В эпоху глобального экологического кризиса города — не только «проблема», но и “решение”

Print PDF

Посвящается «Организованной антропосфере» Б.Б.Родомана (1967).

Данные для обоснования тезиса, поставленного в заголовок, даст заключительная табл.3; здесь я обосную подход, требующий от природоохранников обращать внимание не только на первое, но и на второе, которое до сих пор (увы!) часто остаётся “невидимым”¹.

Города – эпицентры кризиса, но и место возможного перехода к управляемому гомеостазу биосферы

Нет ничего сложного объяснить, почему города² «проблема»: все проявления глобального экологического кризиса не «размазаны» по планете более-менее равномерно, а избирательно сконцентрированы в городах, «управляющих» динамикой мирового хозяйства тем более, чем больше являются финансовыми, потребительскими и промышленными центрами, узлами пересечения хозяйственных связей.

Связанные в планетарную цепь, гибко реагирующие (одновременно всей сетью, не поодиночке) на динамику рыночной конъюнктуры, «точки роста» мировой капиталистической экономики и финансовые центры, образующие её «сердце» и «мозг», современные города сегодня и завтра представляют собой «проблему».

Они растут и развиваются так, что кризис лишь углубляется, больше раскручивается, утяжеляются последствия. А.С.Керженцев отмечает, «что causa efficiens экологического кризиса – «перепроизводство отходов, с которыми не справляется гетеротрофная биота»; [вторая действующая причина кризиса³] – ускоряющееся разрушение природных биомов с одновременным вымиранием видов, [которая] усиливает «несправление» чем дальше, тем больше.

От природных сообществ социумы и техносистемы отличаются резкой нехваткой редуцентов. В первых каждому виду «мертвечины» (трупы животных, стволы растений, [плодовые тела грибов,] навозные кучи и пр.) находится свой специализированный потребитель, и не один, почему они практически замкнуты – выход вещества метаболизма в шлаки ≤1% общей массы экосистемы. Вторые проточны: возврат ресурсов ≤10%, дисбаланс круговорота ≈90%⁴. Преодоление экологического кризиса требует снизить дисбаланс хотя бы до 20%. Для этого хозяйственный цикл «мирового города» должен строиться по типу природного механизма стабилизации геоэкосистем, в которому важнейшую роль играет почва, а в ней – процессы гумификации.

«Современный город перерабатывает природные ресурсы в изделия и отходы. Изделия позволяют поддерживать высокую плотность популяции, а отходы создают ей ограничения. Если отходы превратить в изделия и ресурсы, они будут не ограничивать, а стимулировать рост численности популяции. Искусственные изделия – здания, сооружения, машины, механизмы, материалы, вещества, продукты, напитки – выполняют ту же роль, что и почвенный гумус в естественной экосистеме.

…Это такая же временная перегруппировка ресурсов, удобная для биоты. Каждое изделие служит определенный срок, после чего должно возвращаться в исходное состояние – в ресурсы. В природных экосистемах гумификация обязательно сопровождает минерализацию отмершей биомассы – некромассы, создает запасник вторичных ресурсов для оперативного использования автотрофной биотой. Многоступенчатая система синтеза фракций гумуса и их минерализации обеспечивает надежность функционирования экосистемы в многолетнем цикле даже при возникающем регулярно дефиците ресурсов. Гумификация и урбанизация по функциональной сути аналогичные процессы, своеобразные петли гистерезиса на кривой катаболизма, сдерживающие энтропию…

Город, как ядро урбанизированной системы, должен выполнять функцию катаболизма, подобную той, которую почва выполняет в природной экосистеме. Пока он является накопителем и хранителем запасов вещества, необходимого для обеспечения анаболизма или синтеза первичной биологической продукции – фитомассы. Искусственный тромб круговорота вещества или цикла метаболизма зарождается и накапливается именно в этом звене. Для его рассасывания нужна региональная система перегруппировки вещества и передачи его в функциональный блок анаболизма – окружающие город естественные и аграрные экосистемы. Для этого у города есть все условия: квалифицированные кадры, современные технологии и технические средства, максимальная концентрация массы третичной продукции. Надо перенять у естественной почвы механизм функционирования и на его основе построить хозяйственный цикл города.

В природной экосистеме гармония между почвой и растительностью достигается тем, что они адекватно реагируют на колебания гидротермических условий. Почва регулярно поставляет фитоценозу нужное ему количество минеральных элементов, получая взамен отмершую биомассу. Согласованность достигается за счет сложного многофракционного состава гумуса, каждая фракция которого содержит разное количество зольных элементов, связанных углеводородной матрицей разного состава и прочности. В конкретных гидротермических условиях активизируется определенная микрофлора, разлагающая определенные фракции. В результате высвобождается определенное количество минеральных газов, солей и коллоидов.

Несогласованность, обусловленная разной инерционностью реагирования почвы и фитоценоза на изменения гидротермических условий, а также автономной реакцией фитоценоза на свет, а педоценоза на кислород, компенсируется каждым из компонентов экосистемы по-своему. В том случае, если почва выделяет больше минеральных элементов, чем требуется фитоценозу в данный момент, их избыток реагирует со свободными радикалами разлагающейся некромассы, образуя специфические для почвы гумусовые вещества и временно консервируются. Если же фитоценозу требуется больше минеральных элементов, чем выделено в данный момент почвой, растения сами провоцируют прикорневую микрофлору корневыми выделениями, а последняя минерализует гумус и устраняет или смягчает дефицит.

Принцип работы этого природного механизма надо воспроизвести в городской агломерации. Всю массу поступающего в город вещества можно отождествить с природным опадом, поступающим в блок катаболизма. В результате утраты самых подвижных фракций он через короткое время превращается в подстилку. Дальнейшая деструкция подстилки сопровождается вторичным синтезом новообразованных гумусовых веществ. Каждая фаза деструкции выделяет определенное количество минеральных элементов и консервирует остальное в форме новых более плотных фракций с более высокой концентрацией зольных элементов. Последняя, наиболее плотная, фракция гуминов освобождается от углеводородной и зольной составляющих и выпадает в осадок в форме вторичных и первичных минералов. Так образуются шлаки экосистемы – остатки вещества, не востребованные фитоценозом и не вынесенные за пределы экосистемы водными и воздушными потоками.

В городе все отработавшие машины, механизмы, материалы, вещества, продукты, промышленные, сельскохозяйственные и бытовые отходы (аналог природного опада) должны превратиться в единую по назначению субстанцию – исходное сырье для вторичной переработки (аналог лесной подстилки). Далее должен начаться процесс ступенчатого уплотнения вещества вследствие потерь наиболее легких для утилизации фракций (аналог гумификации). Оставшаяся после извлечения всех полезных для нового цикла анаболизма элементов часть вещества формирует шлаки, выпадающие в осадок, используемый для закладки фундаментов новых зданий и сооружений, линий коммуникаций и захоронения.

…Объективным признаком перехода биосферы в ноосферу должен стать управляемый гомеостаз биосферы, когда человек с помощью разума и созданной им техники сможет взять на себя дополнительные функции продуцента и редуцента, чтобы соотнести их с прогрессирующими функциями консумента⁵».

Названная концентрация сильнее всего выражена в «мировых столицах», особенно финансовых центрах: чем крупней город и значительней экономика, тем острей, тяжелей и значительней созданные им экологические проблемы (левая часть табл.2). Экономический рост в рамках капитализма закономерно ведёт к глобальному экологическому кризису, начавшемуся примерно в 1950е гг., а затем утяжеляет его.

Рис.1. Городское масштабирование, следующее из выгод концентрации, одинаково в городах Мексики разных эпох, с 1150 г. до н.э по 1520 г. Объём памятников, общественных зданий (сверху) или площади внутренних курганов, соответствующих жилой застройке, в том числе дворцам элиты (снизу, ордината) с ростом населения политической единицы (сверху) или населения данного города (снизу абсцисса) во все эпохи растёт с опережением. Цветные значки сверху вниз – последовательные эпохи, соответствующие смене культур, образующих города: формативная (1150 г. до н.э – 150 г), классическая (150-650 гг.), тольтекская (650-1200 гг.) и ацтекская (1200-1520 гг.). сплошные линии показывают соответствие степенному закону из обычной регрессии методом наименьших квадратов (OLS) логарифмически преобразованных данных, а пунктирные линии представляют пропорциональное (линейное) масштабирование. Вставка показывает независимость среднего значения G от N, где G = A/N *средняя площадь внутреннего кургана.

Источник. Ortman S.G., Cabaniss A.H., Sturm J.O., Bettencourt L.M. Settlement scaling and increasing returns in an ancient society// Science advances. 2015. V.1. №1. e1400066.

Города с их зоной влияния выступают его эпицентром, мультипликатором и ускорителем. За рождение и ускоренный рост городов ответственны выгоды концентрации, присущие им в любую эпоху⁶. Разнообразие профессий или рабочих мест в городах возрастает экспоненциально с ростом людности, как и разнообразие мест проведения досуга, в сельских поселениях – лишь логарифмически. Поэтому люди концентрируются в городах, причем рост потребления большинства, выигрывшего от такой концентрации, везде «раздвигает» границы городов быстрей, чем растёт людность.

Беда в том, что в последние 30 лет безраздельного господства капитализма города концентрируют и усиливают именно те формы и практики потребления (а за ними — обслуживающие их производства), которые делают их

а) центрами разрушения природных ландшафтов всей Ойкумены, от ближних пригородов до последних ещё сохранившихся крупных массивов «дикой природы» в Южной Америке, Африке, Юго-Восточной Азии, Сибири и на Дальнем Востоке. Города «продолжаются» в регион сетью коммуникаций: железных и автодорог, линий ЛЭП, трубопроводов и пр. Уплотнение и ветвление сети, рождающее «пятна» застройки в «узлах» и на «вершинах» графов⁷, идёт на порядок быстрей роста самих городских ареалов, ликвидируя связность природных сообществ. Увы, в настоящее время города растут интенсивней всего в так называемых «горячих точках» биоразнообразия (англ. Biodiversity hotspots), см. пересказ статьи McDonald et al. (2020) ниже;

б) центрами выброса загрязнений и, шире, производства отходов, включая непроданные товары, выброшенную еду, брошенные строения и т.д. факты нынешнего сверхпотребления. «Складирование» отходов в экосистемах ещё больше усиливает их разрушение, с дополнительным сокращением биоразнообразия, вклад этого фактора чем дальше, тем интенсивней. Страшнее всего повсеместное правило “экспорта отходов к бедным” (в бедные страны или бедные регионы своей страны), поскольку он “бьёт” – в ряде случаев и добивает – по крупнейшим и наименее нарушенным участкам природных биомов, с самым богатым видовым и ценотическим разнообразием. Последние остаются именно в более бедных странах и/или регионах одной страны, поскольку экономическое развитие и рост качества жизни при капитализме происходят за счёт разрушения дикой природы, даже в таких вроде «экологичных» странах, как Финляндия. Как можно (и нужно это менять) см. «Мусор и большая экономика».

Суммируя, все составляющие экологического кризиса (они же глобальные проблемы человечества, левый столбец табл.3) в городах – и особенно мегаполисах – сильней проявляются, чем на «сельской» и «природной» периферии планеты, с более тяжёлыми последствиями.

Все (пока негативные) аспекты мировой динамики, вместе образующие глобальный экологический кризис, оказываются сильней выражены в городах, «мировых» в первую очередь, нежели в городах поменьше, на сельской и природной перифериях планеты. Ныне города — эпицентры экологического кризиса: там исходный ландшафт преобразован до противоположности («вторая природа», радикально иная, чем даже традиционный с/хландшафт и другие антропогенные), внутрь «втягиваются» ресурсы, а наружу «идут» загрязнения с нарушениями природных сообществ.

С 1950-1960-х гг. в староосвоенных районах планеты города из внемасштабных образований стали участками, выражаемыми в масштабе карты. К 1970-1990-хх гг. средний размер городских ареалов превзошёл таковой «островов» лесных, луговых и болотных ландшафтов данного региона, а их влияние «распространялось» по территории быстрей, чем росли площади. В СССР и других социалистических странах этот процесс был сильно замедлен: плановая экономика с превалированием общественного транспорта консервировала так называемый поляризованный ландшафт, и даже усиливала поляризацию, благоприятную для охраны природы; но после гибели социализма он пошёл с ускорением и в Восточной Европе⁸.

Сейчас города капиталистической мир-экономики растут, направленно ликвидируя с/х земли в регионе и разрушая природную периферию. Иными словами, они растут так, что подрывают необходимое для развития, от почв и рекреационных ресурсов своего региона, до товаров и услуг, чьё создание невозможно без участия биоразнообразия дальней периферии, от тропической древесины до кофе, какао, свежей зелени, фруктов. Всё это, требует, скажем, “услуг” опылителей и энтомофагов, а они – функция ненарушенных экосистем. Подобные города превращаются в

а) центры притока биомассы, энергии, минерального и неминерального сырья, ресурсов рабочей силы с огромной территории⁹, у «мировых столиц» совпадающей с планетой в целом. Организация этих потоков, и устойчивое их усиление пропорционально росту городской экономики и инфраструктурному развитию городов (повышающему качество жизни в той форме и теми способами, к которым привыкли нынешние горожане), неотделимо от прогрессирующей утраты сельскохозяйственной периферии нынешней городской цивилизации, вместе с разрушением природной периферии.

Однако не всё так плохо: эти потоки делают город потенциальным «заказником», дают выигрыш от освоения урбосреды «дикими» видами птиц, млекопитающих, других групп биоты, движут урбанизацию этих видов (табл.1): последняя происходит стихийно, и без направленной поддержки её человеком, захватывая всё новые виды (даже доселе считавшиеся урбофобами, и малочисленные «краснокнижные», чьи местообитания рушит урбанизация). Наличие подобной поддержки значительно расширяет список тех и других, делает эти процессы успешней, что даёт этим видам шанс на спасение; с ростом числа «спасённых» растёт полночленность составленных ими экосистем а, значит, и ценность экосистемных услуг, «предоставляемых» природными территориями города в распоряжение его жителей.

Источник. Фридман В.С., Суслов В.В. Города как «арены» микроэволюционных процессов. М.: URSS, 2022. 360 c.

б) современные города концентрируют «вторую природу»: здания, сооружения, конструкции, коммуникации. Этот искусственный мир там не просто «накапливается», разрушая и ликвидируя природные территории, попавшие внутрь урболандшафта; при урбанизации он распространяется по всему городскому региону, тесня и фрагментируя природные биомы, с соответствующими последствиями (а точнее, проблемами) для биоразнообразия. Все проблемы последнего, даже фиксируемые на природной и с/х периферии планеты, созданы платежеспособным спросом горожан, в первую очередь жителей «мировых столиц», и поддерживаются социальными условиями современного города, достаточно вредными для душевного¹⁰ и физического здоровья¹¹ (в этом одно из проявлений экологического кризиса).

Так, горожане, запертые в «каменных джунглях», хотят сохранить контакт с дикой природой, однако их деньги поддерживают международную торговлю экзотами, гибельную как для вовлечённых в неё видов, так и в целом для биоразнообразия стран «третьего мира» (их отлов невозможен без нарушения, часто и разрушения местообитаний целевых видов¹²). И именно там биоразнообразие богаче всего, поскольку пока что осталась нетронутая природа: однако из-за неразвитости общества и несостоятельности государства, его обычной зависимости от корпораций (не только западных, но уже и китайских, индийских) именно там её ценность хуже осознаётся, и несравнимо меньше возможность её сохранить. Хуже того, что торговля экзотами избирательно изымает более уникальные формы живого – сильней отличающиеся морфологически (по сравнению с близкими родственниками) и/или неповторимые жизненные формы¹³, а те и другие важнее всего в «экономии природы¹⁴», ибо трудней заменимы аналогичными видами.

Однако не всё так плохо: «давление» урбосреды на природные территории рождает эффект «высвобождения ресурсов нарушением» – один из парадоксов городских экосистем, обеспечивающий сообитание близких видов без конкурентного исключения вопреки перекрыванию ниш, растущему по градиенту урбанизации «вверх». Умеренное нарушение увеличивает продуктивность природных сообществ как в отношении семенных и зелёных кормов, так и биомассы беспозвоночных, что значимо расширяет кормовую базу фито- и энтомофагов, как только они освоят урболандшафт¹⁵.

Средневековая максима «городской воздух делает свободным» (нем. Stadtluft macht frei nach Jahr und Tag) верна и в урбанизации «диких» видов биоты. На городской территории они освобождаются от биоценотических ограничений сообитания, созданных ограниченностью ресурсов и разделением ниш близких видов, составляющих гильдии потребителей каждого такого ресурса (почвенные беспозвоночные, или зелёная масса растений, или семена и пр.). Как известно, последние создали правило «виды – площадь»: сохранить больший % биоразнообразия региона можно лишь ещё большим увеличением площади всех резерватов, зависимость здесь степенная¹⁶. Однако в городах можно уйти от этой зависимости: благодаря постоянному притоку энергии, органики, биогенов извне большее разнообразие видов здесь поддерживается на меньшей площади (природных территорий или же в техногенных аналогах природных ландшафтах¹⁷, а то и в застройке).

При соответствующих усилиях общества и властей города могут стать (иногда и становятся) рефугиумами биоразнообразия, уязвимого к различным опасностям на сельской или природной периферии городских центров. Успешная урбанизация даёт шанс сохраниться даже редким и угрожаемым видам, в том числе и из Красной книги МСОП. Скажем, черноухий амазон Amazona ventralis и гаитянская аратинга Psittacara chloropterus успешно освоили города Доминиканской республики, их численность там в 6 и 3 раза выше, чем в с/х и тем более в природных ландшафтах (оставшихся на небольшой площади). Это спасло их от исчезновения: в природных местообитаниях птиц активно отлавливают браконьеры, даже на ООПТ, где остались последние «дикие» популяции (Luna et al., 2018).

На родине (северо-восток Мексики) зеленощёкому амазону Amazonа viridigenalis угрожает исчезновение вследствие браконьерства, связанного с незаконной торговлей экзотами, и уничтожения местообитаний. Спасением для него оказались города Южного Техаса в долине Рио-Гранде, вроде Браунсвилла, Харлингена, Уэслако и Макаллена. Птиц массово продавали здесь в1980-е, когда торговля ими ещё не была запрещена, часть улетела, освоила города и успешно размножилась там, сейчас там около 900 птиц (Kiacz et al., 2023).

Их даже внесли в список местной фауны. Амазоны гнездятся в дятловых дуплах, сделанных в усохших стволах экзотических же пальм, и сами освоили гнездование в нишах/отверстиях стен зданий. Сходно возникли поселения вида в Калифорнии и Южной Флориде, вместе включающие 3700 птиц (Kiacz et al., 2023).

Есть такие примеры и среди млекопитающих. Крапчатый суслик Spermophilus suslicus катастрофически сократил численность и ареал, попытки охраны на заповедных территориях были безуспешны, закончились постепенным исчезновением вида. Из всего прежде сплошного ареала сохранились отдельные устойчивые колонии, приуроченные к территориям, изменённым и регулярно используемым человеком. Так, крупнейшая в Черноземье популяция чудом сохранилась на кладбище в пригородной зоне Липецка. Она послужила донором для создания первой вольной популяции вида в 240 км от неё, в Ломовском природно-ландшафтном парке (Воронежская обл., у границы с Волгоградской), созданном как объект познавательного туризма и место отдыха (Сапельников, Сапельникова, 2021).

Рис.2. Три вида попугаев Доминиканской республики: черноухий амазон (А), гаитянская аратинга (В) и ямайская аратинга Eupsittula nana (С). Все они жертвы незаконного отлова, настигающего даже в ООПТ (нижний ряд), урбанизация для них спасение.

Источник. Luna Á., Romero-Vidal P., Hiraldo F. et al. Cities may save some threatened species but not their ecological functions// PeerJ. 2018. V.6. P.e4908.

В староосвоенных регионах, где растущие агломерации «съели» природную периферию (Европа, Северная Америка, Япония, восток КНР), этот шанс буквально последний. Сильно неполный перечень таких случаев см. [Фридман и др., 2016; Фридман, 2010, 2018]. Поэтому урбанизация территорий больше вредит биоразнообразию за пределами городов, чем в них, где зачастую полезна (McDonald et al., 2020).

Christopher D. Ives et al. (2016) картировали распределение 1643 угрожаемых видов растений и животных Австралии по территории этой страны (с Тасманией и прилегающими островами). Дальше они анализировали, в какой степени оно перекрывается с территорией находящихся там 99 реальных городов с населением >10000 чел. и со смоделированными фиктивными городами: они охватывали ту же территорию и биорегион, что и настоящие, но размещались случайно (рис.3).

Рис. 3. Вариации обилия редких видов по территории Австралии, города обведены чёрным. Более детально а) Перт, b) Брисбен, с) Мельбурн.

Последнее нужно для определения, какой % угрожаемых видов избирательно сохраняется на городской территории и/или предпочитает урболандшафт. Выяснилось, что на единицу площади в австралийских городах обитает больше угрожаемых видов, чем в иных (негородских) ландшафтах того же биорегиона: ~ 30% списка (рис.4). Один из них – западный кольцехвостый кускус Pseudocheirus occidentalis, спасающийся в садах г.Албани (юго-запад Австралии). Сады предпочтительны для кормления и отдыха, даже когда у зверьков есть доступ к аборигенной растительности.

Рис.4. Графики (а) редких видов, ранжированных в соответствии с количеством городов, в которых они встречаются, и (б) долей ареала, находящихся на городской территории (штрих — растения, сплошная линия — животные). Виды упорядочены по оси X по их рангу, при этом видам встречающимся в большинстве городов или с наибольшей долей их распределения как городских, присвоен ранг 1.

Распределение растений и животных в урболандшафте различно: редкие виды растений обитают в меньшем числе городов, однако у них значимо больший % ареала попадает на их территорию. Сравнение распределений видов в действительных и фиктивных городах показывает большую концентрацию угрожаемых видов в первых из них, нежели на окрестных территориях, даже учитывая такие факторы как первичная продукция и расстояние от побережья (рис.5-7).

Рис.5. Доля квадратов карты со стороной 1 км (городских — белые, негородских — серые), поддерживающих разное число исчезающих видов, от 0 до 18 (а — все виды, b животные и с растения), показанное по оси Х. Городские клетки обычно содержат больше угрожаемых видов, чем негородские, о чем свидетельствует разброс белых полос справа от серых полос для всех участков. Небольшое число ячеек содержало от 19 до 32 угрожаемых видов, но график был усечен до 18 по оси абсцисс из-за невидимости полос когда пропорция была <0,005.

Рис.6. Графики ранжирования (а) и (b) кумуляты богатства угрожаемых видов в городах. Отсутствие асимптоты на кривых (b) предполагает, что каждый город сохраняет «свои» уникальные виды и «вносит» их в общий пул.

На единицу площади в австралийских городах обитает больше угрожаемых видов, чем во всех других (негородских) ландшафтах того же биорегиона, всего примерно 30% списка. Распределение растений и животных отличается: редкие виды растений обитают в меньшем числе городов, однако у них значимо больший % ареала попадает на территорию городов. Сравнение распределения видов в действительных и фиктивных городах показывает, что даже с учётом таких факторов как первичная продуктивность и расстояние от побережья, города концентрируют значимо больше угрожаемых видов, чем окрестные территории.

Рис.7. Модельные кривые для сравнений биоразнообразия угрожаемых видов в реальных и «фиктивных» городах того же биорегиона (a) общее число угрожаемых видов на 1 кв.км, (b, c) их среднее число. Видовое богатство в реальных городах постоянно выше, даже с учётом удалённости от побережья и чистой первичной продукции.

Каждый из городов содержит уникальный набор угрожаемых видов, особенно растений, и их сохранение полностью определяется местной экополитикой (или её отсутствием).

Современные города разрушительно действуют на всю биосферу, не только на ближние пригороды

В 2020 г. В Nature Sustainability вышла интересная статья McDonald et al. о пробелах в исследовании прямого и непрямого влияния городов на биоразнообразие и попытках определить последнее с учётом прогноза их роста до 2030 г.

Прогноз на 2030 г. предполагает что в городах добавится ещё 1,2 млрд. жителей: их было 2,9 млрд. в 2000 г. и 4 в 2015 г.. Прямое влияние городов существенно — между 2000 и 2030 гг. около 1,2-1,8 млн.км² территории регионов будет захвачено городом, в т.ч. 260000 км² естественных местообитаний. Наибольший рост городского населения происходит в КНР (242 млн.), Индии (147 млн), Нигерии (70 млн.) и Индонезии (42 млн.). Место и скорость роста городских ареалов оказывают разностороннее влияние на окружающую среду. Исследования показывают что имевший место и нынешний рост городов серьёзно влияют на использование земли, потребление энергии, безопасность воды, потребление пищи и изменения климата. Авторы обобщили 922 исследования биоразнообразия городов за 2010-2018 гг., выявив основные пробелы в анализе воздействия на него городов.

Обзор фокусируется на влиянии роста городов на биоразнообразие до 2030 г. Его удобно делить на прямое и косвенное. Первое — когда расширение городов прямо меняет землепользование, включая потерю природных местообитаний видов. Сюда же относится изменение среды обитания вследствие фрагментации, когда уменьшается связность оставшихся «островов», и они трансформируются с краёв (т. н. «краевой эффект»).

Косвенные воздействия опосредованы промежуточным процессом, именно городским потреблением ресурсов, включая продукты питания, энергию, стройматериалы, и выделением жидких, твёрдых и газообразных отходов в городских районах, в последующим рассеиванием либо складированием в регионе. Именно рост городов — драйвер глобальных изменений, создающих проблему уничтожения биоферы, разрушающих экосистемы и снижающих биоразнообразие, однако его эффект в этом плане до сих пор не охарактеризован точно.

Предшествующие оценки [5, 22, 23] собрали данные о прямом или непрямом влиянии отдельных городов на биоразнообразие, но не предложили всеобъемлющего обзора литературы по теме. В рамках проекта «Природа в век городов» авторы суммировали всё известное о прямом воздействии городов на биоразнообразие [4]; здесь этот отчёт расширен, чтобы включить непрямые эффекты.

Чтобы количественно отобразить на карте прямые эффекты, авторы объединили ранее опубликованные сценарии будущего роста городов [2, 3] с информацией о современном распределении форм землепользования и природных ландшафтах для прогноза последствий влияния на них городов, какими они станут к 2030 г.будущих городов.

Авторы отвечают на следующие вопросы:

Что известно о совокупном прямом и косвенном воздействии городское население и рост территории на биоразнообразие?

Где влияние городского роста наиболее высоко на биоразнообразие и естественная среда обитания, и каковы вероятные тенденции с течением времени?

Какие существуют пробелы в научных знаниях, которые мешают более полному пониманию потенциального воздействия роста городов на биоразнообразие?

Рис.8. Концептуальная схема прямых и непрямых воздействий городов. Рисует совокупное действие формы и метаболизма городов на биоразнообразие, прямое и косвенное (левая и правая половины рисунка), в сравнении с гипотетическим сценарием, когда люди живут только в сельских поселениях, имея тот же спектр потребностей и уровень потребления. Сплошные стрелки — эффекты формы и метаболизма городов, пунктирные — сельских населённых пунктов в гипотетическом варианте развития без городов. Правая половина — непрямое, левая — прямое влияние на биоразнобразие. Составляющие схемы по часовой стрелке: форма и метаболизм сельских населённых пунктов; потребление ресурсов, загрязнение и торговля (ресурсами в одну сторону, отходами — в другую); изменения биоразнообразия разного масштаба, часто региональные или глобальные; изменения биоразнообразия разного масштаба, но больше локальные.

Структура последних представлена на рис.8, изображающий контур причинно-следственных связей, задающих прямое и непрямое влияние городов на биоразнообразие. Первое связано с прямой конвертацией разнотипных ландшафтов региона в городские в ходе роста города, второе — с их изменением по всей области экологического следа в ходе эксплуатации природных территорий и с/хугодий городской экономикой, а также обслуживанию населения региона разнообразными городскими функциями. Благодаря этой двойственности воздействия развивающиеся города управляют динамикой природных сообществ и населения региона, изменяя их состав, нарушенность, картину пространственного размещения в сторону всё более интенсивного (иногда и более эффективного) использования для развития центрального города.

Поскольку города сосредотачивают в себе всё больший % людей и в них уже давно сконцентрирована львиная доля экономической активности, совокупное воздействие на биоразнообразие, включающее прямые или непрямые эффекты, либо прямо происходит в городских районах и распространяется из городов, либо связано с ними потоками рабочей силы, сырья, запчастей и комплектующих, финансовыми обменами и т. д.

Отсюда неудивительно, что города — своего рода вулканы эпохи антропоцена: поглощая ресурсы, выбрасывают отходы, случайно рассеивают или направленно перераспределяют их по управляемой ими городской округе. Их форма, характер застройки, её плотность и пространственная конфигурация, определяют воздействие данных городских ареалов на дикую природу. Главное — города растут, и с ними растёт прямое воздействие: затормозить его пока что не получается¹⁸. Форма и метаболизм городов взаимосвязаны и сложно зависят от таких факторов, как доход, доступные технологии, инфраструктура, поведение и культурные нормы, сами по себе эволюционирующие во времени. Важно отметить, что форма и метаболизм городов — результирующая решений множества людей, значительно изменяющихся во времени, и могущих меняться ещё, когда (или если) люди сделают другой выбор [в сторону экоустойчивого развития городов вместо кризисного].

Форма и метаболизм города вместе влияют на характер землепользования и человеческой активности [в зоне его влияния], что оказывает прямое воздействие на биоразнообразие (рис.8). Интенсивность изменений под этим воздействием и их дальность зависят от формы городов и плотности застройки: более компактные и плотней застроенные воздействуют на меньшей площади.

Форма и метаболизм города также влияют на потребление [его жителями и экономикой] поступающих внутрь ресурсов, что задаёт уже непрямые воздействия на биоразнообразие. Их масштабы варьируются от местного (влияние сточных вод на коралловый риф вниз по течению) до регионального (переброска воды для потребления городом) и глобального (выбросы парниковых газов (ПГ)) [21]. Хотя получен ряд количественных данных, которые можно использовать для оценки совокупного воздействие городов, неясно, какую его часть отнести на рост городского населения как такового, а какую — процессов, сопровождающих урбанизацию, таких как экономическое развитие и технологические изменения.

В более строгом определении как «влияние городов» рассматриваются лишь те эффекты, которые представляют собой функцию формы и метаболизма населённого пункта, т.е. воздействие «приписывается» урбанизированной территории, если на ней или из-за неё состояние окружающей среды ухудшено сравнительно с сельскими населёнными пунктами (скажем, больше образуется сточных вод или твёрдых бытовых отходов). Однако не всё так плохо: хотя города — главный источник выбросов парниковых газов, соединяя одной территории высокую плотность населения и рабочих мест для него, на душу населения города вырабатывают меньше парниковых газов из-за выгод концентрации (меньше перевозок) и более эффективного использования энергии на производстве и в жилье.

Т.е. строгое определение требует оценить «чистое» влияние городов, когда наличный эффект сравнивается с гипотетическим сценарием когда те же люди при тех же потребностях и технологиях жили бы не в городах, а в сельской местности. Что практически немыслимо сделать точно, т. к. урбанизация меняет все названные социальные и экономические параметры.

Прямое воздействие городов

По данным UNDP, городское население в последние десятилетия драматически выросло с 2,3 миллиарда в 1990 году до 4 миллиардов в 2015 году (быстрей, чем население планеты в целом). В 2018 г. 55% населения жило в городах, к 2050 г. таких будет 70%. По данным Jiang и O’Neill, урбанизация населения к концу столетия составит 60-92%: разброс зависит от госполитики и тенденций общественных изменений, а разное «ожидаемое будущее» ведёт нас к разным прогнозам относительно городских популяций. Отсюда значительная неопределённость в прогнозах, усиленная разным определением «города» в странах, поставляющих материал для ООН, см. табл.1 в отчёте ЮНЕП.

Рис.9. Прямое воздействие городов. А. Рост городской площади с 1992, пунктир – прогноз. В. Накопленные потери природных ландшафтов с 1992 г.

Так, Еврокомиссия определяет города как поселения численностью >5000 чел. и плотностью >300 чел/км², тогда 84% мирового населения — горожане. Другие критикуют такой подход, как включающий много областей, где занимаются с/х, и считают долю городского населения 53-55%. Независимо от этих разногласий, все уверены, что города продолжат расти и по площади и по людности, к 2030 г. горожан станет 5,2 млрд, и этот процесс не остановится. Площадь городских ареалов выросла с 350,000 км² в 1992 до 740,000 км² в 2015 (рис.9а), к 2030 г. ожидается 1,9 млн.км². Здесь используется прогноз Seto et al., хотя авторы признают, что есть и другие, скажем Angel et al., дающие цифру 1.3 млн. км². Zhou et al. прогнозируют рост городов между 2020 и 2050 гг. до 1,7 млн.км².

В оценке их площади «город» понимается по-разному, в данной работе следуют данным спутниковой съёмки, где это — один из 22 типов землепользования, определяемый по пропорции растительности и застройки, и характеру того и другого. Пиксели снимков со спектральным подтверждением наличия застройки и запечатанных земель (асфальта и бетона) определялись как «город¹⁹».

Если бы население планеты не концентрировалось в городах, ему потребовалась много большая территория. Какая именно, показывает один из возможных расчётов. В 2000 г. средняя плотность населения в городах была 1500 человек/км², но в сельских поселениях (исключая бесплодные районы с небольшим населением) лишь 58 человек на км². Хотя число людей на домохозяйство по странам сильно варьирует, при оценке «по стандартам» третьего мира (5 человек в домохозяйстве) эта плотность требует земельного участка в 8,6 га/дом, что соответствует негородским поселениям. Может быть, в этом случае и получится сохранить отдельные участки природных ландшафтов, но львиная доля территорий будет сильно изменена воздействием человеческой инфраструктуры и деятельности на биоразнообразие и функционирование экосистем [52]. Если бы всё население, увеличившееся с 1992 по 2000 г. было сельским, ему бы потребовалось в 26 раз большая территория, около 50 млн.км². Т.е. концентрация людей в городах важна тем, что «оставляет место» для природных территорий — даже с учётом роста городов.

Потеря природных сообществ – местообитаний для «диких» видов

Главнейшее прямое воздействие городов на биоразнообразие — потеря исходных местообитаний видов из-за превращения природных ландшафтов в антропогенные, включая городские, см. Guneralp et al., 2020. Между 1992 и 2000 гг. непосредственно в города их превратилось около 192000 км², т. е. 16% от общей потери по разным причинам, включая расширение с/х угодий и обезлесение). Авторы прогнозируют, что рост городов между 2000 и 2030 гг. погубит ещё 230000 км² природных биотопов (рис.9b²⁰).

Очень важно, за счёт каких ландшафтов растут города: скажем, в Южном Китае за счёт преимущественно естественных экосистем, в северном — с/х территорий; понятно, первое много опасней для природы. Городские ареалы непропорционально часто приурочены к береговым линиям и поймам рек, другим местам, где биоразнообразие и продуктивность повышены относительно средней по территории (опушечным и переходным ландшафтам, экотонам): все они также крайне важны как экологические коридоры, соединяющие видовые популяции на оставшихся «островах» природных ландшафтов.

Урбанизация избирательно уничтожает последние, почему её разрушительные последствия для биосферы много больше, чем если бы города располагались случайно. Прогноз обусловленных ею потерь природных ландшафтов (>10000 км²) за 2000-2030 гг. максимален для США, Китая, Нигерии и Бразилии: в первых города «расползаются» быстрей всего, из-за автозависимости и «пригородной культуры», в остальных из-за пока что высокой сохранности «природной периферии» урбанизированных регионов. Увы, в современном мире, чем нетронутей местообитания, за счёт которых расширяются города, тем хуже последствия для биоразнообразия. На каждом континенте есть страны, где утрата природных ландшафтов из-за расползания городов идёт быстрее всего (относительно их площади). Таковы, например, Пуэрто-Рико, Гонконг и Маврикий, для других стран относительную потерю местообитаний см. табл.1 Приложения.

Другой экологически значимый способ количественной оценки воздействия расползания городов — посмотреть, какой % каждого из биомов планеты из-за урбанизации теряется или ставится под угрозу. И здесь под удар больше всего попадают широколиственные леса умеренного пояса, затем влажные тропические леса, в чей ареал попадают самые быстрорастущие городские ареалы: вдоль бразильского побережья, особенно на юго-востоке²¹, в Западной Африке и Юго-Восточной Азии. Этот биом находится по преимуществу в бедных странах, реже со средним уровнем доходов, где происходит большая часть роста городов. В таблице 2 Приложения дан прогноз потерь разных биомов в зависимости от доходов страны, где он находится.

Таблица 2. Потери разных природных биомов вследствие роста городских ареалов на их территории. Столбцы: площадь городов в 2000 г. , абсолютная и в % от площади всего биома; потеря территорий в 2000-2030 г., вызванная развитием городов, абсолютная и в % от площади всего биома; число исследований прямого и непрямого воздействия (в % от общего числа, равного 687 и 317). Строки: широколиственные леса умеренной зоны, влажные тропические леса, пустыни, тропические травянистые биомы, средиземноморские местообитания, травянистые биомы умеренной зоны, хвойные леса умеренного пояса, мангры, горные травянистые биомы, тропические сухие леса, травянистые биомы, заливаемые паводками, тайга (бореальные леса), тундра.

В относительном выражении сильней всего пострадают мангры: до 2030 г. рост городов ликвидирует 2,9% площади биома, больше чем любого другого. Значительно сократятся биомы средиземноморского типа: 0,6% площади ликвидируется урбанизацией между 2000 и 2030 гг. (табл.2). Напротив, в биомах тундры и тайги прямое влияние городов незначительно, т. к. центров урбанизации здесь немного. Здесь сильнее непрямое воздействие, вроде повсеместного роста числа и тяжести лесных пожаров, созданного сопряжением локальных воздействий лесоэксплуатации с планетарными изменениями, в первую очередь глобальным потеплением, «вздуваемым» экономикой «совокупного города».

Растущие города выступают фильтром для биоразнообразия: захват региональных ландшафтов вовнутрь них вызывает потерю части видов, не выдерживающих существования в городе, так называемых урбофобов. [58]. Часть из них после более или менее долгого «отступления» на периферию региона от «ядер» агломераций вновь осваивает последние и/или «лоскуты» местообитаний, изменённых их воздействием. Эта возвратная урбанизация увеличивает число видов городской фауны через 10-30-60 лет после первооначального уменьшения; увы, авторы вообще не рассматривают эту возможность.

Другая часть биоразнообразия — толерантные местные виды — в городе сохраняется, скажем, серые белки (Sciurus carolinensis) на восточном побережье США. Также есть синантропные виды, следующие за людьми в новые городские районы: крыса-пасюк (Rattus norvegicus) или домовый воробей (Passer domesticus). Поэтому в зависимости от относительной численности этих 3х групп рост городов может локально увеличивать или уменьшать видовое богатство[59].

Newbold et al. [60] определили уровень биоразнообразия как функцию антропогенного воздействия для 1525 территорий планеты, включая 613 городских ареалов, подразделённых а 3 группы по интенсивности использования и одновременно степени трансформации ландшафта: минимальный (с/х земли или леса в составе городов, застройка сельского типа), низкий (субурбии с коттеджной застройкой, садами вокруг, небольшие «острова» природных ландшафтов внутри урбосреды) и интенсивный (селитебная зона с плотной застройкой и минимумом озеленения). По сравнению с коренными сообществами того же региона, внутривыборочное видовое богатство в минимально используемых районах в среднем снижалось на 4%, разброс 95% доверительного интервала (ДИ) от «ниже на 21%» до «выше на 16%», т. е. ситуация сильно зависит от планирововочной структуры города и проводимой экополитики.

Рис.10. Прогноз потерь природных ландшафтов из-за роста городов (в км²) для разных стран мира (а). Они же в более крупном масштабе — для 4-х территорий, показанных на врезках: с-в США, ю.-в.Бразилии, Нигерия, и ю.-в.КНР (b).

При низком уровне использования сокращение видового богатства было значительней — на 34% (95% ДИ: ниже на 19–47%), ещё сильней оно было при интенсивном — на 50% ниже (95 ДИ: на 34–62% ниже). То же верно для численности видов: на минимально используемых участках урболандшафта она на 17% ниже, чем в коренных сообществах (разброс 95% ДИ: от ниже на 48% до выше на 29%), при низком и интенсивном использовании — ниже на 45% (95% ДИ: ниже на 12–65%) и на 62% (95 ДИ: ниже на 32–79%) соответственно.

Хотя некоторое биоразнообразие сохраняется и после захвата природных сообществ региона вовнутрь города (с установлением городского режима использования, в большинстве случаев гибельного или разрушительного для них), видовое богатство и численность видов в целом снижаются. В глобальном масштабе подобное преобразование снижает биоразнообразие, ибо многие эндемичные виды урбофобны и вымирают[5]. MacDonald et al. [53] показали что среди наземных позвоночных 13% экорегиональных эндемиков оказываются под угрозой из-за расширения городов. Самая большая потеря биоразнообразия происходит, когда малонарушенные природные территории, в основном тропические, напрямую переходят под городские режимы использования: их уникальное биоразнообразие, видовое и ценотическое, при этом гарантированно теряется.

Тут, правда, забыта возможность предпочтительного сохранения исчезающих и эндемичных видов именно внутри города, где — при соответствующей экополитике, что самое важное — условия для этого складываются лучше, чем в регионе вокруг скажем из-за интенсификации с/х, не менее гибельной для фауны, чем урбанизация. Этому посвящены примеры, приведённые выше: также общеизвестно, что опылители и другие насекомые лучше сохраняются в природоподобных местообитаниях городов²², чем вокруг, т.к. в отличие от с/хугодий там не используют пестициды, часто лучше условия питания и больше микроместообитаний, подходящих для выведения потомства (их число можно направленно увеличивать очень несложными средствами). Однако, спасая виды, города не сохраняют их экологические функции в природных сообществах, для последних их исчезновение там столь же вредно, как «настоящее» вымирание, см. Luna et al., 2017.

Впрочем, исследования прямого, а тем более непрямого влияния городов до сих пор сильно смещены географически и тематически, полученные данные несвободны от систематических ошибок. Изученные территории неравномерно распределены по планете, причём охватывают её малую часть: северо-восток США, Европу, прибрежный Китай, а также окрестности Сиднея и Мельбурна в Австралии. Ряд районов активной урбанизации, вроде Западной Африки и Центральной Азии, почти не изучен в плане изменений биоразнообразия (рис.11а). Впрочем, в последнем случае авторы ошибаются, тем более сами признают, что смотрели литературу лишь по-английски, но не на других языках (т. е. пропустили массу исследований на русском по территории б.СССР, отдельные части которой не уступают изученностью).

Рис.11. Распределение исследований влияния урбанизации на биоразнообразие. а. Районы исследований, n=922. Непропорционально много работ выполнено в Европе и в США. b. Интенсивность исследований прямого и непрямого влияния (жёлтые и синие кружки, если то и другое — зелёные) городов на биоразнообразие, оцененная числом работ, выполненных в окрестности 500 км вокруг города. Для сравнения даны приоритетные экорегионы (фиолетовые кружки) [53] для сохранения городского биоразнообразия, определенные на основе эндемизмa позвоночных и потери природных биомов, вызванной урбанизацией именно данной местности. Эти 30 приоритетных экорегионов содержат 78% всех эндемиков позвоночных, которым угрожает прямое воздействие роста городов (2000–2030 гг.).

В выборке работ, изученных авторами, систематическая ошибка образуется из-за положительной связи изученности влияния городов на биоразнообразие с доходом на душу населения в соответствующих странах, т.е. исследуются в основном города богатых стран сравнительно с нуль-гипотезой, если б исследования распределялись сообразно доле населения, живущей в странах с разными доходами (χ² = 1,521, d.f. = 3, P < 0.001). Сохранность биоразнообразия региона от уровня доходов зависит скорей отрицательно, плюс в развитых странах у «диких» видов биоты было значительно больше времени на успешную урбанизацию, что ещё больше смазывает картину.

72% исследований прямого влияния роста городов на биоразнообразие проведены в богатых странах (с валовым национальным доходом, ВНД/душу населения >$12 055): США и ЕС, хотя там живёт ~17% населения мира. Далее, 22% от общего числа проведены в странах с доходом выше среднего (подушевой ВНД $3896–12055), где живёт 34% населения мира. Только 7% работ проведены в странах с доходом ниже среднего, хотя там живёт 49% населения, и сосредоточено 80-90% видового и ценотического разнообразия нашей планеты. Подобная диспропорция вызывает сильную озабоченность авторов, т.к. именно в бедных странах ждут максимальную потерю местообитаний и видового богатства следствие роста городов.

Перепредставленность богатых регионов в исследованиях воздействия городов на биоразнообразие имеет неприятные следствия для исследуемых биомов (табл.2). Из-за него наиболее интенсивно исследуются лиственные леса умеренной зоны (48% всех работ), а влажные тропические леса — существенно меньше (13% всех работ), хотя их биоразнообразие несравнимо выше, а их площадь из-за урбанизации сократится примерно настолько же. Напротив, воздействие городов на биомы средиземноморского типа изучают достаточно часто (14% всех работ при небольшой площади), поскольку они находятся в богатых странах ЕС (табл.2 Приложения). Т.е. недопредставлены исследования именно там, где смена форм землепользования при урбанизации идёт быстрее всего и затрагивает наибольшие площади, а прямое воздействие на биоразнообразие максимально.

В ряде анализов, охватывающих всю планету, сравнивались сценарии роста городов с данными о биоразнообразии, чтобы определить ключевые пункты (hotspots) с максимумом угрозы для последнего [2,4,46,53,61–63]. Скажем, McDonald et al.[53] определили места наибольшего роста городов, а затем сопоставили с районами локального эндемизма позвоночных. Они выделили 30 экорегионов, сосредотачивающих 78% эндемичных видов позвоночных, которым угрожают последствия урбанизации (рис.11b). Увы, большинство исследований влияния городов на биоразнообразия не коснулись ни одного из тридцати, лишь в 3 из них (субтропические вечнозеленые леса Южного Китая и Вьетнама; прибрежные леса Серра-ду-Мар в Бразилии; сосново-дубовые леса Трансмексиканского вулканического пояса) было опубликовано >10 исследований. Для некоторых приоритетных экорегионов (равнинные и горные влажные леса Западной Явы, леса Камерунского нагорья и гор Камерун и Биоко) исследований влияния урбанизации на биоразнообразие нет вообще, и требуется их провести, иначе последнее можно потерять раньше, чем люди поймут, что происходит.

Другая систематическая ошибка создана неравномерностью исследований разных таксонов и экосистем. 74% исследований прямого влияния на биоразнообразие связано с экосистемами суши, 47% — с растениями, чаще всего с фокусом на видах деревьев или типах растительных сообществ. Птиц (19%) изучают чаще, чем насекомых (8%), разнообразие которых несравненно выше [64], несмотря на недавние данные, что они могут быть столь же, а то и более уязвимы к глобальным воздействиям, чем позвоночные [65]. Исследований влияния на обитателей пресных вод 20%, чаще всего концентрирующихся на макробеспозвоночных (32% исследований воздействия на пресноводные сообщества). Влиянию городов на морские экосистемы посвящено только 7% работ, хотя разнообразие таксонов там сильно выше.

Непрямое воздействие городов на биоразнообразие до сих пор почти неизучено и, скорее всего, его уровень возрастает, его составляющие в явном виде рассмотрены лишь в 34% работ. Однако в данный обзор не входят работы, где прямо не упомянуты города, хотя они могут иметь отношение к непрямому воздействию, если описывают, скажем, рост лесозаготовок или интенсификацию с/х, что обычно обслуживает городской спрос. Как и с изучением прямого воздействия городов, тут есть отчётливый перекос в пользу стран Запада и, шире, богатых стран вообще (χ² = 501, d.f. = 3, P < 0.001), а также лесов умеренного пояса (47% работ, табл.1 Приложения). К ним относятся 62% работ по непрямому воздействию, 28% — к странам с доходом выше среднего, и лишь 10% — к бедным странам.

Исследования непрямого воздействия городов значимо отличаются тематически. Большинство из них (55%) посвящено как раз пресноводным сообществам. Многие посвящены изменениям на протяжении речных бассейнов, как загрязнения городских вод влияют на сообщества в нижнем течении реки [66-69]. Чаще всего изучаются макробеспозвоночные (29% всех «пресноводных» работ). Иногда также исследуется эффект дальней телекоммуникационной связи, когда местные потребности в ресурсах через изменения в их добыче и перевозке могут влиять на далеко расположенные ландшафты [72].

Авторы озабочены недостатком конкретных исследований такого рода. Для её иллюстрации они рассмотрели проблему, ключевую для современного города — снабжение пищей [10]. В соответствии с данными по определению экоследа разных городов США [73], Ванкувера [74] и других [75], пища — крупнейшая составляющая «следа». По оценкам Всемирной Продовольственной Организации ООН (ФАО), в мире всего 48,7 млн.км² с/х земель (пашня, постоянные посевы зерновых, постоянные пастбища). По данным UNPD, 54,4% человечества в тот же год были горожанами. Если предположить, что они и селяне будут питаться одинаково, для прокормления горожан нужно будет 26,5 млн. км² с/хземель. Это в 36 раз больше, чем площадь городов в 2015 г. (740000 км²), т. е. площадь непрямого воздействия многажды больше, чем у прямого.

Однако урбанизация меняет структуру питания, сперва в городе, потом и в обслуживающей его сельской местности, поскольку меняются модели работы труда и отдыха. Предположение о равном количестве калорий на душу населения у горожан и селян просто нереалистично. У первых сперва уменьшается доля в питании зерновых, растёт потребление мяса и других продуктов животного происхождения, жиров и овощей[78], что увеличивает потребность в зерне для откорма. Калораж на душу населения в целом также растёт²³ [77].

Это необязательно ведёт к росту площади с/хугодий, возможна и интенсификация. Однако если традиционно используемые с/х угодья, особенно в староосвоенных районах — ценные местообитания, то интенсификация почти всегда ликвидирует возможность их использования большинством видов растений и животных, оказывающихся исчезающими (и это самая уязвимая группа биоты в развитых странах). В этой работе не моделируются сложные цепочки поставок продуктов питания, но очевидно, что городские потребности растут как в связи с расширением ассортимента, так и в связи с ростом количеств потребляемой пищим, её калоража, что влияет на ландшафты и биоразнообразие по всей планете.

Города как «рычаг» и «точка опоры» поворота к экоустойчивости

Но есть и хорошие новости. Современные города — не только «проблема», но и «решение» глобального экологического кризиса, касающегося всех нас и, больше того, решающего судьбу цивилизации. Контринтуитивно, но двигаться к экоустойчивости стратегически успешней всего с наиболее «искусственных», полностью трансформированных человеком ландшафтов – городских, где нехватка территорий дикой природы и их важность в решении проблем горожан ощущаются острее всего, при максимуме экономической ценности их «экосистемных» услуг.

На первый взгляд, движение к управляемому гомеостазу биоферы надо начать с лучше всего сохранившихся и/или крупнейших по площади «островов» природных биомов, с Сибири, Дальнего Востока, Тропической Африки с Амазонией, с улучшения их охраны, развития сети ООПТ, уменьшения рисков биоразнообразию в данных районах и пр. традиционных и отработанных практик природоохраны. Однако такому движению нужен рост управляемости ситуации с биоразнообразием и природным ландшафтом, чтобы достигнутое в их сохранении не ставилось под удар последующим развитием городов, ростом их экономики, потребления жителей и обслуживающих всё перечисленное промышленности, транспорта, сферы услуг и пр., как обычно случается (рис.12).

Рис.12. Как традиционный вектор урбанизации территории перечёркивает достигнутое в создании сети ООПТ на периферии региона, ликвидируя их связанность. Показана динамика биоразнообразия на ООПТ в связи с трансформацией природных ландшафтов вокруг: А – заповедник, окруженный коренными сообществами, Б – начало фрагментации окружающих территорий, В – усиление островного эффекта в связи с возрастающей фрагментацией окружающих заповедник территорий; 1 – видовое богатство аборигенной флоры, 2 – видовое богатство адвентивной и синантропной флоры, 3 – количество крупных хищников, 4 – межвидовая конкуренция крупных растительноядных, 5 – территория заповедника, 6 – окружающая природная территория.

Источник. Соколов В.Е., Филонов К.П., Нухимовская Ю.Д., Шадрина Г.Д. Экология заповедных территорий России. Ред. акад. РАН В.Е. Соколов, чл.-корр. РАН В.Н.Тихомиров. М.: Янус-К. С. 58.

Решение здесь контринтуитивное: начать не с исправления ситуации с биоразнообразием в конкретном участке периферии, но с противоположного: изменений в сторону экоустойчивости в управляющем ею «мировом городе». В том числе и в конкретной агломерации, чья экономика пока что действует разрушительно именно на данный участок «дикой природы», чтобы уменьшить «давление» на него, а потом и способствовать восстановлению. Скажем, природные территории, созданные или восстановленные внутри данной агломерации в рамках зелёной инфраструктуры, обслуживающей её жителей, продлятся до данного участка, увеличт его площадь и свяжут с другими такими же, чем поднимут жизнеспособность популяций на неё самом и содействуют урбанизации всё большей и большей части населяющих его видов – т.е. спасут их от вымирания в условиях продолжающейся урбанизации региона.

Вследствие управляющей роли конкретных городов для их «уезда» (а «мировых столиц» — для планеты в целом) произведённая смена вектора развития тех и других даст максимальный результат на минимуме территории и с минимумом сил. Их метаболизм и общество станут «работать» на восстановление биосферы также ускоренно, как раньше на разрушение, сделают первое таким же самоускоряющимся процессом, захватывающим новые территории, как сегодня второе.

В «мировом городе²⁴» — и только в нем! — профессиональные интересы биологов и общественная активность природоохранников (спасти «острова» природных территорий, сохранить биоразнообразие региона, восстановить региональные экосистемы на месте нарушенных или уничтоженных, поддержать спонтанно идущую урбанизацию «диких» видов биоты) смыкается с желанием обывателя жить дольше, безопасней, благоприятней в социальном плане, сохранять здоровье и психологический комфорт²⁵. Сегодня понятно, что всё перечисленное дешевле и эффективней достичь «зелёными средствами» — охраной и восстановлением природных сообществ, на значительной площади и связанных между собой (т.е. созданием экосети), использованием их «экосистемных услуг», нежели техническими средствами.

Это так называемые nature-based solution, решение проблем «на природной основе», не техникой, но при определяющем участии науки, без чего названные «острова» природных сообществ не спасти или не восстановить. Их преимущество виднее всего в городах, где «дикая природа» дефицитна, здесь же необходимость в ней чувствуется острее всего: неслучайно «зелёная инфраструктура» здесь чем дальше, тем больше вытесняет «серую», от ревитализации малых рек до «природных» средств защиты от наводнений. Не менее важно, что все они экономят бюджеты на строительство инфраструктуры. К тому же реструктурирование пока небольшой площади городских ареалов в сторону экоустойчивости

а) сильно облегчено заведомой искусственностью урбосреды. Ландшафт, воспринятый как «дикая природа», в ~80% случаев более или менее трансформирован воздействием человека. Для восстановления искомого малонарушенного (в пределе – доагрикультурного) состояния его приходится брать под охрану, «выращивая» данное состояние за счёт местных восстановительных сукцессий, что требует намного дольше времени при неустранимом риске, что восстановление «пойдёт не туда«, ограничение его использования человеком уменьшит биоразнообразие вместо восстановления.

Этим полна вся история охраны природы, включая ООПТ. Скажем, за 55 лет наблюдений флора сосудистых растений Воронежского заповедника потеряла 55 видов, 32 автохтонных и 23 адвентивных. Е.А.Стародубцева (2016) подразделила виды растений на 13 эколого-ценотических групп (ЭЦГ): уязвимей всего были светлюбивые, приуроченные к сухим борам и открытым местообитаниям или, наоборот, к переувлажнённым экотопам: это псаммофильная, сухо-лугово-степная, боровая и влажнолуговая ЭЦГ или, наоборот, болотно-травяная, сфагново-олиготрофная и бореальная. Главнейших причин потерь три: автогенные сукцессии, ведущие к неморализации лесной флоры, смену лесными сообществами открытых травянистых ландшафтов, при росте почвенного богатства и затенённости; цикелические изменения гидрологческого режима, при учащении засух в последнее время; натурализация адвентивных видов в экосистемах заповедника.

Напротив, в городских ареалах и их зонах влияния возможно направленное создание техногенных аналогов природных ландшафтов, уничтожаемых урбанизацией региона, на основе разно рода техногенных водоёмов, старых парков, придорожных подтоплений, пустырей, заросших разнотравьем, ж/д насыпей и других элементов ландшафта, созданных метаболизмом города и оказывающихся рефугиумами для региональной фауны и флоры. Причём человек полностью контролирует происходящее здесь и может управлять ситуацией, в том числе в интересах сохранения видов, восстановления природных сообществ, что выльется в рост «экосистемных услуг» для горожан.

Вне городских территорий верен императив «природа знает лучше». Управление биоценотическими процессами со стороны человека, вроде выпаса лошадей в луговых степях, давно лишившихся крупных копытных-эдификаторов охраняемого биогеоценоза, допустимо лишь как последний шанс предотратить ликвидацию объекта охраны спонтанно идущими сукцессионными сменами. Однако что создано человеком (в том числе в рамках экообустройства более или менее нарушенных природных сообществ) человек вправе и изменить, особенно если им руководит благая цель – сохранение регионального биоразнообразия и/или приближение к полночленному биогеоценозу, в идеале доагрикультурному. Так направленное усложнение мозаично-оконной структуры рекреационных лесов Подмосковья одновременно делает их устойчвей к соответствующим нагрузкам (т.е. увеличивает рекреационный ресурс горожан) и приближает древостой, а затем и травянистый ярус сообщества к таковым доагрикультурных лесов.

б) Общая цель вышеописанного управления природным компонентом урболандшафтов — сделать экосистемы, «захваченные» внутрь него и/или управляемые им в зоне влияния городов каждой агломерации из фаунистически/флористически обеднённых полночленными, из нарушенных саморегулирующимися, способными устойчиво существовать, не беднея, не разрушаясь, в современном городе, быстро эволюционирующим структурно и функционально²⁶. В меру силы и эффективности данного управления экосистемная и социальная динамика на сельской или природной перифериях каждого городского региона начнут приспосабливаться к «экологичным» перестройкам метаболизма, планировочной структуры обслуживающего их центрального города. Вместо непродуктивного уничтожения их природные территории «подключат» к экосети последнего при охране/восстановлении всё новых и новых участков природных ландшафтов региона, обеспечивающих прогресс экосети уже там²⁷. Дальше они выступят источником видового богатства и воспроизводственным участком для городских ООПТ, а связность с последними облегчит урбанизацию всё новых видов биоты.

Как говорят географы, города живут связями и управляют своим окружением, в том числе подчинёнными городскими системами. Поэтому перестройка в сторону экоустойчивости, начавшись на урбанизированных территориях, не ограничится «мировым городом», но распространится вокруг, на «сельскую» и «природную» периферии. Город диктует политику управляемому им региону: продиктует и новую экополитику. В меру силы и эффективности управления со стороны центрального города, «поворачивающего» к экоустойчивости, развитие подчинённых территорий начнёт меняться по всём аспектам, важным для конечной цели «поворота», будь то формы и режимы природопользования, их пространственное распределение, занятия населения, трудовые и брачные миграции, персональные связи с дикой природой и взаимоотношения с ней.

За городами (или «ядрами» агломераций) сдвиг в сторону экоустойчивости пойдёт потихоньку и там, с разной скоростью, но неуклонно. Одновременно переход от «серой» инфраструктуры городов к «зелёной», учёт экосистемых услуг в рождающейся зелёной экономике таких городов превратит восстановление территорий дикой природы из затратных занятий, представляющих собой досуг или общественную деятельность, в сферу общественного производства, т.е. работу, наукоёмкую, интеллектуально сложную и поэтому интересную и — at last not at least — приносящую прибыль. Именно в городах и их зонах влияния профессиональные интересы биологов с природоохранниками не просто не противоречат разумному эгоизму обывателя, они синэргичны, поддерживают и усиливают друг друга, если обыватель достаточно просвещен, чтобы его эгоизм был разумным, вместо пока что преобладающей слепой корысти, игнорирующей долговременные последствия сегдняшних действий. Благодаря экопросвещению, разными путями, но находящему путь в массы, этот синэргизм из новости, вызывающей известное недоверие, потихонечку делается общим местом, а то и массовым настроением людей²⁸.

Правда, пока управление «сельской» и «природной» периферией со стороны «мирового города» разрушительно и жестоко, как кочевник волочит за собой на аркане пойманного полоняника. Сличая прогнозы известной модели пределов роста²⁹ с реальностью, видим, что тренды глобальной динамики до сих пор подтверждают тревожный прогноз, сделанный её авторами 50 лет назад, уточнённый, детализированный в 3-х последовательных вариантах модели³⁰. Они всё сильнее утяжеляют проблемы левого столбца табл.3, распространяют их на новые территории, нежели облегчают и разрешают.

Однако за те же годы все экологические проблемы левой части табл.3 стали решаемы: есть необходимые для этого научные знания и технологические возможности. Стало ясно, что у человечества также достаточно сил (людских и финансовых ресурсов, подготовленных кадров, имеющихся социальных практик) для решения этих проблем, поворота от кризисной траектории развития к устойчивой. Все трудности исключительно социальные или, точней, политические: надо сломить сопротивление выгодополучателей от углубления кризиса³¹ и изменением общественного устройства в сторону, позволяющую выйти из кризиса.

Как пишут Донелла и Деннис Медоузы:

«Причины, по которым о проблеме выхода за пределы стараются не говорить вслух, понять несложно — они чисто политические. Любое упоминание о снижении роста тут же вызывает споры о распределении ресурсов (это больная тема) и заставляет искать ответственных за создавшееся положение. Образно говоря, любой богатый человек создает нагрузку на окружающую среду больше, чем любой бедняк. Один немец оставляет экологический след в 10 раз больше, чем один житель Мозамбика. На одного русского приходится столько же добытых природных ресурсов, сколько и на одного немца, но при этом его уровень жизни в России на порядок ниже, чем в Германии. Если мир в целом вышел за пределы, то кто должен за это отвечать? Расточительные богатые, многочисленные бедные или неэффективно работающие бывшие социалистические страны? Когда дело касается всей планеты, отвечать тоже должны все³²». Правда, немец и производит больше отходов/загрязнений, чем русский; в в Германии по сравнению с РФ несопоставимо меньше сохранено малонарушенных природных сообществ, способных очистить загрязнения, и производить «услуги экосистем», нужные всей планете, от опыления до регуляции климата.

Эта сторона дела для авторов «Пределов роста: 30 лет спустя» осталась невидимой – они американцы и защитники капитализма. Так или иначе, для поворота к экоустойчивости сперва городского, а потом мирового развития нужно последовательное ограничение частной собственности и свободы предпринимательства в рамках планирования на научной основе, направленного на максимум устойчивости воспроизводства эксплуатируемых хозяйством экосистем и вместе с максимумом устойчивости жизни работников (и, шире, максимизации долговременного выигрыша для природы и общества целом).

Поэтому контрпродуктивно описывать происходящее в стиле «мы все умрем», тем более небиологам! Следует показать, что «вторая природа» городских ареалов — не только «прореха» на биосфере, ползущая в разные стороны, «производящая» экологический риск и т.д., но (главное!) потенция остановить этот опасный процесс, а затем и обратить вспять с минимумом затрат и максимумом результативности.

Города не просто дают возможность искомого поворота к экологически устойчивому развитию, но предоставляют для него средства, недоступные на управляемой ими «природной» и «сельской» периферии, они в нём одновременно рычаг и точка опоры. В правой части заключительной табл.3 видно, что именно здесь отыскиваются решения всех «сторон» глобального экологического кризиса, от перехода к «экономике рециклинга» и остановки «демографического взрыва» до сохранения биоразнообразия. Немного утрируя, переход к экологически устойчивому развитию означает регенеративную урбанизацию, сменяющую современную сырьевую, при одновременном задействовании потенций «города как заказника«.

В первом случае города участвуют в воспроизводстве ресурсов, от воздуха и воды до пищи и минерального сырья, а не только в их потреблении и переделке в товары, услуги и информацию; во втором – в приращении территорий дикой природы (сохранении биоразнобразия, восстановления экосистем, предоставлении их «услуг»), а не только их сокращении и уничтожении. Вместе это даст «цивилизацию старьёвщика», решающую проблему ресурсов предпочтением регенерации перед новой добычей, а проблемы качества жизни, комфорта, здоровья и безопасности больше природными, нежели техническими средствами. Она (и только она) экологически устойчива, обеспечивает развитие (т.е. прогресс – общественный, науки и технологий) без роста, при устойчивости существования людей и природы одновременно.

Важно, что принципиальное решение проблемы сохранения биосферы при урбанизации, спаянной с экологической устойчивостью городов было найдено в 1970-е гг. в СССР классиком отечественной географии Б.Б.Родоманом. Это долговременное планирование развития городов в составе агломераций и природопользования в составе «их» региона, чтобы данные грода росли звёздчато, по ж/д путям, сохраняя связность «зелёных клиньев» природных ландшафтов, служащих рекреационным ресурсом, и источником экосистемных услуг для интенсивного с/х в «обкладках» «лучей звезд» и населения, промышленности и транспорта городских центров. Социальная история городов двух мировых систем ХХ века показала, что поляризованный ландшафт сохраняется лишь при социализме (сочетании плановой экономике и общественной собственности на средства производства, вместе с приматом общественного транспорта, невозможностью автозависимых городов). При капитализме он гарантированно разрушается, быстрее всего в самых автозависимых городах, расплывающихся как масляное пятно на бумаге. Все «мировые столицы» и крупные города развитых капстран в своё время поляризованный ландшафт утратили, и сегодня вынуждены их восстанавливать искусственно, осуществляя экореставрацию, ограничивая использование а/м внутри города, создавая внутригородские ООПТ, восстанавливая связность «островных» природных участков экологическими коридорами и пр.

Таблица 3. Города — не только «проблема», но и «решение»

Глобальная проблема	Вклад городов в следующие отсюда опасности (вклад в движение по кризисной траектории)	Вклад городов в решение проблемы (возможность «отвернуть» к экологической устойчивости)
1. Демографическая	Стимулируют «демографический взрыв» на дальней периферии, переводами трудовых мигрантов. В 1940-60-х гг. города колониальных и зависимых стран были центрами «взрыва» своих регионов.	Регулируют динамику человеческих популяций, стимулируя демографический переход в своём ареале и в зоне влияния, в т.ч. в силу роли центров культуры/образования. См. «Демографический переход: шаг первый, шаг последний». При экстремальном загрязнении и неконтролируемом расширении могут стать центрами депопуляции, какими были в Средневековье (и избыточного загрязнения от деградации инфраструктуры).
2. Производство продуктов питания	Площадь городов везде возрастает сильнее людности, особенно сильно при автозависимости33 и сильной разнице в стоимости городской и с/хземли34 (побуждает продать с/х участки под застройку). Но продуктивность с/х угодий региона, напротив, растёт с приближением к городским центрам. Т.е. их расширение «съедает» наиболее продуктивные территории с/х. См. «Города, география с экологией», «Кольца фон Тюнена, их влияние на с/х производство».	Города – источники научно-технологических новшеств, поднимающих продуктивность с/х, отсюда те диффундируют к периферии. Они накапливают потенциальные заменители фосфорных удобрений, критически важные для с/х; там же концентрируется биомасса в виде остатков с/х продукции, с боен, пищевых отходов и пр., пригодных для производства компостов, используемых при восстановлении почв в регионе (как и большее содержание гумуса в городских почвах). Возможно выращивание овощей и др. с/х продукции выше 7-8 этажа, чтобы исключить загрязнение. Т.е. современный город, осваивая функцию редуцента, может не только истреблять почву и потреблять продукты питания, но участвовать в восстановлении того и другого.
3. Сокращение биоразнообразия, вымирание видов, деградация природных сообществ («злая четвёрка» Дж.Даймонда)	Рост городов «съедает» территории природных сообществ вблизи фронта процесса, ещё дальше – трансформирует и фрагментирует их вдоль т.н. городского градиента. Это сокращает численность и ареал видов, связанных с коренными сообществами; риск «отступления» их на периферию и потом вымирания в регионе тем выше, чем более вид стенотопен и консервативен территориально. Их сохранение требует заблаговременного создания крупных ООПТ на периферии региона, выступающих «стацией переживания» до начала возвратной урбанизации, потом — и центрами расселения вида. Города же способствуют гомогенизации орнитофауны и фауны других групп35, составленной в основном синантропными и инвазивными видами. Стимулируя развитие дорожной сети, они распространяют своё влияние на «сельскую периферию» и «природную периферию» планеты36.	Рост городов создаёт техногенные аналоги природных ландшафтов, уничтоженных или трансформированных в этом процессе, при примерно равной «замене» по площади. При своевременном экообустройстве они компенсируют уничтожаемые37, в т.ч. в силу способности «диких» видов к переселению из первых во вторые, пусть у части из них и с задержкой. Если время упущено, тот же эффект достигается экореставрацией38 — восстановлением природных сообществ de novo на прежних застроенных или озеленённых территориях39. Виды, оттесняемые в процессе урбанизации территории, раньше или позже, «возвращаются» на «архипелаг» местообитаний, фрагментированных в этом процессе, а затем и в собственно городские ареалы, заселяя существенно меньшие (и более трансформированные) «острова» их аналогов в самом городе. К подобному «возвращению» способны все «дикие» виды, даже считавшиеся урбофобами; однако последние делают это с тем большим «периодом задержки», чем консервативней была их жизненная стратегия. Уже сейчас часть видов IUCN лучше сохраняется в городах и их зонах влияния, при неэффективности охраны в природе. Сегодня при экстремально высокой степени трансформации ландшафта в развитых странах, ликвидирующей «традиционную» мозаику с/х угодий и сельских населённых пунктов, многие виды растений и беспозвоночных (насекомые, бабочки, пчёлы и пр. опылители) эффективней сохранять внутри города на лугах и разнотравных газонах: в отличие от с/хземель здесь не злоупотребляют удобрениями и пестицидами40. Это же верно для большинства видов разнотравья — внегородские поймы и луга слишком эвтрофицированы41.
4. Антропогенные изменения климата	Городской «остров тепла» — локальный центр происходящего потепления, выраженного здесь резче и определённей, чем на планете в целом42. Это усугубляется свалками и др. стихийными источниками парниковых газов, в т.ч. потому, что половина продуктов выбрасывается, и из-за перехода в СО2 и СН4 углерода, «запасённого» в природных сообществах, «захваченных» и застроенных городом. Климат, установившийся в крупных городах, как бы показывает будущий климат планеты при потеплении по самому неблагоприятному сценарию, что касается не только температуры, но и влажности, содержания твёрдых частиц, загрязнений и прочих характеристик.	Города – центры научно-технических новшеств, повышающих энергоэффективность промышленности и особенно энергетики, фиксирующих теплопотери в жилье и производственных зданиях, новых материалов и изоляции для их пресечения. «Умные дома» и архитектурные приёмы их размещения снижают теплотность застройки, позволяя отапливать дом за счёт тепла, выделяемого жильцами (другой вариант — тепла сточных вод или окружающей среды43). Такой город не только расходует, но и экономит энергию44. Городское планирование мультиплицирует этот эффект на всей его территории. Здесь же легче всего организовать выведение углерода из круговорота по методу У.Брокера, из стекающихся туда остатков с/х продукции, пищевых отходов, другой органики45; то же верно для любых способов сокращения выбросов.
5. Загрязнение, вредное для здоровья, и разрушающее биосферу	Города – центры экстремального загрязнения по всем видам загрязнителей, включая связанные с интенсивным с/х (в кольцах фон Тюнена). В малых и средних городах важней промышленность, особенно при специализации города, в крупных — автотранспорт. Оно не удерживается на городской территории, но «выплёскивается» с воздушными массами в регион, вызывая снижение урожайности с/х культур, гибель лесов и др. долговременные последствия46. Воздействие городских загрязнений на природные сообщества региона подобно лаве при извержениях, с той разницей, что оно непрерывно; превалирует вынос загрязнителей воздушными и водными потоками, а также по а/д сети, «распространяемой» городскими ареалами (выхлопы, смыв и истирание дорожной одежды).	Городские отходы оказываются техногенными месторождениями редких металлов и др. видов сырья, все они могут рециклироваться. Город позволяет произвести биологическую концентрацию загрязнителей – тяжёлых металлов, хлоридов – в специально созданных ГМ-растениях. Центры науки и технологии в города позволяют перейти к «зелёной химии» и другим техническим способам уменьшения загрязнений. То же относится к знаниям и технике, необходимым для решения всякой иной проблемы — они «приходят из города», а для развития «индустрии знаний», сопряжения и х с промышленностью город должен быть удобным в транспортном, развитым в культурном плане и пр. Рециклинг47 и «зелёная химия48» — это промышленные и высокотехнологические производства, не меньше использующие выгоды концентрации, чем «традиционная» промышленность. Развитие их уже сейчас даёт совместить экономический рост с сокращением выбросов парниковых газов, в перспективе — и других составляющих «экологического следа».
6. Энергетическая проблема, включая транспорт углеводородного топлива.	Экономические виды от концентрации производства концентрируют в городах крупные ТЭЦ, ГРЭС и другие объекты энергетики, с выбросами, опасными для здоровья, с терриконами, золоотвалами, и другими бэдлендами пылящими и требующими рекультивации и пр. Как и с загрязнением, особенно тяжела ситуация в малых и средних городах — специализированных центрах соответствующих отраслей промышленности.	Органика из пищевых, бытовых отходов со свалок и пр. оказывается источником биогаза и других видов топлива для муниципального транспорта, отопления и пр. городских нужд. Энергопассивные дома радикально сокращают энергопотребление и теплопотери, в т.ч. использованием теплопродукции людей и/или нагревом от «острова тепла», то же верно для водопотребления и производства мусора. В пределе это дом, не нуждающийся в постоянном подключении к водопроводу/канализации.
7. Потребительское давление	Города — его максимумы, места концентрации «потребительского класса» тем более, чем успешней растёт экономика современного города, очаги распространения потребительских стандартов на сельскую периферию. Причём оно экоопасно, с его ростом отходов производится больше, чем потребляется продуктов или услуг. Частные формы потребления — частные авто, коттеджная застройка, вообще индивидуальный быт горожан — чем более развиты, тем сильней уменьшают преимущества городской жизни49	Многоэтажность городов, их сжатость в пространстве, подогреваемая ростом цены и ценности земли, создаёт экономическую необходимость перехода к общественным формам организации быта и потребления от частных: общественному транспорту, в будущем — кухням, прачечным, библиотекам, для «вытягивания» людей в общественную жизнь из частного пространства, включая пока чисто потенциальную возможность трудоустройства без челночных поездок (дистанционного или в своём доме — скажем, в системе рециклинга отходов). Что сокращает «давление» и экологический ущерб городской жизни (это помимо пользы для общества как такового, см. «Проблемы оптимизации стохастических систем»).
8. Проблема отходов (острого дефицита специализированных редуцентов в нашей техносистеме в сравнении с природными сообществами).	Современная экономика, преимущественно «городская» по размещению производства и обслуживаемым потребностям, на единицу производимого богатства создаёт 3-4 единицы отходов, не считая что сам товар суть отложенный отход, в каковой превращается после использования. Её капиталистический характер создаёт иррациональную ситуацию, когда в каждый момент времени отход выгодней отвезти на свалки «третьего мира», хотя «на длинной дистанции» куда выгодней переработать на месте — и даже необходимо, учитывая истощение запасов сырья.	Именно в городах возможен потребительский переход — от роста к развитию, научно-технический прогресс без роста экологического следа, как некогда города стимулировали демографический переход. Для этого «всего лишь» (но и только) в техносистеме должно стать в 2-3 раза больше «редуцентов», чем сейчас, и сделать это легче всего в городах. Разнообразие производств на небольшом пространстве позволяет «замкнуть» их друг на друга, как в пищевой цепи (отход одного станет сырьём или комплектующими другого). Это осуществит идею ответственности производителя равно за выпуск и переработку товаров («на всём протяжении жизненного цикла», в т.ч. когда станет отходом), сделав её прибыльной из затратной. Что достигается в т. н. «цивилизации старьёвщика», пока потенциальной, но подступы к ней существуют уже сейчас.
9. «Ускользающий мир»: сокращение и фрагментация местообитаний, без которых не сохранить виды и не «получить» нужные нам «экосистемные услуги»	«Расползание» городов, контролировать которое мы не умеем, «передаётся» от центральных городских ареалов на периферию агломерации, и от каждого из них сетью а/д распространяется вокруг. Почему городской рост задаёт неблагоприятную динамику природных территорий50: сокращение, «дробление» растущая изоляция соответствующих «островов» друг от друга как в собственном регионе (в т.ч. стимуляцией дачного строительства, добычи стройматериалов, появления свалок, гарей и пр. «нарушений 1го порядка»), так и косвенно, во всей области «экологического следа», т. е. для «мировых столиц» во всём мире (развитием сети рудников, скважин, плантаций экспортных культур, экспортных производств промтоваров, связанных с ними загрязнений, вырубок, пожаров и пр. «нарушений 2го порядка»). А крупные нераздробленные участки природных ландшафтов — обязательное условие успеха природоохраны51	Современные города в процессе развития создают техногенные аналоги природных ландшафтов, уничтожаемых в процессе развития, «расход» и «приход» такого процесса примерно равны. Экообустройство превращает их из «аналогов» в варианты исходных сообществ, часто более предпочтительные для фауны, содействует урбанизации соответствующих видов и пр. На большинстве территорий планеты «острова» природных ландшафтов, в т.ч. охраняемые, слишком малы и изолированы, чтобы могли сохранить все виды исходного фонда и даже «себя спасти» от негативных трансформаций своих сообществ. Сохранить видовое и ценотическое разнообразие можно лишь сопряжёнными действиями на ООПТ (и, шире, в дикой природе), с одной стороны, и в староосвоенных, высокоурбанизированных регионах, с другой. В первых использовать биотехнические, интродукционные и др. мероприятия для пресечения запуска «контуров разрушения» и восстановления всей экологической пирамиды, с «верхними» хищниками и крупнейшими копытными (т. н. rewilding). Во вторых — способствовать урбанизации видов, особенно ранее урбофобных, ведущей к восстановлению численности и неуязвимости к «островному эффекту» и отдельно — реставрации местообитаний, раньше исчезнувших или сильно преобразованных.
10. Сокращение рекреационных ресурсов вокруг городских ареалов и на периферии урбанизированных регионов, тем более важных для здоровья людей и нейтрализации. экотоксичных эффектов городских загрязнений, чем больше людей концентрируется в городских ареалах.	С 1970-х гг. фиксируется рост рекреационной нагрузки на ландшафт региона, пропорциональный людности «ядер» агломераций. Помимо дигрессии, фактора беспокойства и т. д. разрушений природных ландшафтов, в местах, привлекательных для рекреантов интенсифицируется дачное и дорожное строительство с перспективой превращения в обычных посёлок с микроурбанотерриториями, потом и «срастанием» с ближайшими городами. Так рекреационные ресурсы теряются по образцу с/хземель	Именно в городах легче всего оценить ущербы здоровью и экономике от потери рекреационных ресурсов. Что стимулирует экологическую реставрацию, в т.ч. ревитализацию пойм малых рек, реконструкцию мозаичной структуры доагрикультурных лесов в нынешних рекреационных, воссоздание болот и т. д. В силу снятия лимитирования ресурсами и площадью именно в городе (вместе с зоной влияния) эти меры всего эффективней. Так формируется общая стратегия охраны природы и биоразнообразия для всех трёх компонент биосферы: «мирового города», кольца интенсивного с/х вокруг и «природной периферии», где ООПТ и малонарушенные ценозы станут своего рода «воспроизводственными участками». См. «Зачем нужна дикая природа в городе?», «Некоторые пути сохранения биосферы при урбанизации»
11. Сохранение репрезентативной выборки природных ландшафтов, через наделение их «островов» статусом ООПТ и «связыванием» в экосеть.	При спонтанном развитии города именно они преимущественно вытесняются, при неблагоприятных сдвигах в соотношении лесных, луговых и болотных ландшафтов. То же и в зонах влияния городских ареалов, приводя к неблагоприятной динамике «архипелагов» лесных, луговых и болотных фрагментов, отложенному вымиранию населяющих и видов и пр.	Осознание роли фитомелиорации в кондиционировании среды обитания горожан заставляет создавать и увеличивать «острова» городских лесов, связывающие их «коридоры» лесных, луговых или пойменных местообитаний воссоздаваемы как часть шумозащитных, санитарных и т. д. разделительных полос между дорогами и промышленностью, с одной стороны, и застройкой, с другой, или вокруг застройки. В «сельскохозяйственной» части региона сохранение и реставрация местообитаний — конкурент разного рода производству, почему воспринимается негативно, в городе же — самое действенное средство охраны здоровья горожан.
12. Социальное неравенство, бедность, болезни	Города глобального капитализма в целом увеличивают неравенство, как и его последствия — межрайонную сегрегацию52, полное исчезновение зелени из бедных районов, и постепенное — из районов «среднего класса» и б.промзон53, откуда следует рост заболеваемости и смертности54. Их влиянием всё это реплицируется на периферии глобального капитализма, «с добавлением» колец фавел вокруг мегаполисов и возрастания нищеты.	Эти эффекты преодолимы при управлении городом в интересах всех его жителей, делающим городское пространство социальным, и компенсирующим ущерб от разных видов «городского метаболизма», в первую очередь средствами территориальной компенсации и планировании развития на уровне всего региона55. Всё это делалось в условиях плановой экономики советского образца: сегрегация в городах РФ до сих пор минимальна, а «зелёное кольцо» вокруг лучше развито, чем в сравнимых западноевропейских56 (то же верно для В.Германии или Чехии).

P.S. Я счастлив быть лично знакомым с Б.Б.Родоманом, обсуждал с ним общий подход и табл.3 данного текста. Я посвящаю его «Организованной антропосфере» Бориса Борисовича, вышедшей в СССР к 50летию Великого Октября. Написанное здесь – попытка воплотить ту же концепцию дружественной дикой природе, неразрушительной для неё (и поэтому выгодной для всех нас, если считать цыплят по осени, в долговременном плане!) организации человеческой деятельности, и в первую очередь городской жизни, управляющей ею в планетарных масштабах. Только в многажды худших социальных условиях и политических обстоятельствах: но даже в них пока (где-то до 2050 гг.) эта идея ещё реализуема.

Примечания