О харассменте и сексе в массовой литературе

Print PDF

Резюме. Рассказ, что бывает, когда мифология либерал_ок сталкивается с реальностью: в «цивилизованных странах», создающих впечатление флагманов женской эмансипации, массовая культура поддерживает и культивирует стереотипы отношений и сексуальной сферы, обеспечивающие прямо противоположное. Поскольку авторка была шокирована, получившийся анализ неплох. Единственно реальной  женская эмансипация была в социалистических странах Европы, после гибели социализма это всё больше и больше симулякр.

Леся Орлова

«Больше для себя самой. О харассменте и сексе в массовой литературе. Содержит цензурное упоминание действий сексуального характера.

Поскольку у нас тут на глазах в режиме реального времени формируются новые этические нормы и пересматриваются общественные договоры в части «кому с кем можно, как и когда», читаю, конечно, разные посты и дискуссии. И нет-нет да и поймаю собственную мысль, которую хочется зафиксировать. Вот так сегодня, благодаря обмену репликами с френдом, кое-что надумалось.

Рассуждая о том, как регулировать отношения взрослых людей, одни из которых – вышестоящие, а другие – зависимые, все постоянно апеллируют к опыту «Запада». На Западе – так, мол, и так. Кодексы у них. Регламенты. Меньше трех не собираться. Дверь держать открытой. Жаловаться. Вскрывать гнилую сущность. Выжигать каленым железом. На Западе же так делают. Вот в таких-то корпорациях и таких-то учебных заведениях. И оно работает! Смотрите, оно там работает!

Угу. Только очень странно работает.

Смотря что и смотря где. Видите ли, противоречивые весьма сигналы этот самый «Запад» нам подает. Если, конечно, в познавании «Запада» ориентироваться не только на официальную повестку, обсуждения на конференциях и публикации в «серьезных» СМИ. Если не игнорировать такую штуку, как массовая литература, где повестка вовсе не игнорируется. Вот только не в том ключе, в каком бы хотелось.

Наши умные люди с какой-то странной наивностью верят в повсеместное соответствие «западного человека» своему отражению в «западной литературе». А заодно в то, что «западная литература» — она интеллектуальная, сплошь. И какой-нибудь нашумевший роман крупного писателя исчерпывающе отражает всякие там процессы в западном обществе, тектонические сдвиги и прочую неуклонную тяжелую поступь прогресса, меняющего нормы и формирующего новую этику. Поэтому в дискуссиях о харассменте только ленивый не ссылается на «Бесчестье» Кутзее или, допустим, на Филипа Рота. Логично. Правильно. И ужасно смешно.

Ужасно смешно, если предполагать (а то и знать), что западная культура поставляет нам не только «большие книги больших писателей», но и гигигантский, как сель, поток массовой литературы. Жанровой. «Про любовь».

Массовая литература – это ко мне. Конкретный жанр – любовный роман – это ко мне. В этом жанре я ориентируюсь, слежу за ним и как преданный потребитель (у меня откровенно дурной вкус, я нетребовательна к выбору), и как бескорыстный исследователь (с момента еще в студенческие годы написанной первой работы о любовных романах как феномене… источнике… свидетельстве… отражении… бла-бла-бла… хотя в эти дни уже немного неловко признаваться в филологическом прошлом). И, в свете событий, сосредоточусь вот на каком актуальном аспекте.

В последнее десятилетие тенденции внутри жанра любовного романа (американского, европейского и за ними вприпрыжку бегущего, теряя тапки и в буквальном смысле подхватывая спадающие штаны, постсоветского) – следующие.

1. Герои в подавляющем большинстве представляют собой именно «вышестоящего» и «зависимую». Он – босс, шеф, начальник. Она – подчиненная. В любых реалиях, от крупной корпорации до университета. Поджанр университетского любовного романа есть, полноценный и регулярно пополняемый, и там действуют как раз преподаватели и студентки.

2. Отношения в подавляющем большинстве начинаются именно с домогательства. Руководитель вожделеет подчиненную (чрезвычайно грубо формулируя это вожделение во «внутренних монологах»). С какого-то момента от именно что «влажных фантазий» он переходит к активным действиям. Подчиненная поначалу сопротивляется. Никуда при этом не жалуется, и все вообще оформляется как безвыходная ситуация, в которой женщине буквально некуда деваться. Это может быть (и очень часто именно таковым является) шантаж. Это может быть (и часто таковым является) страх потерять работу и заработок. Это может быть взаимовыгодное «сотрудничество» по каким-то внешним причинам.

3. Первый сексуальный контакт (не обязательно, хотя и часто именно половой акт) в подавляющем большинстве случаев – насильственный. С непременно прописанным парадоксальным возбуждением и итоговым безусловным удовольствием жертвы. Замечу, что в подавляющем большинстве случаев героиня именно говорит «нет», и не один раз, но герой ее не слушает. Распространенный ход: после фактически изнасилования герой обнаруживает, что героиня была девственницей, ему стыдно, но что уж теперь, сделанного не воротишь, — поэтому они просто с этой точки и продолжают дальше. Героиня не идет в полицию. Не подает в суд. Не мстит. Не обращается в прессу. Не сигнализирует в отдел кадров. Не говорит (почти никогда) близким.

4. В подавляющем большинстве случаев распределение сил – в смысле опыта и статуса героев – однозначное. Героиня – женщина либо совсем без опыта сексуальных (и любовных) отношений, либо с минимальным. Герой – «серийный» (как нынче принято говорить), вконец развращенный последовательный и принципиальный полигамист. У него не просто было и есть много женщин. Он не просто осознанно и умело соблазняет, системно изменяет, отвергает понятие верности, бросает надоевшую «игрушку», и постоянно пребывает в состоянии охоты (определение «хищник» — стандарт любовного романа). Он именно описывается и прямо называется плохим человеком, напрочь лишенным какого-либо морального кодекса. Впрочем, читателю открытым текстом дают понять, что это у него «просто велосипеда не было», он никого не любил и не верил в любовь, а вот именно в героиню как раз влюбился – и исправился, и полностью изменил все поведенческие паттерны (в смысле, изменил впоследствии, потому что героиня как раз была его «лебединой песней»).

5. Любопытный и очень, на мой взгляд, значимый, даже, скажу я, знаковый момент: практически никогда никакой любви поначалу нет. Практически всегда начинается исключительно с сексуального влечения (сначала одностороннего, потом – вынужденно обоюдного, с прописанными буквально соображениями героя в духе «вот такой вот я гад, и все равно ее брошу, когда скоро надоест, просто пока почему-то мне интересно мучить ее и дальше» и героини «он мне отвратителен, но ничего не могу с собой поделать, я его хочу, о, я противна сама себе»), продолжается тягостным формированием именно того, что сегодня называют «созависимостью», а в итоге – просто «вдруг» — становится большой, относительно чистой и по умолчанию отныне вечной любовью. Которая «списывает» все, ну и вообще долготерпит, милосердствует и так далее. Последние слова звучат кощунственно, понимаю. Но что ж делать, если именно так все это и подается. Этакое «через тернии к звездам». Лотерея, в которой конкретные герои непременно выигрывают себе хэппи-энд.

6. Нормой для стандартного любовного романа начиная с 90-х были прописанные издательским шаблоном эротические сцены – если мне не изменяет память, каждые восемь страниц, помню такую цифру, но искать подтверждения сейчас не буду. Главное, что такое правило в принципе существовало. Мало того, здесь требовалось еще и развитие, усиление – в сторону все большей раскрепощенности. Условно говоря, в прежние «невинные» (ха-ха) времена этот эффект достигался сменой поз, и в первой эротической сцене использовалась всегда «миссионерская» (к которой в дальнейшем уже не возвращались). Любопытно, что такой шаблон применялся не только к современным романам, но и к историческим. И соответствующий путь сексуального раскрепощения проходили героини историй, имеющих место в Древней Шотландии, викторианской Англии, Франции периода «бель эпок». Скромные гувернантки и горничные, обнищавшие аристократки – все они были невинны, и всех размеренно, последовательно и порой очень жестоко обучали сексуальным практикам вплоть до перверсивных графы, герцоги и монархи.

7. Сейчас норма расширилась во всех отношениях. Во-первых, частотность эротических сцен на единицу текста существенно выросла [рост стимуляции ведёт к привыканию — правил физиологии ВНД не отменишь. Прим.публикатора]. Во-вторых, существенно увеличилось разнообразие оных, с уклоном, отметим, как раз в перверсии. К просто половым актам в различных позициях и обстановке добавились – уже по умолчанию – вариации орального секса. В последнее десятилетие все чаще включаются эпизоды анального секса – как почти обязательный этап сексуального «познания». Но даже это уже – не предел и не финал развития сексуальных отношений героев. В последние годы явно выделился еще и тренд задействования практик БДСМ, где мужчина всегда выступает в доминантной позиции, а «сабмиссив» всегда – женщина. Нет, речь не только и не столько о во всех отношениях беспомощной книге «50 оттенков серого»: она всего лишь вывела из тени уже наметившийся к тому времени тренд, просто существовавший как маргинальный. Сегодня это – уже общее место, и не отдельный «пограничный» поджанр, а именно элемент «обычного» любовного романа, рассчитанного на самую широкую аудиторию [Резкий рост насилия и перверсий заметней всего в «просто» порнографии, однако охватывает и её литературную разновидность. Что отражает дух капитализма вообще, явленный чётче всего в романах маркиза де Сада: а он в последние 30-40 лет несказанно усилился, ибо почти не встречает отпора от практически исчезнувших «красных». Прим.публикатора].

8. Здесь очень и очень важно подчеркнуть значимую деталь. Я говорю сейчас не о порнографической литературе, которая распространяется либо на специфических сетевых ресурсах (и создается зачастую любителями, во всех смыслах слова «любители»), либо публикуется специфическими издательствами и продается в специфических точках продаж. Я говорю о профессионально сделанной литературе массового спроса, которая издается признанными издательскими домами широкого профиля и реализуется в обычных книжных магазинах. В том числе в твердой обложке («твердая обложка» — важный маркер для западного издательского бизнеса).

9. В последнее десятилетие, когда официальный «западный» курс определенно подразумевает недопустимость отношений между людьми, иерархически не равными, в любовных романах все чаще встречаются прямые рекомендации-подсказки для успешного нарушения новых правил и обхода границ. Иногда это «внутренний» контракт между героем и героиней, где прописывается отсутствие претензий. Иногда – описание того, как прятаться и скрывать отношения. Практически всегда есть эпизоды адреналиновой опасности (почти «накрыли», почти обнаружили) и счастливого (для героев) избегания раскрытия. Все чаще можно встретить открытое упоминание того, что в описываемой корпорации (где герой обычно занимает положение первого руководителя) есть внутренний кодекс, запрещающий отношения между сотрудниками. Но герой, выступающий, казалось бы, гарантом соблюдения такого кодекса, нарушает его без особых рефлексий, за исключением быстрого и успешного нахождения оправданий для своего поведения и способов этот кодекс обойти.

10. Повторим пройденное. Я утверждаю, что самый массовый и востребованный жанр поп-литературы «Запада», начиная с более-менее невинных 80-х и заканчивая сегодняшним днем, демонстрирует и популяризирует как рабочую романтическую схему именно отношения «вышестоящий vs зависимая». В части сексуальных практик, этим жанром включаемых, в последнее время общим местом стало открытое вовлечение в БДСМ, не говоря о прямом насилии сексуального, психологического, эмоционального и ментального толка, с мощнейшей компонентой «стокгольмского синдрома» и «созависимости», задним числом оправдывающей насилие возникшей в процессе «любовью». Никакой моральной и этической оценки, показывающей осуждение и неприемлемость подобного, не дается. Ни «внутри» литературного произведения, рассчитанного на широкую аудиторию, ни «снаружи» — со стороны читателей, в распоряжении которых в «западных» реалиях, казалось бы, есть полноценные инструменты для калибровки происходящего. Это – гигантский пласт современной «западной» литературы, постоянно пополняемый в режиме конвейера. И именно в последнее десятилетие, официально ставшее на «Западе» временем жесткого регулирования межполовых отношений в профессиональной среде, раскрепощенность сексуальных отношений по типу «власть/зависимость» в поп-литературе превзошла все пределы, фактически слившись с до тех пор вытесненными «за рамки общества» узкими порнографическими традициями «подчинения» и «унижения». Принятие. Приятие. Включение в сегодняшнюю норму и шаблон неприемлемого «еще вчера». Почему-то. С чего бы? Умные люди говорят, нету никаких окон Овертона. Ну, наверное, нету.

11. Ласт, бат нот лист. Авторы любовных романов в подавляющем большинстве (близком к ста процентам) – женщины. Все это (включая невероятные в грубом цинизме внутренние монологи героев-мачо-самцов) пишут женщины. Не одна. Не две. Не десять. Сотни и тысячи (знаете, сколько писательниц-романисток съезжается на различные конгрессы?) половозрелых женщин, порядочных гражданок, ответственных налогоплательщиц.

Перефразируя Довлатова, мы без конца хвалим Америку как цитадель новой этики и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить – кто написал четыре миллиона любовных романов, впрямую противоречащих ключевым базовым постулатам этой самой новой этики?

О чем нам это любопытное внутреннее противоречие может говорить? Мне пока не встретилось прецедента, когда оскорбленные «западные» читатели (слово «оскорбленные» я употребляю сейчас без какого-либо коннотационного или интонационного оттенка) подали бы иск против писателя, издателя/издательского дома или ритейлера, имеющих отношение к появлению и распространению литературы массового спроса, транслирующей приведенные выше ценности, паттерны, поведенческие реакции, их обоснование и трактовку. Возможно, это говорит о непредставимых деньгах, которые крутятся в международном издательском бизнесе. А может, это говорит о некоем, как к нему ни относись, запросе общества, плохо (если не «никак») коррелирующем с официальным курсом. И о том, что думает меньшинство (признанное кем-то, хоть самим собой, хоть «обществом», совестью нации, интеллектуальным авангардом и моральным авторитетом), а что – большинство (потому что «массовый спрос», «массовая литература» — на то и «массовые»). [О том, что западное общество не может без идеи сверхчеловека и их культивировании, хотя бы в микромасштабе, оттягивающихся на сотрудниках и подчинённых, поскольку подавляющая масса людей, говорящих, что живут при «свободе» и «демократии», представляют собой настоящих рабов — фисных, конвеерных, рабов пропаганды, моды etc. Прим.публикатора]

Я предвижу возражение, тиснутое из – о, сюрприз! – массово же любимого и на массовый же спрос рассчитанного фильма «Дьявол носит Прада», основанного на одноименной книге (где, кстати, жестоко унижает подчиненную начальница, но ничего, никаких последствий для начальницы и никакого о(б)суждения в обществе). Ну, там, где о голубом свитере, о том, как постепенно и очень небыстро новаторский замысел кутюрье достигает сначала прет-а-портешных прилавков, а потом и стоков, а там и секонд-хендов. Идея, мол, кардинально меняющая мир, постепенно входит в моду, овладевает умами и достигает «даже самых отсталых слоев населения». Несмотря на трудно выносимый снобизм этого многим полюбившегося утверждения, оспаривать его трудно – ну да, примерно так это и работает. Вопрос только в том, какая именно вода найдет дырочку. И точно ли «отсталые слои населения» примерят для себя именно эту, для этого дизайнера крышесносную идею. Точно ли будут в конце концов благодарно носить именно главную «фишку», условную юбку из фольги, – или, по массовой своей дурости, из всего цельного ансамбля выхватят взглядом только полосатые лосины. Ну, давайте на секонд-хенды посмотрим, почему не посмотреть. Посчитаем таковыми бесчисленные сетевые ресурсы, на которых народ упражняется в собственных литературных опытах. Публикует графоманские свои опусы. Иногда, кстати, нехило на этом зарабатывая – за счет честных ассигнований читателей.

Интеллектуальная элита там не бывает, стыдных полуграмотных поделок не читает. Это правильно. Это мусор, чего там копаться (хотя мусор, как известно, немало говорит об обитателях дома в целом). А я – не интеллектуальная элита. Мне можно. Я копаюсь. И результаты моих раскопок вот какие: не сотни, а уже, полагаю, тысячи любительских любовных романов уже и на постсоветской почве, в наших, так сказать, реалиях, строятся именно по этим лекалам. Он – властный начальник, отнюдь не слегка тронутый на сексуальной почве и говорящий и мыслящий исключительно матом. Она – нежная фиалка, которую он абьюзит и харассит по полной программе (и здесь нет двояких трактовок, это не «показалось», там дикие совершенно, ни в какой степени не простительные и не оправдываемые никакой возникающей на этой грязной почве «любовью», действия). В конце он делает ей предложение, и она это предложение принимает. В продолжениях то же, по той же схеме происходит с близкими, друзьями и знакомыми героев. Целые «кусты», целые группы романных семей так рождаются в воображении авторов, не вызывающем ни скепсиса, ни возмущения читателей.

Массовая литература (тем более маргинальные аматорские сетевые «помойки») не в чести у интеллектуальной элиты, назначившей себя элитой, питающей комфортную иллюзию насчет своей способности влиять на какие-то процессы и инициировать перемены в обществе, а потому бурно сейчас дискутирующей о новой этике в фейсбуке. Так, в принципе, было всегда: и насчет «облагодетельствовать глупый народ», и насчет «страшно далеки они от народа». И это – базовая, в моих глазах, ошибка этих самых элитариев. Очень выборочно они «западный» опыт учитывают. И очень сильно заодно идеализируют и романтизируют «западный» народ. Который свои-то надежды и чаяния откровенно и во множестве транслирует в мир. Временами пугающе. Но народ – он вообще такой. Может и напугать, если в него пойти, а не сверху попытаться его куда-то разворачивать руководящей и направляющей рукой партии. Вся эта элита читала, конечно, в студенчестве канонический трактат Ортеги-и-Гассета «Восстание масс». Так вот и вспомнили бы хотя бы название.

«Запад» (к которому я отношусь в целом очень даже приязненно и благодарно) порой демонстрирует феноменальное лицемерие и двоемирие. И в данном случае – тоже. Одной рукой пишет кодексы о недопустимости «неуставных» отношений, а другой – романы и сценарии, не просто отражающие, а прямо-таки формирующие соооовсем даже обратное. И это «обратное» численно ух как превосходит всех условных «кутзее», вместе взятых. Такое вот у «западной» культуры темное бессознательное, что ж ты с ним поделаешь. И перед тем, как пытаться сделать «как у них», стоит, может, поглядеть, а как у них получилось-то. Как там новые этические нормы массовое сознание перекроили, как перешибли плетью обух, всему отсталому третьему миру на зависть.

В первом комментарии по этому случаю положу песню Джорджа Майкла об Америке, которую считаю одной из лучших у него, а также одной из лучших вообще. О том, как он устал от ханжеского лицемерия Америки. И, некоторым образом, о том, как слишком малы ему стали ее тертые джинсы. И о том, как долго нас учили любить ее запретные плоды”.

Источник

Всё что описано авторкой выше, активно воспроизводится, и соответствующие практики оказываются нормой жизни везде, где подчинённые в основном молодые женщины, начальники — почти сплошь мужчины, т.е. почти везде в капиталистических странах (рынки труда гендерно разделены даже в «феминистской» Скандинавии, и «женские профессии» — это обслуживающий персонал). Единственно реальная эмансипация женщин была при социализме: в СССР, а особенно в ГДР, ЧССР, на Кубе и пр. Для описанных ситуаций там были прокурор, местком и партком: все три служили не деньгам, а идеологии, где равенство полов было интегральной частью.