддерживала сотрудничество с Москвой. Черчилль, тогда еще не имевший большого веса в парламенте, объявил в Палате общин, что без СССР успешное сопротивление нацистской агрессии невозможно. Логичным было бы предположить, что, с учетом их затруднительного положения, французское и британское правительства обеими руками ухватятся за советские предложения. Но этого не случилось. Форин-офис отклонил советское предложение об альянсе, а французы, скрепя сердце, последовали его примеру. 3 мая нарком Литвинов, советский Сизиф, был уволен, а на его место пришел В.М.Молотов, правая рука Сталина. Некоторое время советская политика продолжалась без изменений. В мае Молотов направил в Варшаву сообщение о том, что советское правительство окажет Польше поддержку против германской агрессии, если о ней попросят.

Уже на следующий день польское правительство отвергло руку помощи, протянутую Молотовым⁴⁷. Поляки были в своем репертуаре. Несмотря на изначальный отказ британцев от советских предложений, англо-франко-советские переговоры продолжались в летние месяцы 1939 года. Однако в то же время британских должностных лиц застали за переговорами с немцами в попытке в последний момент сторговаться с Гитлером. Для британских газет в конце июля это стало неожиданностью, поскольку Британия и Франция готовились отправить в Москву военные делегации для заключения союза. Утечка спровоцировала скандал в Лондоне и понятные сомнения со стороны Советского Союза в благонадежности англичан и французов. И вот в конце июля Молотов стал проявлять интерес к предложениям немцев о сближении.

Надвигался и еще один скандал. Англо-французские военные делегации направлялись в Москву на медленном чартерном торговом судне «Город Эксетер», который мог развивать максимальную скорость в 13 узлов. Один из сотрудников Форин-офиса предлагал отправить делегации целой флотилией быстроходных британских крейсеров для представительности. Министр иностранных дел лорд Эдвард Галифакс считал идею излишне вызывающей. Так что английская и французская делегации выдвинулись в путь на неуклюжем торговом судне, которое должно было добраться до СССР за пять дней. Чтобы скоротать время, играли в палубный хоккей. А в это же время шел обратный отсчет до начала войны, времени было в обрез.

Были ли французы и англичане настроены серьезно? Главный переговорщик со стороны британцев адмирал сэр Реджинальд Дракс не имел документа, удостоверяющего его полномочия для ведения переговоров или подписания соглашения с советской стороной. Форин-офис позднее должен был выслать его авиапочтой. Его французский коллега генерал Жозеф Думан имел при себе туманную доверенность от тогдашнего président du Conseil, председателя правительства, Даладье. Он мог вести переговоры, но не подписывать соглашение. Думан и Дракс были статистами, почти что никем. С другой стороны, советскую делегацию возглавлял маршал Ворошилов, министр обороны. У него были неограниченные полномочия.

«Пока все говорит о том, что советские военные переговорщики настроены самым серьезным образом»,

— докладывал британский посол в Москве. А вот британские представители, напротив, получили официальные инструкции «действовать не спеша». Когда Дракс перед отъездом в Москву встретился с министром иностранных дел Галифаксом, он спросил о «возможности неудачи» переговоров.

«Повисла короткая, но многозначительная пауза, — вспоминал он потом, — а затем министр сказал, что в целом было бы желательно тянуть переговоры как можно дольше».

Думан говорил, что его посылают в Москву «с пустыми руками». Им нечего было предложить советской стороне. И сотрудничество Польши они обещать не могли. Британия готова была послать во Францию две дивизии, случись война, а Красная армия могла моментально мобилизовать сотню, а ведь советские силы были как раз заняты кровопролитными боями с японцами при Халкин-Голе.

«Им веры нет»,

— заключил Сталин⁴⁸. Правительства Франции и Великобритании считали, что Сталина можно держать за дурака. Как же они ошибались!

После долгих лет ненадежности Англии и Франции как бы вы поступили на месте Сталина или любого советского лидера? Британское и французское правительства до самого конца считали, что могут дурить СССР.

Весной Чемберлен хвастался, что обвел советскую сторону вокруг пальца в переговорах о взаимопомощи. Так что 23 августа 1939 года Сталин дал согласие на пакт о ненападении с Гитлером во избежание изоляции накануне войны. В предвоенные годы советская политика была направлена на недопущение изоляции, а не ее усугубление. Пакт о ненападении стал «как гром среди ясного неба» для западных стран, как пишет Бувери (Бувери, стр. 363).

И нет, вообще-то, не стал. Советское «возвращение к Рапалльскому договору» годами воспринималось Лондоном и Парижем как опасная возможность. Французское посольство в Москве не раз о ней предупреждало. Помните предупреждение генерала Швайсгута в феврале 1937? А наблюдения Потемкина месяцем позже? В мае 1939 г. лидеры Британии и Франции обсуждали как раз такие возможности. Британский карикатурист Дэвид Лоу дважды предупреждал о нацистско-советском соглашении летом 1939-го. Чемберлен от этого отмахивался⁴⁹.

Иные обвиняли советскую сторону в «двойной игре» (стр. 363). Поляки объявили, что СССР всадил им нож в спину. Вот и еще один пример того, что некоторым лучше бы скромно помалкивать. Начиная с 1934 г., поляки мешали советской дипломатии в Лондоне, Париже, Бухаресте, Берлине и даже Токио — везде, где только могли вставляли палки в колеса. Они вместе с Гитлером рвали Чехословакию. Один французский дипломат сравнил поляков с

«мародерами прошлых веков, которые приходили на поля сражений добивать и грабить раненых…»⁵⁰.

В 1939 г. они в последний момент попытались не допустить антинацистской коалиции, в которой бы участвовал СССР.

X. Эпилог

Пакт Молотова-Риббентропа стал результатом провала шести лет настойчивых и последовательных попыток Советского Союза сформировать антинацистский альянс с западными странами. Пакт о ненападении постыден. Теперь уже СССР занял позицию «каждый за себя», а в пакте имелся секретный дополнительный протокол, который предусматривал создание «сфер влияния» в Восточной Европе «в случае… территориально-политического переустройства». Но был ли он хуже того, что французы и британцы сделали в Мюнхене? [Он был несопоставимо лучше, так спасал миллионы людей от жизни под нацистами, особенно евреев, которых немедленно начали убивать в «генерал-губернаторстве». Прим.публикатора]. Как заметил французский посол в Москве, с’est la réponse du berger à la bergère — что хорошо одному, то годится и другому 51 .

Мюнхен стал предпосылкой дальнейших событий.

В 1944 г. бывший министр ВВС Франции Пьер Кот опубликовал свои воспоминания о падении Франции.

«Говоря без обиняков, — писал он, — чего Франция не сделала в 1939 г., так это не воспользовалась помощью русских… Эта поддержка была непременным условием французского сопротивления… Без этой помощи французское сопротивление было обречено. Каждый шаг французской политики и французской дипломатии должен был быть направлен на получение [той помощи] и ее обеспечение. Заручиться помощью России до сентября 1939-го значило выиграть войну в 1940-м».

Кот вспоминал, что в том, что этого не случилось, была вина не СССР, а Франции.

«Пора покончить с этим лицемерием, которое заключается в обвинении советского правительства и возложении на него всей ответственности за провал франко-советского пакта».

«Необходимо дождаться открытия архивов, — продолжал он, — они докажут, что на Франции лежит большая ответственность за неудачу франко-советских отношений, чем на СССР. Французская дипломатия фактически не оставила Сталину иного выхода, кроме как подписать пакт о ненападении»⁵¹.

Конечно, критики могут сказать, что Кот был «советским агентом», который, конечно, защищал своих покровителей. [Империалистическая сволочь так всегда пробует оболгать тех, кто действует во имя общего блага и/или говорит неприятную правду о её преступлениях. Характерна ненависть к Коту и другим честным людям на Западе предавшего свою страну Солженицына. Прим.публикатора].

Такие обвинения были широко в ходу после развала СССР и первых попыток рассекретить советские документы. Однако Кот был прав насчет архивов: они обличают французские и британские верхи и доказывают стремление СССР к коллективной безопасности. Они же, по сути, доказывают и то, что Кот был французским патриотом, второй Кассандрой, чьим пророчествам об опасности никто не внял⁵².

Семнадцатью годами позже покойный британский историк Э. Дж. П. Тейлор подробно обосновал в своей книге грубое отношение западных стран к СССР, чем вызвал гнев коллег:

“было лицемерным со стороны тех, кто сам был в Мюнхене…. Русские фактически всего лишь сделали то, на что только надеялись западные государственные деятели; и яд Запада — это яд разочарования, смешанный со злостью от того, что [в переговорах с Гитлером] приверженность коммунизму оказалась не более искренней, чем их собственная приверженность демократии»⁵³.

Бувери называет пакт о ненападении «самым нечестивым из союзов» (стр. 364). Но не стоит преувеличивать. То был брак по расчету двух партнеров с пистолетами на поясе у каждого, которые друг друга презирали, друг другу не доверяли и никогда не планировали долгосрочных отношений. Или, если угодно, представьте это как смертельный танец двух скорпионов, кружащих с поднятыми хвостами и готовыми ударить в любой момент.

О Мюнхенском сговоре Бувери пишет:

«боеспособность советской армии и надежность Сталина были под вопросом» (стр. 414).

Были ли британцы со своими двумя дивизиями, приготовленными для Франции на случай войны, «надежнее»? А французы, не выполнившие свои официальные союзнические обязательства перед Чехословакией? Только СССР последовательно предлагал взаимопомощь, и именно французы и британцы от нее последовательно отказывались, как верно замечал Кот в 1944-м. Мог ли Сталин рассчитывать на «боеспособность» британской и французской армий и «надежность» Чемберлена и Даладье?

В апреле 1938 г. французский военный атташе в Москве полковник Огюст-Антуан Паласс говорил, что Красная Армия оправилась от чисток 1937 г. и ее военный потенциал должно оценивать высоко. В Париже высшее французское командование доклад Паласса всерьез не приняло. Генералитет не искал поводов оправдать сотрудничество с Красной Армией, они искали поводы сотрудничества не иметь. Паласс упорно стоял на своем.

В следующем докладе он утверждал, что за год после объявления мобилизации Советский Союз способен выставить 250 дивизий⁵⁴. В марте 1939 г. британский военный атташе пришел к похожим выводам⁵⁵. Как ни посмотри, СССР был ценным союзником.

«Без которого никак»,

— сказал Кот.

«Любой, кто может нам помочь в борьбе против Германии, нам друг»,

— считал де Голль. С ним был согласен Черчилль. Никто не называет их «советскими агентами» или «гонящимися за модой» левыми. Сотня ли дивизий или 250 — все выглядит лучше, когда у самого всего две.

Бувери пишет, что, упустив союз с СССР, Чемберлен допустил свой «величайший промах» (стр. 419). Несомненно, это был промах, хотя сегодня ОБСЕ и ПАСЕ возлагают вину за начало войны на Сталина и СССР. Нацистскую Германию едва удостаивают упоминанием. Не потому ли, что фашизм возрождается в странах Балтии и на Украине? Чтение воспоминаний Кота заставляет понять, что современные обвинения ПАСЕ/ОБСЕ — история с бородой.

Гитлер был единственным из европейских лидеров, кто хотел войны, и в итоге ее добился. Другие страны несут ответственность за провал подготовки защиты Европы от нацистской угрозы. Так, первой в очереди должны быть Великобритания, чьи верхи были «ослеплены» (стр. 414) нацизмом, «напуганы» (стр. 212) коммунизмом и которые преследовали эгоистичные и недальновидные интересы в международной политике. Потом идет Франция. «Декадентствующее», коррумпированное, разрозненное, пораженческое французское правительство стало зависимым от британского, которое в страшные времена оказалось ненадежным союзником. А потом идут поляки, которые срывали и саботировали план коллективной безопасности и взаимопомощи.

Ни одно правительство в Европе не стремилось объединиться в добросердечном союзе с СССР против общего врага. Все малые страны рассчитывали, что Франция и Британия выстоят, но ошиблись. СССР был, как уродливая Кассандра: почти все ее презирали, и никто не хотел ее принять. Таковы истинные, а не выдуманные западной историографией, фактические обстоятельства, предшествовавшие началу войны в сентябре 1939 г.

Список источников и литературы

1. Archives nationales (AN). Papiers Schweisguth. AP351/3.

2. AN, Papiers Daladier. AP496/7.

3. Bloch M. L’Étrange défaite. Paris: Gallimard, 1990.

4. Bouverie T. Appeasement: Chamberlain, Hitler, Churchill, and the Road to War. New York: Tim Duggin Books, 2019.

5. Carley M. J. 1939: The Alliance that Never Was and the Coming of World War II. Chicago: Ivan R. Dee, 1999.

6. Carley M. J. An Eye on France from the Soviet Embassy on the rue de Grenelle, 1924 1940 // Diplomacy & Statecraft. 2006. No 17, 2.

7. Carley M. J. Caught in a Cleft-Stick: Soviet Diplomacy and the Spanish Civil War // The International Context of the Spanish Civil War / Johnson G. (ed.). Cambridge: Cambridge Scholar’s Press, 2009.

8. Carley M. J. «Fearful Concatenation of Circumstances»: the Anglo-Soviet

Rapprochement, 1934–1936 // Contemporary European History. 1996. No 5, 1.

9. Churchill W. S. The Gathering Storm. Boston: Houghton Mifflin, 1948.

10. CIS informal summit. An informal CIS summit took place in St. Petersburg, December 20, 2019 URL: http://en.kremlin.ru/events/president/

news/62376 (дата обращения 30.04.2020)

11. Cot P. Le procès de la République. 2 vols. I. New York: Éditions de la Maison française, 1944.

12. Documents on British Foreign Policy, 2 nd series, XVI, XVII.

13. Duroselle J.-B. La Décadence, 1932–1939, 3e éd. Paris: Imprimerie nationale, 1985.

14. Gaulle Ch. de. Lettres, notes et carnets, 1905–1941. Paris: Robert Laffont, 2010.

15. Jansen S. Pierre Cot: Un antifasciste radical. Paris: Fayard, 2002.

16. National Archives of the United Kingdom, Kew, Foreign Office. FO 371 18834.

17. Pechatnov V. O. How Soviet Cold Warriors viewed World War II: the inside story of the 1957 edition of the Big Three correspondence // Cold War History. 2014. Vol. 14. No 1.

18. Pertinax. Les fossoyeurs. Défaite militaire de la France. Armistice. Contrerévolution, 2 vols. New York: Éditions de la Maison Française, 1943.

19. Roberts G. Stalin, the Pact with Nazi Germany and the Origins of Postwar Soviet Diplomatic Historiography: A Research Note // Journal of Cold War Studies. 2002. No 4, 3.

20. Service historique de l’armée. Château de Vincennes. 7N 3186.

21. Shirer W. L. Berlin Diary: The Journal of a Foreign Correspondent, 1934–1941. New York, 1941.

22. Taylor A.J.P. The Origins of the Second World War. Middlesex: Penguin,1964.

23. The Complete Maiskii Diaries, 3 vols. / Gabriel Gorodetsky (ed.). London &New Haven; Yale University Press, 2017.

24. The Diaries of Sir Robert Bruce Lockhart, 1915–1946, 2 vols / Young K. (ed.). London: Macmillan, 1973.

25. 1939 год: Начало второй мировой войны. Каталог историко-документальной выставки / под ред. А. Н. Артизова и С. В. Кудряшова. М.: Кучково

Поле, 2019.

26. Архив внешней политики Российской Федерации (АВП РФ). Ф. 011. Оп. 1. П. 8. Д. 76.

27. АВП РФ. Ф. 0136. Оп. 20. П. 167. Д. 828.

28. АВП РФ. Ф. 0136. Оп. 21. П.169. Д. 839.

29. АВП РФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 106. Д. 30.

30. АВП РФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 107. Д. 31.

31. АВП РФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 108. Д. 47.

32. АВП РФ. Ф. 05. Оп. 16. П. 114. Д. 1.

33. АВП РФ. Ф. 05. Оп. 16. П. 118. Д. 44.

34. АВП РФ. Ф. 05. Оп. 18. П. 148. Д. 158.

35. АВП РФ. Ф. 082. Оп. 17. П. 108. Д. 77.

36. АВП РФ. Ф. 082. Оп. 18. П. 80. Д. 1.

37. Антигитлеровская коалиция-1939: Формула провала. Сб. ст. / под общей ред. В. Ю. Крашенинниковой; отв. ред. О. Г. Назаров. М.: Кучково Поле, 2019.

38. Дневник дипломата, Лондон, 1934–1943: в двух книгах / Иван Михайлович Майский; отв. ред. А. О. Чубарьян; сост.: Л. В. Поздеева, О. А. Ржешевский, Ю. А. Никифоров. Москва: Наука, 2006–2009.

39. Карлей М. Дж. История провала: англо-франко-советский альянс, которого не было, и неопубликованная белая книга британского правительства, 1939–1940 гг. // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. 2018. No 3(14).

40. Карлей М. Дж. Тайная война: Запад против Советской России, 1917–1930. М.: Историческая литература, 2019.

41. Карлей М. Дж. «Только СССР имеет… чистые руки»: СССР, коллективная безопасность в Европе и судьба Чехословакии (1934–1938 годы) // Новая и новейшая история. 2012. No 1.

42. Коллонтай А. М. Дипломатические дневники, 1922–1940, в 2 т. М.: Академия, 2001.

43. Мюнхенский сговор: уроки для современного мира. Сборник материалов международной научно-практической конференции, 26 сентября 2018 года / под общ. ред. В. Ю. Крашенинниковой. М.: Общественная палата Российской Федерации, 2019.

44. На пороге катастрофы: Мюнхен-38. Каталог историко-документальной выставки / под ред. С. В. Мироненко. М.: Кучково Поле, 2018.

45. Реабилитация: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы. В 3-х томах. Т. II. М.: Материк, 2003.

46. Сталин и Каганович. Переписка. 1931–1936 гг. / Сост. О. В. Хлевнюк,

Р. У. Дэвис, Л. П. Кошелева, Э. А. Рис, Л. А. Роговая. М.: РОССПЭН, 2001.

Перевод с английского Яны Матросовой, при содействии Леонтия Ланника в авторизованной редакции

Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. 2019. №4 (19).