Про русско-польское братство по оружию и Drang nach Osten

В советской исторической науке, к сожалению, существовала концепция Drang nach Osten – мол-де ещё в Средневековье немецкие феодалы в лице Тевтонского и Ливонского орденов вели экспансию на восток с целью захвата земель и...

Print Friendly Version of this pagePrint Get a PDF version of this webpagePDF

2_4_6eed533245ad

Предисловие: к сожалению для автора статьи — «поход на восток» немецких феодалов и подчинение ими экс-славянских земель был запрограммирован уже самим наличием рыцарства и феодализма вообще. Расширение феодального владения на востоке Европы частенько шло за счет «недоразвитых народов», под которыми понимались славяне-язычники. Причем в первую очередь из-за скорее неразвитости у последних феодализма (роль язычества хорошо видна в статье). Примером, ещё до Пруссии и других земель, были земли западных славян — бодричей.

В советской исторической науке, к сожалению, существовала концепция Drang nach Osten[1] – мол-де ещё в Средневековье немецкие феодалы в лице Тевтонского и Ливонского орденов вели экспансию на восток с целью захвата земель и порабощения славянских и балтийских народов Восточной Европы. Пропагандистский характер этой концепции, представляющий собой плохо скрытый перепев реакционной идеи «борьбы славянства и германства», популярной в начале XX века, очевиден. Немецкие крестоносцы в её рамках неявно отождествлялись с гитлеровскими вояками, хотя, казалось бы, знающим марксизм историкам натянутость аналогии между космополитичными феодалами XV века и национал-расистами из числа мелкой буржуазии XX века очевидна.

Из-за этого в СССР битва при Грюнвальде была канонизирована как великая победа славянских народов над германскими захватчиками. В угоду политике, как обычно, была принесена историческая истина. Ведь войну начали именно поляки и литовцы, напав на Орден – старинным союзником которого была вполне славянская Чехия (причем немалую часть орденской пехоты составляли чешские рудокопы[2]). И та же самая Литва воевала с Русью сильно чаще, чем Орден (собственно, русских так много было в литовских землях именно потому, что литовский «натиск на восток», в отличие от немецкого, был настоящим). Вдобавок в рядах польско-литовских войск против немцев сражалась татарская конница – хотя её родной степи страшный и ужасный Drang nach Osten не мог угрожать от слова совсем.

Но была у канонизации Грюнвальдской битвы и другая причина – советскому руководству требовалось преодолеть историческую враждебность между русскими и поляками, поскольку Польша по окончанию Второй мировой войны стала членом социалистического блока. Соответственно, Грюнвальдская битва стала парадным примером «русско-польского братства по оружию» (не случайно в советской и постсоветской исторической науке особый акцент делался на роль в битве смоленских хоругвей) – благо других таких прецедентов было немного. Однако, по иронии судьбы, один из примеров военного союза Руси и Польши – союза реального, а не иллюзорного (поскольку собственно будущей России – Великому княжеству Московскому – была выгодна победа Ордена, а не враждебной Литвы, что начали осознавать даже национал-патриоты) в СССР освещался гораздо менее активно.

Отношения Польши и Руси никогда не были дружественными. В 981 году Владимир Святославович – будущий креститель Руси – захватил у поляков Червенские города (территориально это нынешние Галичина и Волынь). Но уже 1018 году первый польский король Болеслав Храбрый, пользуясь усобицей между Ярославом Мудрым и его братом Святополком, отнял их обратно. После смерти Болеслава в 1025 году Ярослав через шесть лет вновь отбил у поляков Червенские города и, более того, временно посадил на польский престол своего ставленника Безприма. Более того, в 1034 году был убит новый правитель Польши Мешко II, после чего в Польше по сути началась гражданская война – аристократия, пользуясь малолетством его сына Казимира, узурпировала власть. Более того, с убийством Мешко по сути начался развал единого польского государства, созданного Болеславом и его отцом Мешко I.

В 1038 году чешский князь Бржетислав I захватил Силезию и временно овладел польской столицей Гнезно. Ещё раньше по всей Польше началась языческая реакция, сопровождавшаяся массовым разрушением храмов и направленная против духовенства и феодалов (народные восстания на Руси в правление Ярослава Мудрого также зачастую носили языческий характер и поднимались «волхвами»). Причем если в Великой Польше (район вокруг Гнезно) и Малой Польше (окрестности Кракова) это было чисто народное движение, то в Мазовии (северо-восточная Польша, лежащая за Вислой) местная аристократия использовала «восстание масс» с целью избавиться от польского владычества. Вождем мятежных мазовшан стал Мацлав, которого католические источники называют слугой или чашником короля Мешко II, а «Повесть временных лет» — князем.

Мацлав оказался способным лидером, заключив союз с языческими же племенами ятвягов и пруссов, а также с правителями польского Поморья (которые, как и сам Мацлав, поддерживали язычество в своих землях с целью обособиться от остальной Польши) и вышеупомянутым Бржетиславом Чешским. В 1039 году при поддержке императора германского Генриха III, не желающего распада Польши и поглощения её остатков Чехией, юному Казимиру удалось навести порядок на землях западнее Вислы (Бржетислав вскоре был разбит немцами и вынужден оставить притязания на Польшу). Но Мацлав всё равно продолжал удерживать Мазовию и совершать ответные набеги на польские земли при поддержке ятвягов, оставивших о себе в восточной Польше жуткие воспоминания. Казалось бы, для Руси настал оптимальный момент урвать свой кусок от и без того ослабшей Польши.

Но вместо этого Ярослав предпочел… заключить с Казимиром союз против Мацлава (вскоре он выдал за него замуж свою сестру Добронегу). В 1040 году Ярослав «иде на Литву» — литовцы были родичами ятвягов, язычниками и также вполне могли быть союзниками Мацлава (ранее, зимой 1038/1039 годов, Ярослав воевал с самими ятвягами), а в 1041, 1043 и 1047 годах ходил войной на самого Мацлава. Окончательным успехом увенчался лишь последний поход, в ходе которого Мацлав погиб, а Мазовия подчинилась Казимиру. Лишь два года спустя в Польше было восстановлено архиепископство в Кракове – то есть до победы над Мацлавом в Польше существовала угроза языческого реванша, поскольку пример языческой Мазовии мог оказаться заразителен для остальной Польши.

Почему же русский князь, явно не из одной лишь лести прозванный Мудрым, помог возродиться польскому государству – основному сопернику Руси на западе? Ответ очевиден – язычество тогда было религией простолюдинов, «холопов», а христианство – верой господствующего класса что Польши, что Руси. В Мазовии языческое возрождение не носило народный характер – как упоминает польский историк Галл Аноним, многие польские феодалы спаслись во владениях Мацлава от захватчиков-чехов и от бунтующих крестьян. Да и сам Мацлав Мазовецкий – как не пытались польские хронисты представить его человеком незнатным – был, судя по всему, отнюдь не банальным вождем «холопского бунта». Но, заигрывая с язычниками собственными и соседними языческими племенами, Мацлав создавал угрозу для всех соседних феодалов, включая и Ярослава – ведь в соседних землях под языческими лозунгами, как уже упоминалось, бунтовала именно «чернь». Поэтому за свои заслуги в борьбе за дело христианства Ярослав в хронике Адама Бременского был назван «святым» (т.е. благочестивым) королем – при том, что хроника была написана уже после разделения церквей!

Постскриптум: помогая Казимиру в борьбе с Мацлавом, Ярослав de facto выступил как невольный[3] инструмент пресловутого Drang nach Osten (если рассматривать его как реальное явление, а не пропагандистскую конструкцию). Ведь Казимир пришел к власти с помощью немецкого рыцарства (за которую он расплатился подчинением Генриху III), и его воцарение в Польше означало превращение последней в вассала Священной Римской империи. А христианизация Мазовии привела к ухудшению её отношений с пруссами и ятвягами, которые остались язычниками. И уже менее чем два столетия спустя — в 1226 году — князь Конрад Мазовецкий для защиты своих владений от набегов с их стороны пригласил в Пруссию рыцарей Тевтонского ордена, ранее хорошо зарекомендовавших себя в крестовых походах против мусульман…

 


[1] Что самое пикантное – считается, что идея «Натиска на восток» придумана ещё чуть ли не Карлом Великим или Фридрихом Барбароссой, но в действительности зафиксирована эта концепция была в статье польского журналиста еврейского происхождения Юлиана Клачко 1849 года. Он призывал немцев воссоздать независимую Польшу на территории Познанского края, принадлежавшего в те годы Прусскому королевству.

[2] К слову – если верить энциклопедии Брокгауза и Эфрона, то Ян Жижка со своими людьми – как и прочие чешские наемники — при Грюнвальде воевали не на стороне польско-литовского войска, вопреки общему мнению, а в рядах Ордена. При этом Жижка и руководимые им гуситы в советской историографии были канонизированы как… борцы с германской экспансией в Чехии. Такие дела.

[3] Впрочем, невольный ли? В действительности Ярослав, если верить «Анналам» Ламперта Херсфельдского, всячески искал дружбы с Германией, пытаясь сосватать за Генриха III одну из своих дочерей. Генрих отказался (он уже подыскал себе жену во Франции), но, чтобы «подсластить пилюлю», «в обратный путь» послы Руси, «привезшие большие дары», «двинулись с ещё большими». Воистину традиции европейской русофобии уходят корнями в глубокое прошлое!

Об авторе Tapkin