Как США превратили науку в оружие

Print PDF

Резюме. США — самая развитая капиталистическая страна и гегемон «мира насилья» не только из-за богатства, военной силы или концентрации большей — и лучшей — части научных сил человечества в эпоху когда наука уже давно вошла в число непосредственных факторов производства. До 1988 г. им равным соперником был СССР с союзниками, но после гибели реального социализма таковых не осталось. США замечательны умением избегать самоотравления собственной идеологией «свободы и демократии», притом это это более чем идеологическое общество, умеющее побуждать своих деятелей относиться к идеологемам всерьёз, с готовностью «гражданского общества» затравить сомневающихся и добить диссидентов, чтобы государство руки не пачкало (хотя оно никогда не стеснялось своей репрессивности). При всём этом когда надо, они не задумываясь вводят нормированное распределение и регулируют цены, отложив «свободу предпринимательства» в сторону; рассказывают другим про «интернациональность науки» или «необходимость свободы для научных исследований», а сами культивируют науку национальную и государственную, с момента как Первая мировая война показала необходимость соединённых усилий учёных, военных и бизнеса для подготовки к войне и выбора наилучшего момента участия в ней, и одновременно дала толчок развитию собственно научных исследований, позволив обогнать ориентир во всём перечисленных — кайзеровскую Германию.

Об этом приводимая ниже статья К. Штруппа из сборника про общество России и Германии в годы империалистической войны.

Автор показывает, как по всем направлениям, от истории до физики с химией, американцы ориентировались на германский пример, т. е. обращали первое на пропаганду, а второе на развитие боевых ОВ, не забывая развивать и фундаментальную сторону данных дисциплин, питающую промышленные и военные усилия. Делали они это с американским размахом и деловитостью, выбрав для копирования лучший пример: наука Германии лидировала не только в исследованиях, но и в институализации, планировании работы учёных; с 1960-х США проявят сравнимый интерес к достижениям советских учёных, но в рамках своих институций, отстроенных для первой и второй мировых войн.

Поэтому США превзошли немецких учителей в превращении науки в оружие (наверное так лучше по-русски сказать weaponised science, самое точное определение описанного Штруппом). При этом на публику официальные лица, политики и ученые, на голубом глазу рассказывали про

«невозможность заимствования пруссизма, поскольку он подавляет свободу, без которой прогресса в науке не бывает».

Подобное лицемерие практикуется США во всех сферах общественной жизни и международной политики: рассказывая другим про «свободу и демократию» (нельзя подавлять несогласных, надо слушать гражданское общество, нельзя разгонять «мирные демонстрации», даже когда они переходят в погром), при подавлении инакомыслия в своей стране и в других странах они не заморачиваются ни » свободой», ни «законностью», ни тем более » правами человека», бестрепетно используя всë что пригодно до достижения цели, от лжи в печати до арестов, пыток или убийств. Впрочем, правовая форма происходящего соблюдается, для успокоения лоялистов, что ещё больше подчёркивает лицемерие. Или, точней, считая себя исключительными (важнейшая часть американской традиции, и не только в политике) они просто не считают себя обязанными соответствовать ценностям, проповедуемым прочему миру и/или демосу своей страны, если их нарушение снимет угрозу, присутствующую здесь и сейчас.

***

Восприятие германской науки и исследований в Америке во время Первой мировой войны

К.Штрупп

В апреле 1919 г., спустя несколько месяцев после прекращения военных действий, журнал «Атлантический ежемесячник» (Atlantic Monthly) опубликовал юмористическую заметку о «демобилизовавшемся профессоре». Автор сделал вывод о том, что «профессор в течение нескольких месяцев проживал настоящую жизнь». Он «наконец-то наслаждался иллюзией могущества». Правда, он был несколько разочарован тем, что война окончилась так быстро —

«было ощущение, что ты не успел показать все, на что ты способен».

Американские профессора были задействованы во многих проектах, разнообразие которых впечатляло: проведение исследований ядовитых газов; разработка новых медицинских процедур; решение вопросов пищи, питания и санитарии; выработка основ американских военно-морских сил; создание системы оккупационной классификации; дешифровка; слежение за международной торговлей, моральным состояние своего фронта и фронта противника; анализ будущей карты Европы и т.д. Совершенно очевидно, что война для профессора были залогом успеха в Вашингтоне и где-либо еще в основном благодаря своим, как мы бы сейчас сказали, «ключевым квалификациям», то есть возможности решать новые проблемы и быстро извлекать уроки из опыта, систематичности и интеллекту, и, в обобщенном смысле, способности много работать¹.

Германские и русские ученые и профессора университетов за четыре года Первой мировой войны получили возможность мгновенно доказать ценность своих научных изысканий для общества, и «научность» была, безусловно, важнейшей новой чертой этой войны в Европе. В Соединенных Штатах академическое сообщество находилось в стороне вплоть до 1917 г., но сразу после объявления войны Америкой оно с огромным размахом включилось в мобилизацию и реорганизацию научной инфраструктуры. Во многих случаях обычная университетская жизнь приостановилась: большая часть студентов попала в ополчение, остальные проходили строевую подготовку в студенческих городках. Ведущие сотрудники факультетов перешли на работу в правительственные учреждения Вашингтона или предоставили свои лаборатории и исследовательские ресурсы для военных целей².

В 1917 г. многие были убеждены, что вступление Америки в европейскую войну стало поворотным моментом для страны, экстренной ситуацией, требовавшей радикальных перемен, жертв и нового взгляда на вещи. Университеты не были исключением³. Мгновенно проявившимся последствием войны стало усиление независимости американской науки от своего германского двойника в силу затрудненности личных и институциональных контактов, а также потому, что многие американские ученые презирали своих бывших учителей за их готовность поддерживать жестокий режим. Новые организации и сближение с государством и армией привели к «национализации» науки⁴.

В итоге война способствовала широкому принятию практического применения науки и исследований. Университеты стали «членами» общества благодаря своему прямому вкладу в социальный и экономический прогресс, а общество с радостью наградило их беспрецедентными финансовыми средствами для работы в период войны и после нее.

Не может быть сомнений в том, что международное научное сообщество страдало от войны. Многие личные контакты были разорваны, совместные исследовательские проекты остановлены, обмен информацией и научной литературой прерван. Однако остался интерес к работе коллег за океаном и определенный элемент конкуренции.

Во многих американских публикациях о достижениях и возможностях военного использования науки сравнивались позиции Америки и Европы, в особенности Германии. Ведущий американский журнал Science не прекращал печатать в разделе новостей сообщения об Англии, Франции и России, а также Германии и Австрии.

Повышение уровня профессионализма американской науки и развитие современных университетов в Соединенных Штатах в XIX в. происходило во многом благодаря европейскому, в особенности германскому, влиянию⁵. Американские студенты, тысячами стекавшиеся в Берлин, Лейпциг, Мюнхен и Бонн, чтобы учиться у героев немецкой науки, не всегда могли до конца осознать философскую концепцию германских университетов. Тем не менее, ключевые элементы этой концепции легли в основу новых, научно ориентированных университетов, таких как Корнелл, Джона Хопкинса и Чикагский университет. Они также повлияли на преобразование многих старых колледжей. Помимо университетов такие германские учреждения как Комиссия по урегулированию стандартов (Normal-Eichungskommission) и Имперский физико-технический институт (Physikalisch-Technische Reichsanstalt) стали ролевыми моделями для Американского бюро стандартов, которое было основано в 1901 г. Бюро было, вероятно, самым важным научным учреждением федерального уровня до войны⁶.

«Американские интеллектуалы на рубеже веков обожали немецкие университеты за их превосходное преподавание, профессиональное обучение и, в меньшей степени, за либеральное образование»⁷.

К 1914 г. большинство ведущих ученых в области естественных, равно как и социальных, наук уже побывали аспирантами в Германии и продолжали поддерживать контакты со своими «отцами-докторами»⁸. Несмотря на политические разногласия, Германией восхищались даже после 1914 г. за ее культурные и научные достижения и их «действенность». Тем не менее, начиная с 1880 г., сообщения путешественников, официальные и неофициальные отчеты германских обозревателей академической жизни, промышленности и политики, показывали растущее уважение за океаном к научному и экономическому потенциалу Соединенных Штатов⁹.

Началу войны в Европе в августе 1914 г. в Соединенных Штатах придавали немного значения. Президент Вудро Вильсон публично сохранял позицию нейтралитета. Вплоть до 1916 г. правительство почти не прилагало усилий к тому, чтобы подготовить страну психологически или организационно к возможному вступлению в войну. Однако Вильсон не мог предотвратить роста народной озабоченности военной готовностью¹⁰. Ученые играли активную роль в жарких общественных дебатах между защитниками нейтралитета, сторонниками центральной власти, друзьями Антанты. К последним относилось подавляющее большинство университетских профессоров.

В то время как прогермански настроенная профессура становилась все более и более маргинальной (частично благодаря доходившим известиям о германских военных преступлениях и жестокости¹¹), научное крыло движения за подготовку добилось первых успехов. Под давлением Института Смитсона и его секретаря Чарльза Д. Уолкотта Конгресс в марте 1915 г. создал Национальный совещательный комитет по воздухоплаванию (аэронавтике), в который вошли семь членов из органов власти и пять научных экспертов со стороны. Уолкотт указал на то, что Соединенные Штаты оказались далеко позади зарубежных держав в исследованиях, посвященных воздушным силам, несмотря на их очевидную военную важность: в 1914 г. в Германии было 1000 аэропланов, а в США — 23.

Спустя два месяца, когда немецкая подлодка потопила «Лузитанию», изобретатель Томас Альва Эдисон написал статью в «New York Times», в которой призвал создать совещательный комитет, состоящий из военных и гражданских (по большей части промышленных) экспертов в области военно-морских сил и кораблестроения. В сентябре 1915 г. при поддержке Вильсона и военно-морского секретаря Дэниелса был создан Морской консультативный совет, и вскоре за этим последовало предложение о создании широкопрофильной лаборатории для военно-морских исследований¹². Инженерный журнал (Engineering Magazine) наградил Эдисона похвалой, написав, что он

«француз в своей блистательности, превосходит немцев в своем глубокомыслии, …абсолютный американец в практическом применении своих гениальных идей»¹³.

Эдисон продолжал воздействовать на Конгресс, чтобы тот выделил больше денег на его проект. В марте 1916 г. Вильсон назначил Ньютона Д. Бейкера военным секретарем, и Бейкер немедленно принял меры к улучшению технической подготовки армии. Он прикладывал усилия к созданию исследовательского корпуса гражданских экспертов и исследовательской инженерной лаборатории и реорганизовал авиационную секцию войск связи¹⁴. В считанные месяцы страна должна была наверстать упущенное за многие десятилетия.

Ни частные, ни государственные университеты в прошлом не имели существенных контактов с федеральными властями. В то время, как прогрессивное движение призывало к тому, чтобы эксперты с университетским образованием играли большую роль в обществе, а президенты университетов и реформаторы системы образования подчеркивали социальную значимость высшего образования, конкретные проекты, в которых профессора работали совместно с представителями власти, были сильно ограничены и сведены к местному уровню или уровню штата.

Даже в 1918 г. президент университета Иллинойса Эдмунд Дж. Джеймс подвергал острой критике «безразличие или лень» американских государственных мужей¹⁵. Созданные недавно федеральные учреждения, такие как уже упоминавшееся Бюро стандартов (1901), Бюро переписи (1903) и Бюро подрывных работ (1913) можно рассматривать как предвестники перемен на пути к войне, но Америка все еще была очень далека от того, что было проделано и завершено в Германии¹⁶.

В Германии назначенные правительством профессора и финансируемые правительством институты и лаборатории могли быть в кратчайшие сроки сориентированы на работу на военные нужды. Кроме того, Германия предприняла важные шаги в направлении «большой науки» и координации исследовательских инициатив путем основания Общества кайзера Вильгельма в 1911 г. и создания за пределами университетов мощных исследовательских институтов, которые также получали поддержку правительства¹⁷. В Соединенных Штатах университеты по-прежнему оставались как бы отдельными островками жизни, где, со слов все того же Джеймса, президента университета Иллинойса,

«университетские лаборатории были учреждены незадолго до того, как правительственные чиновники объявили о нецелесообразности выделения федеральных денег на нужды высшего образования»¹⁸.

Самая необходимая информация о научных ресурсах, как человеческих, так и институциональных, была недоступна федеральному правительству.

В первой половине 1916 г. стечение ряда обстоятельств привело к наиболее важному институционному нововведению в американской науке военных лет — основанию Национального совета по науке. В течение первых двух лет войны в Европе бесчисленное множество новшеств было внедрено в современные приемы ведения войны, и в большинство из них ученые были теснейшим образом вовлечены.

Эти новшества не прошли незамеченными в Америке. Ученые и правительство были одинаково осведомлены о них через официальные и частные отчеты. В начале 1916 г. президент Вильсон начал публично высказываться в пользу подготовки к войне. Если страна должна была вступить в войну, то ей следовало быть должным образом организованной и экипированной. Оба секретаря, Бейкер и Дэниелс, поддерживали эту позицию.

Акт национальной безопасности и создание Совета по национальной безопасности в 1916 г. были выражением этого постепенного поворота в сторону конкретного планирования войны¹⁹. Однако подготовленность на институционном уровне по-прежнему базировалась больше на профессиональных знаниях и практической организованности, чем на научных ресурсах страны. Привлечение колледжей происходило главным образом за счет военной подготовки студентов и работы Корпуса подготовки офицеров запаса (ROTC) в вузах²⁰.

В апреле 1916 г., в разгар растущего напряжения между Америкой и Германией, Национальная академия наук, побуждаемая ее секретарем, астрономом Джорджем Э. Хейлом, предложила администрации свои услуги по организации научных ресурсов в стране²¹. Вильсон принял предложение, хотя и не охотно. Вскоре после этого Хейл отправился на несколько недель в Англию и Францию, чтобы узнать больше о той службе, которую несли их ученые, и о тех германских достижениях, которым американцы пытались противостоять.

В сентябре 1916 г. Национальный совет по науке (NRC) начал функционировать, и Хейл стал его председателем. Он защищал взаимодействие научных обществ с университетами в целом. С самого начала он хотел, чтобы NRC был чем-то большим, нежели просто экстренной мерой, вызванной войной. Для него это было

«величайшим шансом из тех, что у нас когда-либо были, чтобы продвинуть научные исследования в Америке»²².

Совет по науке был разделен на ряд комитетов, охватывавших области научных изысканий от аэронавтики, сельского хозяйства и анатомии до химии, инженерного дела и психологии, от подводных лодок до зоологии. Большинство комитетов имело множество подкомитетов. Движимый Хейлом и физиком Робертом А. Миликаном из Чикаго, Совет по науке во время войны предпринимал действия по координации правительственной научной работы и состоял в контакте с его различными департаментами, включая департаменты армии и флота. Он также поддерживал связь с заграничными исследовательскими институтами через офисы в Лондоне, Париже, а позднее и в Риме. Эти международные контакты Службы информации об исследованиях Совета по науке были прямым следствием зависимости от европейской науки²³.

Несмотря на определенные недостатки (неподходящее финансирование и содержание в начале деятельности, усложненную структуру, недоверие гражданским экспертам, особенно в военной части), Совет по науке был самой важной организацией подобного рода и сильно затенял другие организации, задействованные в сходной работе на войну, например, Межуниверситетское информационное бюро, основанное в феврале 1917 г., и Комитет патриотической службы американской ассоциации университетских профессоров. Однако Совет по науке не был правительственным учреждением. Он стал официально сотрудничать с Советом по национальной безопасности, но по-прежнему оставался предприятием Академии наук.

Этим могло объясняться то, что после объявления войны администрация сама напрямую связывалась с университетами. 5 мая 1917 г. 180 представителей университетов и образовательных учреждений встретились в Вашингтоне с Совещательной комиссией Совета по национальной безопасности, чтобы обсудить их роль во время войны. Бюро образования Департамента внутренних дел было выбрано в качестве посредника и как место для обработки информации²⁴.

Но проблемы продолжали препятствовать развитию согласованной правительственной политики в отношении использования академических учреждений и координации работы на войну, несмотря, а, возможно, благодаря созданию все новых учреждений, таких как Вспомогательный (позже — Американский) совет по образованию в январе 1918 г. и Комитет по образованию и специальной подготовке при Военном департаменте — месяцем позже²⁵.

Каждой организации было трудно поспеть за темпами развития проектов. С апреля 1917 г. постоянный поток экспертов из ведущих университетов потек в Вашингтон. Один только Гарвардский университет предоставил 128 отпусков в течение 1916–1917 учебного года. На следующий год отсутствовали уже 168 членов факультета, включая медицинских инструкторов²⁶. Многие правительственные агентства, наиболее важным из которых был Военный департамент, напрямую входили в контакт с университетами и лично экспертами, если им необходима была помощь.

Зарубежные примеры постоянно влияли на попытки стран Европы, равно как и Соединенных Штатов, достичь взаимодействия науки и исследовательских учреждений во время войны. В 1916 г. журнал «Обозрение» («Die Umschau») осмеял восхваление германской образовательной системы в английских и французских публикациях²⁷. Тем не менее, ранние британские инициативы по интеграции науки в войну, скорее всего, сыграли роль в учреждении в Германии Военно-технического Общества кайзера Вильгельма²⁸. А в Соединенных Штатах энтузиазм в области мобилизации научного потенциала был обязан германскому примеру.

После войны биолог Вернон Келлог вспоминал разговоры с офицерами германского Генерального штаба в Бельгии, происходившие в 1915–1916 гг. и произведшие на него

«глубокое впечатление от того, насколько эти офицеры полагались на помощь, которую они получали и на которую всегда могли рассчитывать в будущем со стороны германского научного сообщества»²⁹.

Вернон Келлог

По словам Джозефа С. Эймса, физика из университета Джона Хопкинса,

«с самого начала войны было совершенно очевидно, что Германия мобилизовала всех своих научных мужей, и использовала плоды их исследований совершенно неожиданным образом»³⁰.

Ханс Цинссер из Медицинской школы Колумбийского университета заявил в 1918 г.:

«Если мы хотим найти фактор, которому более, чем всем остальным, Германия обязана своим решающим преимуществом перед противниками в первый год войны, нам следует искать его в этом, а именно в науках, промышленности, торговле, в том, что самые блестящие мозги и самые высоко развитые технические навыки были, так или иначе, положены в основу правительственных предприятий».

В то же время неограниченные естественные ресурсы Соединенных Штатов и отсутствие конкуренции сделали ненужной «растрату наших сил»³¹. Год спустя Фредерик П. Кеппел, бывший декан Колумбийского университета, который во время войны служил специальным помощником военного секретаря Ньютона Бейкера, заявил, что

«как страна мы, в отличие от Германии, не осознали важности человека, обладающего знанием, и знания о том, кто этот человек, где он находится; и в этом, возможно, состоит основная причина нашей неподготовленности»³².

Выдающийся философ Джон Дьюи пришел к выводу, что

«один аспект пруссианства, который позаимствован у врага под воздействием военного стресса и, скорее всего, останется навсегда, является систематическим применением научного эксперта»³³.

Ханс Цинсссер

И только лишь в марте 1918 г. Джордж Э. Хейл в письме к Вильсону предупредил, что Америка не сможет

«успешно конкурировать с Германией ни в военное, ни в мирное время до тех пор, пока мы полностью не используем науку для военных и промышленных целей»³⁴.

Даже в конце войны американские физики были обеспокоены тем, что их тотальная сосредоточенность на военных разработках может привести к отставанию от германских коллег, которые продолжали осуществлять базовые теоретические исследования³⁵. Была ли германская военная машина таким отлаженным механизмом, как ее воспринимали, и действительно ли германские ученые сыграли в этом основную роль — это другой вопрос.

Многие наблюдатели с американской стороны могли руководствоваться чистым патриотизмом и искренней заботой об усилении американских позиций в войне. Но жалобы на успех Германии и отставание Америки, конечно же, использовались и для того, чтобы подчеркнуть важность чьего-то собственного проекта или предложения, привлечь общественное и частное финансирование, и, в целом, чтобы быть уверенными в том, что американская наука останется на передовых позициях. План создания Совета по науке Джорджа Э. Хейла — это лишь наиболее яркий пример тому.

Тем не менее, есть несколько примеров отдельных дисциплин, в которых деятельность американских ученых напрямую соотносилась с текущими германскими разработками. Важность химических исследований и прогресса, достигнутого Германией, была отмечена в США задолго до 1917 г. С американской точки зрения Германия в противоположность Англии и Франции «тщательно сберегла» своих химиков для дальнейшей работы на войну³⁶. Немецкая химическая наука также служила ярчайшим примером успешного сотрудничества ученых и промышленности, сотрудничества, которое только усилилось по причине войны³⁷. В Соединенных Штатах, хотя армия и не сразу оценила последствия применения хлорина в качестве оружия на бельгийском фронте в апреле 1915 г., исследования военных газов, инициированные Бюро подрывных работ, были хорошо поставлены летом 1917 г. Они ускорили процесс оснащения персоналом и экипировки нескольких лучших лабораторий США³⁸. За этими усилиями Совета по мобилизации химических исследований для военных целей, в свою очередь, пристально наблюдали немецкие эксперты³⁹.

Американские физики раскрыли секрет германского метода производства красящих веществ и высококачественного оптического стекла, из-за которого Соединенные Штаты долгое время находились в зависимости от германских поставок. Они также работали над проблемами авиации, определения местонахождения и уничтожения подводных лодок, оптического наблюдения и сигнализации⁴⁰. Перехваченные документы показали, что у немцев были простые системы звуковых радаров для обнаружения вражеских орудий. Американцы узнали о них в июне 1917 г. во время конференции в Вашингтоне, в которой участвовали британские, французские и итальянские научные эксперты. После этой конференции Августус Троубридж из Принстона и Теодор Лиман из Гарварда были командированы Армейским сигнальным корпусом во Францию для работы над улучшением союзнической системы⁴¹. Германские геологи с самого начала служили консультантами по военно-полевой топографии, водным запасам и подрывным операциям. Геологическое управление Соединенных Штатов при взаимодействии с различными правительственными агентствами предложило подобные услуги⁴².

Областью, в которой, безусловно, было важно отслеживать работу и методы противоположной стороны, была пропаганда. Томас Ф. Моран, профессор истории университета Пердью и помощник директора речевого отделения Комитета по информированию общественности (CPI) так описал функции Американской пропагандистской организации, созданной в апреле 1917 г.:

«Она намеревается противостоять порочной и злобной германской пропаганде, которая велась в Соединенных Штатах многие годы, и в то же время выстроить четкое и позитивное общественное мнение в отношении наших людей»⁴³.

Франклин Джеймсон призвал своих коллег-историков использовать свои знания во благо страны и мобилизовать общественное мнение. Историки не должны отставать от ученых-естественников в поисках своей роли в военное время⁴⁴. Еще до войны германские историки и экономисты, особенно в Берлинском университете, считались за рубежом необычайно влиятельными в политике и общественном мнении⁴⁵. Теперь 93 немецких историка и мыслителя знаменитого «Воззвания к культурному миру» («Aufruf an die Kulturwelt») 1914 г. повсеместно обвиняли в организации нового поля брани, на которое американские историки с готовностью вступили.

Менее чем за два года Комитет по информированию общественности и его отделение гражданской и образовательной кооперации, в штате которого было огромное число историков, потратил более семи миллионов долларов на буклеты, книги, лекции и даже фильмы. Однако пропаганда была той областью, в которой американцы старались отделить себя от немцев, потому как методы тех и других были очень близки. Историки объявляли, что, в отличие от их германских коллег, они не стали «историками двора», а Джордж Крил, директор CPI, сделал своим девизом:

«выяснить, что делают немцы, и не делать этого»⁴⁶.

Все то, что было достигнуто или даже просто объявлено университетами, членами факультетов и научно-исследовательских институтов во время войны, приводит к вопросу: что произошло в американской научной жизни после войны? Каким образом история блестящих успехов американской науки двадцатого столетия, среди всего прочего, может быть связана с ее успешным вовлечением в войну?

Единственным учреждением, пережившим войну, был Национальный совет по науке. Когда Вильсон поддерживал основание NRC в 1916 г., он подчеркивал, что ведущую позицию на национальном уровне он займет после войны, и что подобная кооперация и координация приведут Америку к заметному научному и промышленному прогрессу. Большая часть сложной структуры комитетов и подкомитетов, спланированной во время войны, не была осуществлена практически вплоть до окончания войны.

Вслед за прекращением военных действий Джордж Э. Хейл в программном заявлении подчеркнул важность того, чтобы Совет по науке продолжил координировать научные проекты и внушать общественности ценность науки как таковой. И хотя он полностью признавал промышленные или прикладные исследования, производимые в лабораториях таких компаний как AT&T, Eastman, Kodak и Westinghouse, он выступал против умаления роли исследований, направленных на выработку фундаментальных знаний.

Университеты и общества должны иметь адекватные финансовые средства для чистых исследований, и они должны быть в состоянии осуществлять свою образовательную миссию. Опасность войны «вытолкнула науку на фронт», как говорил Хейл, а теперь был необходим новый толчок для начала длительного прогресса. Другие страны, такие как Великобритания, Франция, Канада и Япония, с готовностью поддерживали крупномасштабные исследования. Хейл ожидал того же от Соединенных Штатов. Он настаивал, однако, на том, что Национальный совет по науке был создан не как правительственная организация и не должен становиться ею⁴⁷.

В том же номере бюллетеня Совета, в котором появилось заявление Хейла, Генри С. Притчетт, будущий директор Фонда Карнеги для усовершенствования обучения, указал на изменившийся характер современных исследований:

«Люди науки в стране перестали быть отдельными индивидами, они стали организованной и взаимодействующей армией»⁴⁸.

Он использовал исследовательские учреждения Grosslichterfelde в окрестностях Берлина как ролевую модель «плодотворных» взаимоотношений между наукой и промышленностью. Фредерик П. Кеппел сходным образом сделал упор на «командную игру» в современной науке⁴⁹. Война ввела в обиход американских ученых такие формы совместного исследования, которые до того были неизвестны. Например, в направленные на общий проект исследования, которые велись Службой химического оружия армии США, было вовлечено более 10 % всех химиков Америки⁵⁰.

Совет по науке сделал все, что было в его силах, чтобы продлить эту практику и в мирное время. Как сказал в 1921 г. Вернон Келлог, секретарь Совета, его руководители мечтали о

«спланированной, целенаправленной атаке на крупные научные проблемы, в особенности те, которые требуют совместной работы множества человек и лабораторий, зачастую не в одной какой-то области, а в нескольких областях»⁵¹.

Поскольку Совет не мог финансировать исследовательские проекты, то он зависел от той системы добровольного взаимодействия с существующими организациями и университетами, которая практиковалась в военное время.

Имидж университетских профессоров изменился в лучшую сторону. Война размыла границы между «мандаринами» чистой науки и «экспертами» прикладного знания⁵². Гарвардский президент Лоуэлл объявил в январе 1919 г., что

«если до войны деловые люди привычно называли профессоров академичными и непрактичными, то теперь обычно признается тот факт, что университетские профессора показали себя крайне эффективными в самых практических делах, даже в тех, которые далеко выходят за пределы их области знания»⁵³.

По словам Ханса Цинссера, из-за войны профессора больше не были в глазах общественности

«одиночками, держащими яйцо в своей руке и замеряющими время варки по наручным часам»⁵⁴.

Эта картина была позже закреплена в многочисленных статьях и положила твердое основание найму экспертов во время национальных кризисов 1930-х и 1940-х гг. Это также способствовало резкому увеличению числа поступающих в вузы после войны. Высшее образование стало более желанным после того, как война доказала способность колледжей к обучению экспертов и лидеров, полезных обществу⁵⁵.

Война также оставила заметные следы в расписании американских университетов. Курсы по морской инженерии, аэронавтике, статистике и другим естественным и социальным наукам, поспешно введенным в военное время, продолжали преподаваться⁵⁶. Гарвардский президент Лоуэлл предлагал провести критический пересмотр методов обучения на основании опыта, полученного в войне. Он призывал к преподаванию в университетах «искусства войны наравне с тем, как преподаются другие практические науки и искусства», чтобы лучше подготовить офицеров к современным, быстро изменяющимся условиям войны.

Он хотел отказаться от «тенденции разделения знаний по предмету на разные фрагменты, которым обучают в разных курсах» в пользу «исправления сознания в целом». По его мнению, обязанностью университетов было не допустить скатывания к «материализму», как это произошло после Гражданской войны и победы Германии над Францией в 1870 г.⁵⁷ Годом позже он подчеркивал, что война показала «необходимость специальных знаний, а потому и специального обучения», но при этом целью университетов должно быть обучение «граждан»⁵⁸. Тем не менее, преподавание традиционных свободных искусств было сокращено в пользу более практичного образования⁵⁹.

Перемены также проявились в организационной структуре американских университетов и научных учреждений. Подъем целых дисциплин и научных теорий может быть связан с войной. Основание «Журнала промышленной гигиены» («Journal of Industrial Hygiene») в 1919 г., Школы промышленной гигиены при университете Джона Хопкинса и введение в Гарвардском университете обучающей программы для производственных врачей — все это было прямым следствием интенсификации военных исследований⁶⁰.

Промышленная психология, однако, переживала не такие хорошие времена в 1920-е гг. из-за экономического спада. Тогда как во время войны бизнес и правительственные агентства стремились к наиболее высокой продуктивности производства, а недостаток рабочей силы был главным стимулом для научных изысканий, после 1918 г. они просто потеряли актуальность⁶¹.

Профессор Колумбийского университета Фредерик С. Ли продолжал свою работу под крышей Совета по науке, несмотря на препятствия и расцвет другой научной специальности, которая многим была обязана войне, — прикладной психологии или, если быть более точными, прикладной психологии в понимании Роберта М. Йеркса.

Несмотря на серьезные возражения научного сообщества против его методов и результатов, Иеркс объявил тестирование 1,7 млн призывников во время войны своим главным успехом, и этот миф благополучно дожил до 1960-х гг.⁶² Он вытеснил своих конкурентов, таких как Вальтер В. Бингэм и Вальтер Дилл Скотт, которые оба были видными психологами из Технического института Карнеги, а во время войны — лидерами «Комитета по классификации личного состава армии», и которые отдавали преимущество «здравомыслию» перед умственными способностями. Все трое поддерживали применение психологии к социальным проблемам образования и промышленности, но именно Иеркс добился огромных грантов из Фонда Рокфеллера на свои проекты, и именно он получил свой собственный исследовательский институт при Йельском университете в начале 1920-х гг.

Конечно же, помогли ему и личные контакты со времен войны — в корпорации Рокфеллера с Бирдсли Рамлом, который был связан с программой тестирования и опубликовал программную статью в поддержку продления избирательных тестов Иеркса, а в Йельском университете с Джеймсом Р. Энджеллом, бывшим председателем Совета по науке⁶³. Во время войны ученые и университетские сотрудники впервые получили почти неограниченный доступ к финансовым фондам. Фредерик Кеппел в 1919 г. с удивлением спрашивал, а могло ли это финансирование быть

«в будущем вновь ограничено пределами ассигнований на университеты»⁶⁴.

Как показывает случай Роберта Иеркса, ответ часто был отрицательным. Но вместо того, чтобы быть изъятым из университетов и направленным в промышленность, как опасались Кеппел и остальные⁶⁵, это финансирование было направлено в крупные частные фонды, оказывающие поддержку научным исследованиям.

Филантропия стала характерной чертой американской науки 1920-х гг. Совет по науке получил крупное пожертвование из корпорации Карнеги. Фонд Рокфеллера сыграл решающую роль в учреждении «Национальных исследовательских обществ» под надзором Национального совета по науке для формирования будущей научной элиты⁶⁶. Фонд отклонил заявку Совета на финансирование нескольких крупномасштабных региональных центров исследований и обучения, но профинансировал новые небольшие учреждения. В 1920 г. деньги Рокфеллера поступили в Национальное бюро экономических исследований под руководством Уэсли С. Митчелла. Митчелл, бывший член Военно-промышленного совета, вместе с другими добился от Вильсона того, чтобы созданное для военных целей Центральное бюро планирования и статистики было сделано постоянным учреждением.

Экономическое планирование, основанное исключительно на статистической информации, должно было стать гарантией защиты от неуверенности в бизнесе, социальных волнений и неуправляемых перемен⁶⁷. Социологи надеялись получить в процессе послевоенной реконструкции такую же роль⁶⁸, какую получили учреждения, в которых практическая социальная работа комбинировалась с программами социальных реформ, как-то Совет по грузоперевозкам Корпорации вспомогательного флота США и Корпорация жилищного строительства США при Департаменте труда. Но ни Вильсон, ни Конгресс не желали допускать постоянного расширения правительственных функций. Конгресс урезал финансирование и упразднил почти все учреждения военного времени.

И тут на сцену вышли фонды. В 1922 г. корпорация Карнеги поддержала крупный Экономический институт, возглавляемый Харольдом Мултоном. Немногим позже, в 1923 г. Совет по исследованиям в области социальных наук начал свою работу под руководством Митчелла и политолога Чарльза Мирриама. Мирриам во время войны служил в Комитете по информированию общественности. Герберт Гувер, один из первых немногих политиков, с самого начала полагавшихся на помощь экспертов и внешних консультационных комиссий, в 1921 г. стал секретарем Торговли. Конечно, опыт работы с экспертами Гувер получил еще во время войны, когда, будучи «Властителем еды», он работал с ними и хвалил их добровольное сотрудничество, называя его настоящим американским поведением⁶⁹.

То, что происходило в Америке после 1918 г., было продолжением структуризации, начатой во время войны, но не в смысле немедленного продления разрозненных советов и комиссий, а в способах решения научных проблем и создании личных и институционных сетей, которые предотвращали возврат к довоенной ситуации. Война продемонстрировала общественности, что ученые могут быть полезны обществу, и стимулировала широкий интерес к их работе, несмотря на то, что политическая поддержка этой работы заметно ослабела после 1918 г.

Ученые, вернувшиеся из Вашингтона, искали пути реорганизации своих факультетов в университетах. Университет Мичигана, например, разработал в 1921 г. план организации исследовательских отделений на всех факультетах, чтобы создать благоприятные условия для научной работы внутри самого университета. Похожим образом поступил Джеймс Шотвелл из Колумбийского университета, который пригласил в университет новых сотрудников на ставки, предназначенные исключительно для научно-исследовательской работы, и предложил снять в случае необходимости требование преподавательской деятельности, как это сделал Лоуренс Лоуэлл в Гарварде⁷⁰.

Структурные изменения в Соединенных Штатах нашли отражение во многих подобных начинаниях в Европе. В Германии, как и в США, имидж науки и ученого получил выгоду от войны. Вклад ученых был отмечен и публично оценен. Новые дисциплины или новые подразделения уже существовавших дисциплин требовали включения в университетские курсы на основании того, как они показали себя во время войны. Однако мы можем увидеть, что тщательно разработанная сеть исследовательских институтов, не входящих в состав университетов, деградировала до состояния конца девятнадцатого века.

В Германии Первая мировая война сыграла в создании новых всеобъемлющих структур меньшую роль, чем в Америке. Скорее, война значительно усилила уже существующие элементы централизации и планирования. Война создала новые связи между научным сообществом, государством, армией и промышленностью⁷¹. Однако оказалось трудным развивать эти связи в послевоенных обстоятельствах. Политическая борьба и экономические кризисы Веймарской республики не оставили места для структурных инноваций⁷². Новые Институты кайзера Вильгельма были основаны между 1920 и 1926 гг., а Военно-техническое Общество кайзера Вильгельма продолжило существовать после 1918 г. как Техническое Общество кайзера Вильгельма, но оно не смогло привлечь никакого общественного финансирования, и было распущено в 1925 г.⁷³

В прошлом ведущие германские промышленники финансировали научные исследования в области естественных наук, но инфляция военного времени и гиперинфляция 1923 г. уничтожили частный капитал, который в противном случае мог бы быть пущен на филантропические цели. Только что созданный Фонд поддержки немецкой науки (Notgemeinschaft der deutschen Wissenschaft), который на долгое время стал самой важной институциональной инновацией в германской науке, внес некоторую разрядку в ситуацию. Американские фонды тоже вкладывали деньги в германские научные проекты, но в собственном развитии Соединенные Штаты имели тотальное преимущество, и довоенные опасения Германии на тему господства американских политических, промышленных и научных ресурсов стали явью.

Перевод Н.Е. Берегой

Из: Наука, техника и общество России и Германии во время Первой мировой войны / Под ред. Э.И. Колчинского, Д. Байрау, Ю.А. Лайус. СПб.: Нестор-История, 2007. — 504 с.

Примечания

1Ibid. P. 538–539; Thwing С.F. The American Colleges and Universities in the Great War 1914–1919. New York, 1920. P. 115–139; The New World of Science. Its Development During the War // Ed. R. M. Yerkes. New York, 1920.

2Levine D.O. The American College and the Culture of Aspiration 1915–1940. Ithaca; New York; London, 1986. P. 23–44; Kelley R. L. The American College and the Great War // Scribner‘s Magazine 1918. Vol. 63. P. 77–83. P. 81. Общий обзор ситуации в США, Германии, Англии и Франции см.: Rudy W. Total War and TwentiethCentury Higher Learning. Universities of the Western World in the First and Second World Wars. London; Toronto, 1991.

3Curti M. The American Scholar in Three Wars // J. of the History of Ideas.1942. Vol. 3. P. 241–264; P. 254, 257.

4См.: Tobey R.C. The American Ideology of National Science 1919–1930. Pittsburgh, PA 1971.116

5Cм. недавнее исследование: Turner R.S. Humboldt in North America? Reflections on the Research University and its Historians // Humboldt International. Der Export des deutschen Universitätsmodells im 19. und 20. Jahrhundert / Ed. R. Ch. Schwinges. Basel, 2001. P. 289–311; German Influence on Education in the United States to 1917 / Eds. H. Geitz, J. Heideking, J. Herbst. Cambridge, 1995; и классические работы: Herbst J. The German Historical School in American Scholarship. A Study in the Transfer of Culture. Ithaca; New York, 1965; Veysey L.R. The Emergence of the American University. Chicago, 1965.

6Dupree A.H. Science in the Federal Government. A History of Policies and Activities to 1940. Cambridge (Mass.) 1957. P. 271–277.

7Jarausch K. The Universities: An American View / Eds. J. R. Dukes, J. Remak. Another Germany: A Reconsideration of the Imperial Era. London, 1988. P. 181–206. P. 187. Детальный анализ автора основан на воспоминаниях и статьях в «Educational Review».

8Крупные немецкие ученые Р. Ойкен и Э. Геккель подчеркивали тесные связи в своем открытом письме «К университетам Америки» в августе 1914 г.: «Многочисленные американские ученые… убеждены в высоком качестве и миролюбивых тенденциях немецких исследований» // Harvard University Archives (HUA), UAI.5. 160. President Lowell’s Correspondence 1914–17, folder 5, European War, general.

9 Siegmund-Schultze R. Felix Kleins Beziehungen zu den Vereinigten Staaten, die Anfänge deutscher auswärtiger Wissenschaftspolitik und die Reform um 1900 // Sudhoffs Archiv. 1997. Vol. 81. P. 21–38; Szöllösi-Janze M. Fritz Haber: 1868–1934. Eine Biographie. München, 1998. S. 131–41.

10Link A.S. Woodrow Wilson and the Progressive Era, 1910–1917. New York, 1963. P. 177–96.118

11Точней, раздуванию, а то и придумыванию «зверств» пропагандой Антанты, как с «распятыми канадскими кавалеристами» или «бельгийскими священниками, повешенными на колокольных языках». Прим.публикатора

12Kevles D. J. The Physicists. The History of a Scientific Community in Modern America. New York, 1977. P. 104–105; Dupree. Science. P. 283–287; Palmer F., N.D. America at War, Vol. I. New York, 1931. P. 287–294.

13van Keuren D.K. Science, Progressivism, and Military Preparedness: The Case of the Naval Research Laboratory, 1915–1923 // Technology and Culture. 1992. Vol. 33. P. 710–736; Kevles. The Physicists. P. 105–6.

14Engineering Magazine. 1915. Vol. 50. Nov. P. 199. Цит. по: Kevles. The Physicists. P. 106.

15James E.J. The College Man and the War // Urbana, IL 1918 (University of Illinois Bulletin 15, 12.8.1918). P. 3. Dupree. Science. P. 289–301.

16vom Brocke B. Die Kaiser-Wilhelm-Gesellschaft im Kaiserreich. Vorgeschichte, Gründung und Entwiсklung bis zum Ausbruch des Ersten Weltkriegs / Hg. R. Vierhaus, B. vom Brocke. Forschung im Spannungsfeld von Politik und Gesellschaft.

17Geschichte und Struktur der Kaiser-Wilhelm-/Max-Plank Gesellschaft. Stutt- gart, 1990. S. 17–162.

18James. College Man. P. 3.120

19Breen W.J. Uncle Sam at Home. Civilian Mobilization, Wartime Federalism, and the Council of National Defence. 1917–1919. Westport; London, 1984.

20Neiberg M.S. Making Citizen-Soldiers. ROTC and the Ideology of American Military Service, Cambridge (Mass); London, 2000. P. 22–27. См. например: President’s Report 1916–1917 // Official Register of Harvard University. 1918. Vol. 15 No 6; Reports of the President and the Treasurer of Harvard College 1916–1917. Cambridge (Mass.). 1918. P. 5–27; President’s Report 1917–1918 // Official Register of Harvard University. 1919. Vol. 16. No 10; Reports of the President and the Treasurer of Harvard College 1917–1918. Cambridge (Mass). 1919. P. 5–30.

21Kevles D.J. George Ellery Hale: The First World War and the Advancement of Science in America // Isis. 1968. Vol. 59. P. 427–37; Kevles / The Physicists. P. 109–118.

22G.E. Hale to J.A.B. Scherer, May 19, 1916. Цит. по: Wright H. Explorer of the Universe. A Biography of George Ellery Hale. New York, 1994. P. 288.

23Second Annual Report of the National Research Council. Washington DC, 1918.

24Baker N.D. The War and the Colleges. From an Address to Representatives of Colleges and Universities, Delivered at Continental Hall Washington, DC, May 5, 1917, New York 1917; Capen S.P. The Effect of the World War 1914–18 on American Colleges and Universities // Educational Record. 1940. Vol. 21. P. 40–48. P. 43.122

25Ibid. P. 45.

26President’s Report 1916–1917. P. 15. 108 членов штата инструкторов выполняли работу на войну в дополнение к своим университетским обязанностям; President’s Report 1917–1918. P. 5.

27Schneider M. Deutschland als Vorbild seiner Feinde // Die Umschau. 1916. Bd. 20. S. 595–596.

28Rasch M. Wissenschaft und Militär: Die Kaiser-Wilhelm-Stiftung für kriegstechnische Wissenschaft // Militärgeschichtliche Mitteilungen. 1991. Vol. 49. P. 73–120; P. 78–79, 83.

29Kellog V. The National Research Council // Educational Review. 1921. Vol. 62. P. 365–373; P. 365. Келлог был представителем Гуверовской Комиссии по освобождению в Бельгии.

30Ames J. S. The Trained Мan of Science in the War // Science. 1918. Vol. 48. P. 401–10; P. 402.

31Zinsser H. Medicine, the great opportunity // Columbia University Quarterly. 1918. Vol. 20. P. 48–58. P. 51.

32Keppel F.P. American Scholarship in the War // Columbia University Quarterly. 1919.Vol. 21. P. 169–185. P. 175. O назначении Кеппела в Военный департамент см.: Palmer F. Baker N. D. Vol. I. P. 138–140.

33Dewey J. What are we fighting for? [1918] // Dewey J. The Middle Works. Vol. 11. Carbondale, 1982. P. 98–106; P. 99.124

34Kevles. George Ellery Hale. P. 432.

35Metzler G. Internationale Wissenschaft und nationale Kultur. Deutsche Physiker in der internationalen Сommunity 1900–1960. Göttingen, 2000. P. 112, со ссылкой на: Miller G.A. Scientific Activity and the War // Science. 1918. Vol. 48. P. 117–118. Противоположного мнения придерживался Эймс (Ames). Trained Men. P. 409, когда заявил, что Германия потеряла ведущую позицию в науке из-за того, что «прусская форма правления не приветствовала индивидуализма или свободомыслия, которые жизненно важны для научных открытий и развития науки».

36Parsons Ch.L. The American Chemist in Warfare // Science. 1918. Vol. 48. P. 377–386. Р. 377.

37Jacobson C.A. The Importance of Scientific Research to the Industries // Science. 1916. Vol. 44. P. 456–459. Сходным образом Уильям Сондерс (William L. Saunders) выступал в защиту координации отраслей промышленности: «Гер-мания наглядно показала какого высокого уровня эффективности можно достичь при условии научной кооперации между правительством и национальной промышленностью». Он считал, что было просто необходимо строить заводы по производству селитры по примеру Германии. См.: New York Times Magazine. 1916. 6 feb.

38Jones D.P. Chemical Warfare Research During World War I. A Model of Cooperative Research // Chemistry and Modern Society. Historical Essays in Honor of Aaron J. Ihde / Eds. J. Parascandola, J. C. Whorton. Washington, 1983. P. 165–185; P. 168–169; Slotten H.R. Humane Chemistry or Scientific Barbarism? American Responses to World War I Poison Gas, 1915–1930 // JAH. 1990. Vol. P. 476–498.

39Dyes W.A. Nordamerikas Rüstungen und das fünfte Jahr des Krieges // Chemiker-Zeitung. 1918. Vol. 42. P. 377–379.

40Thwing. American Colleges. P. 120–124. После вступления Америки в войну физическая лаборатория Гарварда была полностью ориентирована на военные нужды: President‘s Report. 1916–1917. P. 213.

41Williams H.B. Location of Enemy Guns by Sound // Columbia University Quarterly. 1919. Vol. 21. P. 319–28; P. 324–325.126

42Frech F. Die Naturwissenschaften im Weltkriege. III.: Schlachtfelder in geographisch-geologischer Hinsicht // Die Naturwissenschaften. 1915. Bd. 3. S. 101–110; Hennig E. Geologisches vom westlichen Kriegsschauplätze // Ibid. P. 425–429; Thwing. American Colleges. P. 124–125; Scientific Notes and News // Science. 1917. Vol. 45. P. 18.

43Moran Th. F. The Fight for Public Opinion [May 1918] // Proceedings of the Mississippi Valley Historical Association. 1915–1918. Vol. 9. P. 454–475. P. 454.

44Подробнее о CPI см.: Vaughn S. Holding Fast the Inner Lines. Democracy, Nationalism and the Committee on Public Information. Chapel Hill, 1980; Blakey G.T. Jameson J.F. Historical Scholars in War-Time //AHR. 1916–1917. Vol. 22. P. 831–835.

45Historians on the Home Front. American Propagandists for the Great War. Lexington, 1970. vom Bruch R. Historiker und Nationalökonomen im Wilhelminischen Deutschland // Deutsche Hochschullehrer als Elite 1815–1945 / Hg. K. Schwabe. Boppard, 1988. P. 105–50. P. 116.

46Ford G.S. America‘s Fight for Public Opinion // Minnesota History Bulletin. 1919. Vol. 3. P. 3–26. Противоположная, критическая оценка работы историков дана в: Grattan C.H. The Historians cut loose // American Mercury. 1927. Vol. 11. P. 414–430; Creel G. Public Opinion in War Time // Annals of the American Academy of Political and Social Science 1918. Vol. 78. P. 185–191 (цит. по: P. 190).

47Hale G.E. The National Importance of Scientific and Industrial Research. The Purpose of the National Research Council // New World / Ed. R.M. Yerkes. P. 417–438. Р. Колер справедливо описал NRC как «научную торговую ассоциацию»: Kohler R. Partners in Science. Foundations and Natural Scientisits 1900–1945. Chicago; London, 1991. P. 83.

48Pritchett H.S. The Function of Scientific Research in a Modern State // Bulletin of the NRC 1919. Vol. 1. P. 10–11 (цит. по: P. 11).

49Keppel. American Scholarship. P. 177–178.

50Jones. Chemical Warfare Research. P. 166.

51Kellog. National Research Council. P. 366–367.

52Johnson J.A., MacLeod R.M. War Work and Scientific Self-Image. Pursuing Comparative Perspectives on German and Allied Scientists // Wissenschaften und Wissenschaftspolitik. Bestandsаufnahmen zu Formationen, Brüchen und Kontinuitäten im Deutschland des 20. Jahrhunderts // Hg. R. vom Bruch, B. Kaderas. Stuttgart, 2002. S. 169–179.

53President’s Report. 1917–1918. P 5.

54Zinsser. Medicine. P. 53.

55Levine. American College. P. 23–24; см. также: Hudson J.W. The College and New America, New York; London, 1920.

56Популярные курсы «Западной цивилизации», которые до сих пор входят в программу для первокурсников большинства американских университетов, происходят из курса «Проблем войны», разработанного историками Колумбийского университета для студентов Военно-войсковых курсов. См.: Schaffer R. America in the Great War. The Rise of the Welfare State. New York; Oxford, 1991. P. 128.130

57President’s Report. 1917–1918. P. 11–12, 17–18.

58President’s Report 1918–1919 // Official Register of Harvard University. 1920 Vol. 17. No 7. Reports of the President and the Treasurer of Harvard College 1918–1819. Cambridge (Mass.). 1920. P. 5–26. P. 10. По этой теме см. также: Keppel. American Scholarship. P. 185: «Узкий специалист в какой-то области был относительно бесполезен».

59Levine. American College. P. 30, 40.

60Lee F.S. The Human Machine in the Factory // The Harvey Lectures. Delivered under the Auspices of the Harvey Society of New York 1918–1919. Philadelphia, PA; London 1920. P. 216–233; P. 218.

61Derickson A. Physiological Science and Scientific Management in the Progressive Era: Frederic S. Lee and the Committee on Industrial Fatigue // Business History Review. 1994. Vol. 68. P. 483–514; Keppel. American Scholarship. P. 173.

62von Mayrhauser R.T. The Manager, the Medic and the Mediator: The Clash of Professional Psychological Styles and the Wartime Origins of Group Mental Testing // Psychological Testing and American Society 1890–1930 / Ed. M. Sokal. New Brunswick; New York; London, 1987. P 128–157; Yerkes R.M. Psychology in Relation to the War // Psychological Review. 1918. Vol. 25. P. 85–15; Yerkes R.M. Report of the Psychology Committee of the National Research Council // Psychological Review. 1919. Vol. 26. P. 83–149.

63Ruml B. The Extension of Selective Tests to Industry // Annals of the American Academy of Political and Social Science. 1919. Vol. 81. P. 38–46; Reed J. Robert M. Yerkes and the Mental Testing Movement // Psychological Testing / Ed. Sokal. P. 75–94; P. 76.

64Keppel. American Scholarship. P. 179–180.132

65Ibid. P. 180; Padelford Fr. M. A Crisis in Scientific Research // The Pacific Review. 1920-1921. Vol. 1. P. 188–196.

66Kohler. Partners. Ch. 4; Kevles D. J. Foundations, Universities and Trends in Support for the Physical and Biological Sciences, 1900-1992 // Daedalus, 1992. Vol. 121. P. 195–235; P. 198–208.

67O Центральном Бюро см.: Cuff R.D. Creating Control Systems. Edwin F. Gay and the Central Bureau of Planning and Statistics, 1917–1919 // Business History Review. 1989. Vol. 63. P. 588–613.

68Small A.W., et.al. What May Sociologists Do Toward Solving the Problem of the Present War Situation? // American Journal of Sociology. 1917–1918. Vol. 23. P. 1–66. В статье представлены результаты опроса, проводившегося в июне 1917 г. среди американских социологов, которые дали 60 ответов.

69Smith J.A. The Idea Brokers. Think Tanks and Rise of the New Policy Elite. New York, 1991. P. 63; Hart D.M. Forged Consensus. Science, Technology and Economic Policy in the United States, 1921–1953. Princeton, 1998. P. 30–44.

70Shotwell J.T. University War Problems // Columbia University Quarterly, 1918. Vol. 20. P. 225–234; P. 233; Отчет президента (President’s Report. 1917–1918. Vol. 29): «Какая ужасная растрата молодых многообещающих жизней и разруха в Европе; нам более чем когда-либо нужно внести свой вклад в сокровищницу знаний человечества; но для этого ученые, обладающие необходимыми способностями, должны получить возможность уделять больше времени продуктивной работе».

71Szöllösi-Janze M. Der Wissenschaftler als Experte. Kooperationsverhältnisse von Staat, Militär, Wirtschaft und Wissenschaft, 1914–1933 // Geschichte der Kaiser-Wilhelm-Gesellschaft im Nationalsozialismus. Bestandsaufnahme und Perspektiven der Forschung / Hg. D. Kaufmann. Vol. l. Göttingen, 2000. S. 46–64; Szöllösi-Janze M. Die institutionelle Umgestaltung der Wissenschaftslandschaft im Übergang vom späten Kaiserreich zur Weimarer Republik // Wissenschaften / Hg. B. Kaderas. S. 60–74; see also: Ash M.G. Wissenschaft und Politik als Ressourcen für einander // P. 3–51; Р. 36–37.

72См. о генетике, например: Harwood J. National Styles in Science. Genetics in Germany and the United States between the World Wars // Isis. 1987. Vol. 78. P. 390–414; P. 400–403. Однако обожание американцами германской науки не исчезло без следа. Если верить наблюдениям Августуса Троубриджа (Augustus Trowbridge), который посещал научные учреждения по всей Европе в 1925–1926 гг., то по сравнению с другими европейскими государствами дела в Германии по-прежнему шли хорошо: Kohler. Partners. P. 150–156.

73Rasch. Wissenschaft. S. 85–86.136